...и мать их Софья

ты никого! Ни отца, ни Мишку, ни даже Машку. О себе я вообще не говорю! Ты даже услышать меня не хочешь! А может, и хочешь, да не можешь, потому что не любишь!

Соня ошарашенно замолчала, как будто ее ударили. Да как она смеет! Хотелось заплакать, но слезы куда-то исчезли, вместо них пришли злая обида и раздражение на дочь: матери плохо, а она тут со своими обвинениями... Соня с отчаянием посмотрела на Мишель, ища защиты. Сашка, словно угадав ее мысли, торопливо продолжала выстреливать словами, как пулеметной смертельной очередью:

– Ты вечно только рассуждаешь о любви, вычитаешь из книг и повторяешь чужие мысли, как попугай, а сама не любишь никого! Ты всех используешь, как можешь, а любить не научилась! И правильно тебя отец бросил! Ему с этой крестьянкой Элей лучше будет, она хоть любит его! Я тоже от тебя уйду! И Машку заберу с собой, пока ты ее не искалечила!

– Замолчи! Не смей так с мамой разговаривать! За себя говори, за меня не надо!

Мишель встала, загораживая своей широкой спиной съежившуюся в углу диванчика уже навзрыд плачущую Соню.

– Я вообще больше с вами не собираюсь разговаривать!

Сашка выскочила из кухни, в дверях столкнувшись с заспанной испуганной Машкой. Щечки ее горели, рыжие волосы растрепались, в глазах застыли и переливались искорками слезы. Мишель бросилась к ней, схватила на руки, понесла обратно в постель, бормоча что-то ласково-беспорядочное про босые ножки, холодный пол, температурку...

– Миш, я к папе хочу... Давай уйдем к нему жить! А кто это – крестьянка Эля? Я не хочу с Сашкой! Я к папе хочу! Отведи меня к папе завтра, ладно?

Мишка долго лежала рядом с сестренкой, гладила по голове, царапала спинку. Обещала, что папа скоро придет, что они больше не будут ругаться и что все будет хорошо, что надо просто поспать, и завтра все-все будет по-другому...

ДИМКА

Он должен что-то придумать. Он обязательно должен что-то придумать! Это только кажется, что время еще есть, к сожалению, оно работает не на него. Ему нельзя уезжать без Мишки. И никаких ее «потом» и «попозже» не принимать. «Потом» просто не будет. Мать ее от себя не отпустит никогда.

Странная все-таки женщина, эта Мишкина мать... Не от мира сего. Марсианка-манипуляторша. Смотрит своими близорукими глазами, как будто все время помощи просит. Эдакая наивная провокация: видите, какая я маленькая, худенькая, слабенькая, такая беззащитная вся... Он как-то спросил ее, почему она не носит очков при такой сильной близорукости, и она, снисходительно улыбаясь, объяснила, что вещи, не имеющие четких границ, кажутся ей более доступными, мир становится более красивым, расплывчатым и струящимся, что без очков не видно грязи и злобных людских взглядов... Что ж, надо признать, в этом что-то есть. Но лично он предпочитает видеть мир в его многообразии, со всем его хорошим и плохим. И вообще, не так уж он и плох, этот мир, чтоб отгораживаться от него своей слепотой, чтобы прятаться от него, манипулируя своими близкими! А в том, что многоуважаемая Софья