Роковая любовь

— Так почему же вы остались?

— Бабушку Рубину арестовали.

— Что-о-о?

— Да. Земфира сейчас пошла к твоему отцу, уговаривает его помочь нам, освободить ее.

— Что тут уговаривать? Поехали! — И в ту же секунду из кабинета вышли Баро и Земфира.

Так сложились две пары, готовые на все ради спасения любимой бабушки Рубины.

Рубина вернулась с допроса. На этот раз девушка-соседка ждала ее с нетерпением:

— Что следователь сказал?

— Что он может сказать? «Факт есть факт: кража есть кража». Ведь все цыгане воры. Так ведь говорят?

— «Факт есть факт!» Вот-вот, мне он то же самое говорит. Хотя нет, еще добавляет: «Хищение в особо крупных размерах»… Потом бумаги с подписью показывает…

— И что, там вправду твоя подпись?

— Говорит, моя. Они экспертизу делали.

— Зачем экспертизу? Ты что же, сама не помнишь, какие бумаги подписывала?

— Знаешь что! Главный бухгалтер за день столько бумаг подписывает! Голова кругом идет. Может, один раз и недоглядела. А ты за какое воровство сидишь?

— Браслет золотой.

— Ха! По сравнению со мной, это мелочи, — подошла к Рубине, улыбнулась, протянула руку. — Меня зовут Олеся.

— А меня — Рубина, — тоже с улыбкой ответила цыганка.

Поговорила еще о жизни, о душе. Потом попели, потом поплакали.

Потом уснули…

А в то же время другая товарищеская встреча опыта с молодостью проходила в котельной Палыча. На этот раз решили до водки дело не доводить. Сели по-скромному: пиво, рыбка.

— Знаешь, Палыч, а я об этой девушке все чаще и чаще думаю.

— Плохо, — охнул старик, но Максим продолжил, не слушая его:

— Мне даже сон такой приснился… Поле бескрайнее, маки алые… И там где-то далеко — она на белой лошади. Вся в белом, волосы развеваются… Ну очень красивый сон.

— Да, Максим, сон с большим вкусом подобран.

— Я срываю маки, пытаюсь добежать до нее… И не могу приблизиться… Ну, знаешь, как во сне это бывает, знаешь?

— Знаю. И не только во сне, но и в жизни. Плохо твое дело, парень. Выбрось ее из головы, пока совсем не пропал!

— Не могу, Палыч. Ты знаешь, какая она красивая! У нее глаза, как два черных озера…

Палыч развернулся к книжной полке:

— Где-то я это читал… Как раз сегодня. Вспомнил! «Глаза твои — озерки Есевонские. Шея твоя, как столп из слоновой кости. Волосы на голове твоей, как пурпур». Песнь Песней царя Соломона. Получше даже, чем у тебя. А вообще, дурак ты, Максим! Не озеро ее глаза, а омут черный. Затянет — никто не вытащит! Забудь ты об этой любви. Иначе все потеряешь: себя, работу, дружбу…

— Да, Палыч. С другом из-за нее я уже поссорился.

— Вот. Чего?

— Он в последнее время совсем с рельс сошел. Хотя вроде парень неплохой…

— Ошибаешься ты, Максим. От таких, как он, всего можно ждать.

— Да нет, он не подлый. Он просто глупый. Так-то здоровый, а в голове — детство.

— По себе ты судишь. По себе. А он — другой породы… Маменькин сынок, со всего сливки снимает первым. А ты его на второй план отодвинул… Не простит он тебе этого. О таких, как он с мамашей, у того же царя Соломона, только уже в притчах, сказано: «Жены несмысленны, и дети их злы, проклят род их. Ибо презирающие премудрость и наставления несчастны, и дела их непотребны!» Боюсь, мстить начнет… Непотребно! И не только тебе, но и любимой твоей.

— Точно, Палыч. Он уже против цыган что-то задумал. Только я никак не могу выяснить, что.

— Вот! А выяснить нужно, если защитить ее хочешь. Надо поговорить сними помириться. Ты ж ему друг большущий, спаситель. Конек-горбунок, Чип и Дейл… Выясни с ним отношения. Хуже не будет — точно. Может, он и вправду не совсем сподличался?

— Хорошо, Палыч. Я постараюсь. Хотя в последнее время мне с ним общаться все труднее.

Удивительный человек — Сашка-конюх. Вроде и умный, и сильный. А когда Баро в свое время предложил бизнесовыми делами серьезно заняться, в ответ только рассмеялся: «Мне мои лошадки дороже!» Настоящий цыган, неосовремененный.

И с женщинами знал секрет какой-то, что они к нему роем летели. Когда среди любимых оказывались замужние, страшно переживал. Но ничего с собой поделать не мог. Наверно, от частого общения с лошадьми порода жеребиная сильнее оказывалась. Вот и теперь, от наличия в мире кузнеца Халадо, Грушиного мужа, большие переживания испытывал. Но тут, к счастью, подоспела ссылка на набережную. А там павильончик, пиво, роскошная женщина с роскошным именем Марго…

В общем, радуйся, кузнец, можешь теперь спать спокойно. Со своей Грушенькой.

Одна только беда осталась у Сашки. Сторожевой пост на кладбище. Баро велел взять ему это на себя. Составить график, всех в него включить. Но первое время все же самому подежурить. Дело, конечно, святое. Только очень уж Сашка темноты боялся. И померших тоже. Это у него с детства. Наверно, цыганских сказок в детстве слишком много наслушался.

Для кочевого племени ведь что самое страшное — помереть так, чтобы никто не увидел. И останутся тогда твои косточки не отпетыми, не закопанными. Потому и в сказках, каждой второй, вечно мертвый цыган обнаруживается. То под мостом, то в кустах, то в лесу. Как в последней, самой грустной истории про цыгана Зубчана.

А малому Сашке эти мертвяки вообще везде мерещились: и в шатре, и в кибитке, и даже в казане… Оттого он, наверно, и тянулся к лошадям. Живые души все выслушают, сочувственно головой покивают, но ничего никому не скажут. И на женщин он так западал оттого же. Когда всюду смерть мерещится, очень хочется что-то для продолжения жизни сделать.

И при всей такой жизни нужно сидеть тут в склепе, на кладбище. Ужасные звуки, скрип двери… От утробного ужаса ничего не спасает: ни фонарь, ни мобильник, ни лопата. Но Сашка храбрый, он со страхом борется.

Только ведь дверь в этот раз открылась со скрипом необычайным. И Сашку накрыла огромная, страшная тень! Хотел он закричать, но…

Глава 16

Нет, это уже похоже на анекдот. Снова приехали цыгане. И вновь выручать свою старушку-ворушку. На этот раз, правда, в другом составе. Ага, вот и цыганский барон с ними — Зарецкий. Как же без него. Следователь Андрей Александрович Бочарников тяжело вздохнул и попросил терпения свыше. Потому что цыганская юриспруденция может любого утомить…

— Рубина — пожилая женщина… Она привыкла к простору, ей тяжело сидеть взаперти… — весомо сказал Зарецкий.

— При всем моем желании… я ничем не могу вам помочь, — ответил Бусаев.

— Давайте я заберу ее домой. Даю вам честное слово, что по первому же вашему требованию она к вам придет.

— Я не могу отпустить Рубину Задорожную. Это незаконно. Ваша цыганка совершила кражу, есть заявление потерпевшего, заведено уголовное дело.

— Рубина не может украсть.

— Вы так считаете?

— Да! Считаю! — горячо ответил Зарецкий. — Про нас много чего говорят… Но в каждой нации есть разные люди: и плохие, и хорошие…

— Знаете что? Цыгане везде одинаковые, — в конце концов не сдержался Андрей Александрович.

А Баро после этого, наоборот, успокоился, достал из кармана паспорт, положил на стол и гордо сказал:

— Я — цыган. Вот мой паспорт! Я такой же гражданин, как все. Только цыган.

И Бочарников тоже мгновенно успокоился:

— Успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Простите.

— Хорошо, не можете отпустить женщину под честное слово. Тогда отпустите под залог. Ведь это закон позволяет?

— Конечно, — оживился следователь, ну вот, наконец-то вошли в правовое поле. — Можно. Но для этого необходимо решение суда. А после этого внесете необходимую сумму в кассу. И все…

Ничего себе «и все».

— Э-э! Не надо никакой кассы. Берите, — сказал Баро и положил на стол увесистую пачку денег.

А в комнате для свиданий Миро и Кармелита разговаривали с Рубиной. Больно было слушать всю эту историю с «воровством».