Кошка души моей

– Ну, снимай с меня все и не эстетничай, сейчас это не главное!

Пат, кусая губы, дрожащими пальцами стала расстегивать бесконечные крошечные пуговицы на горячей спине и застежку широкой юбки.

– Подожди, – пролепетала она, словно боясь чего-то, – не оборачивайся сразу.

Но Брикси резко повернулась на постели – так, что ее тяжелые волосы задели Пат по лицу, обдав запахом осенней листвы – и легла, закинув за голову полные руки, подмышки которых пахли чем-то восточно-пряным, и небрежно разбросав упругие ноги. Ее груди с напрягшимися сосками казались такими тугими…

– Что же ты? – нетерпеливо вскинулась Брикси, но тут же поняла все. – Неужели в первый раз?! Вот приключенье-то! Ну, давай я тебя раздену.

– Н-нет, я лучше сама, – испугалась Пат, застеснявшись вдруг, перед всем этим великолепием, собственной груди, на которой остались следы растяжек. Она торопливо стала высвобождать свою ждущую непонятно чего плоть.

– Господи, как тебя мужики-то раздевают? – с веселым любопытством поинтересовалась Брикси, наблюдая за неловкими движениями Пат и не подозревая, что в последний раз ее раздевал Мэтью в ту сказочную ночь перед гастролями. Стив всегда приходил к ней уже в спальню.

Прикрываясь, как девочка, она стояла перед Брикси, краснея и дрожа всем телом. Тогда Брикси встала, отчего груди ее качнулись, а Пат в этом движении почудился звук туго натянутой струны. Как во сне Пат протянула к ним свои холодные руки, подставила ладони, в которые тут же легла округлая шелковистая ноша, вызывающая непреодолимое желание ласкать и ласкать ее подушечками пальцев до тех пор, пока не затвердеет как камень сосок, и мягкая чужая рука не переложит твои ненасыщаемые ладони на собственную похолодевшую от восторга грудь.

…Задыхаясь под атласными бедрами и вбирая в себя влагу, отдававшую яблоком, Пат сама все шире разводила ноги, и ее пронзительные вскрики при каждом проникновении в чужое тело сливались с голубиным воркованием Брикси в одну мелодию страсти. Наконец та в изнеможении вырвалась из ставших темно-алыми, пульсирующих губ Пат, а сама все продолжала ласкать ее так, что наслаждение непрекращающимися волнами проходило по узким бедрам, то сводя их в жестокой жажде, то распахивая и готовя для новых спазмов…

Пат вышла из отеля, когда уже стемнело. Она чувствовала себя опустошенной и хотела только спать. Через рваные облака на нее насмешливо смотрела луна, а за ней, сквозь легкое головокруженье, Пат мерещилось печальное звездное лицо ее погибшей любви.

Поздней ночью Стив, уже обсудивший с женой все события этого длинного дня, как человек, тонко реагирующий на подлинно женское, неожиданно обнаружил в ней не только томную негу, которой так недоставало Пат, но и то осознание собственной женской значимости, появление которого он осторожно готовил и ждал в ней уже несколько лет. А связав с этим исчезновение Пат с банкета вместе с Брикси, догадался и о причине. «Что ж, ей еще многое придется попробовать», – улыбнулся он в недавно отпущенные усы и уверенно открыл дверь в ее спальню.

К осени новый канал окончательно встал на ноги и окреп настолько, что Патриция могла себе позволить немного передохнуть. Она решила сама отвезти Джанет в Ноттингем. Стив, к ее удивлению, не стал возражать против того, чтобы девочка провела школьные годы в Англии. Джанет росла и требовала все больше внимания, которого он уделять ей уже не мог. К тому же ему очень понравились родители жены, и он считал, что Селия своей женственностью, а Чарльз невозмутимым спокойствием дадут ей куда больше, чем они с Пат, – в постоянной спешке и катастрофической нехватке времени. Сама же Джанет была просто в восторге от предстоящего полета на остров, который все еще оставался в ее представлении сказочным, и от возможности иметь настоящего пони.

«Папа, давай сходим, посмотрим пони сначала здесь», – уже сколько раз просила она Стива. В свои пять с половиной Джанет прекрасно строила вполне взрослые фразы, что ничуть не убавляло ее детской прелести. И однажды Стив согласился, имея при этом и еще одну подспудную мысль.

Если все пойдет нормально, Джанет уедет в Британию надолго, возможно, лет на десять – двенадцать, и какой она вернется оттуда – неизвестно никому. А сейчас, пока девочка еще полна младенческой прелести и блаженной невинности, Стиву очень хотелось показать ее Руфи Вирц. Может быть, им двигало и подсознательное желание снова увидеть ту женщину, что так и осталась непревзойденной для его тела и недоступной – для его души. Сознательно идти на такую встречу после того, как они с Пат действительно стали мужем и женой, он не хотел.

Удовлетворив страстную тягу Джанет к познанию мира в огромном зоопарке Бронкса, он предложил девочке пойти съесть чего-нибудь вкусненького и запретного, на что малышка, конечно же, купилась, ибо, как все сугубо домашние дети, до безумия любила покормиться какой-нибудь дрянью, вроде вонючего попкорна или двухдневной давности чизбургера.

– Но у меня есть к тебе и лучшее предложение, – слукавил Стив. – Давай поедем к одной старой волшебнице. – При этом невольном каламбуре он едва удержался от смеха. – У нее полно всяких чипсов, фриз-фло и тому подобной восхитительной гадости.

И, веря в свою удачу, Стив повез дочку Мэтью к старому дому неподалеку от Парк-Роу, где сам не был с того далекого дня шестьдесят восьмого, когда, потрясенный новостью о стычках на территории Сорбонны, он послал подальше и Мэта, и Руфь, назвав первого щенком, а вторую нимфоманкой.

Воскресенье еще не перевалило за полдень, и, зная привычку Руфи понежиться в постели подольше, он очень рассчитывал застать ее дома.

Как всегда, интуиция не подвела Стива: еще за дверью он услышал ритмичную, ни с чем не сравнимую походку Руфи. Легкий щелчок замка – и… Перед ними стояла все та же потрясающая основы и сердца Руфь Вирц, на сей раз в пурпурном хитоне, открывавшем загорелые босые ноги и смуглые руки. Звеня бесчисленными браслетами, она слегка отступила к широкой лестнице с перилами в стиле раннего модерна.

– Папа, па, ты же обещал старую волшебницу, а это фея! – пискнула Джанет, все в жизни принимавшая с радостью. Лицо Руфи исказила невольная гримаса.

– Макс! – звонким молодым голосом позвала она, и тотчас откуда-то из глубин дома явился стройный, поразительно красивый гаваец в полувосточном одеянии. Его пылающие миндалевидные глаза смотрели на Руфь в слепом обожании. – Отведите принцессу в самую сказочную комнату и…

– Дайте ей возможность вытащить из холодильников все, что она захочет, – закончил Стив, ловя Джанет, которая в увлеченном изучении переплетенных русалок, мечей и лилий добралась уже почти до площадки второго этажа. Передав девочку Максу, Стив почувствовал некоторое облегчение и свободу. – Ты не пригласишь меня наверх? – Он посмотрел прямо в лицо Руфи.

– Зачем?

– Выпить чего-нибудь со льдом. У меня не так много времени.

– Это у меня его мало, – отрезала Руфь и нетерпеливо постучала по теплому мрамору пола маленькой, загорелой до черноты ступней. От нее шла волна отчуждения.

«Вероятно, все теперь достается этому… слуге, – не ревнуя, но все же ощущая горечь потери, подумал Стив и сам же рассмеялся своим чувствам: – Да сколько у нее было и будет таких Максов!» Но вслух он, как всегда, честно, сказал:

– Я привез показать тебе девочку.

– А я думала – себя.

– Послезавтра мы отправляем ее в Англию, к родителям Пат, и я хотел, чтобы ты увидела ее именно сейчас, когда она еще вся – прелесть и доверие к людям.

– Милый Стивен, я уже говорила тебе, что это могло бы произвести впечатление на Губерта. Но его здесь нет. А мне все равно.

– А где маэстро?

– Маэстро давно живет со своими учениками, а не со мной. Я же переезжаю в Швейцарию. Навсегда. И не подумай, что я собралась провести остаток жизни над любимой могилой – просто мне предлагают кафедру в Женеве. Сейчас все лучшее в психоанализе снова там.

– И ты возьмешь с собой этого Макса? – неожиданно вырвалось у Стива.