Горький мед

Выписавшись из больницы, он сразу же отправился к Георгию, где встретил неожиданно теплый и радушный прием. Дня через три Николаша снова поехал в Москву и вернулся оттуда с Ираклием и Светкой, которых привез прямо с вокзала, затолкав их с поезда в машину и не дав им даже опомниться.

Ираклий, отличавшийся отменным красноречием, распушив хвост перед Георгием Ивановичем, рассказал ему ту же печальную повесть, что и Ольге: дескать, за ними с Николашей, честными коммерсантами, охотится мафия, чтобы отобрать их кровно заработанные копейки, а самих убить. Георгий Иванович проискам мафии ужаснулся и пообещал свою помощь и содействие.

Так прожили они у него тайными гостями около трех недель, причем к концу этого срока Светка уже на дух не переносила этих мошенников-бизнесменов, а общаться могла только с Георгием Ивановичем, который остался в ее памяти человеком милым, доверчивым и мастером на все руки.

Она поняла, что следующий круг вопросов будет посвящен даче, и решила имени Георгия Ивановича вообще не упоминать, а, сославшись на Ираклия, сказала, что дача эта принадлежит якобы кому-то из его приятелей.

Когда возник вопрос о местонахождении дачи, Светка объяснила, что Ираклий, заранее предвидя подобную ситуацию, это местонахождение от нее всячески скрывал, и поскольку туда они ехали ночью и она спала в машине, а обратно ее везли с завязанными глазами, то она, естественно, ничего не знает.

После такого заявления Малыш возмущенно вскочил с табурета и схватился за пистолет.

— Я те щас память-то подправлю и мозги прочищу! — злобно зашипел он.

Китыч успокаивающим жестом остановил его.

— Тише, тише, Малыш, — сказал он тем тоном, каким обычно говорят с непослушными детьми, — убери свою «пушку», Светлана сама сейчас все вспомнит и расскажет нам. Ну?

— Да я же вам говорю, — повторила она, стараясь не смотреть в сторону нервного Малыша. — Ираклий боялся, что я, не дай Бог, узнаю, где мы находимся, ведь я же могла сбежать и рассказать кому-нибудь.

— Ну хорошо, пусть так, — быстро согласился Китыч. — Просто вспомните, как вы там жили, заходил ли кто из соседей, где находился магазин и, наконец, почему вы действительно не убежали?

Их интересовало все: когда они выехали в Москву, сколько времени находились в пути, какая была машина и где они высадили Светку. Она путано отвечала, изо всех сил стараясь не произнести случайно имени Георгия Ивановича или названия какого-нибудь ближайшего к ним населенного пункта.

Ее мозг сверлила одна неотвязная мысль, представлявшаяся ей в виде огромных весов, на одной чаше которых покоилась безопасность и благополучие Ираклия и Николаши, а на другой — жизнь ее матери, которая попала в эту историю только по случайному факту родства, и Светка переживала мучительные минуты от сознания, что сполна расплачивается за свою влюбчивость и легкомыслие.

Несмотря на то, что ее чувство к Ираклию не просто исчезло, но переродилось в жгучую неприязнь и она уже не понимала, что вообще могло связывать ее с этим человеком, Светка все же не хотела стать причиной его гибели, наведя на его след режиссера. Но, с другой стороны, если вопрос встал так остро и ей действительно приходится выбирать только одну из чаш на этих смертоносных весах, она безусловно предпочтет жизнь и покой матери, даже если при этом все ираклии и николаши провалятся в тартарары.

Она пыталась донести эту простую мысль до Китыча, который, попивая с Малышом чай из хозяйкиных чашек, невозмутимо продолжал свой допрос, стараясь запутать ее, поймать на мелочах, уличить во лжи и в итоге добиться своего. Но добиться он ничего не смог бы, даже лишив ее жизни. Самое ужасное заключалось в том, что она действительно не знала, куда отправились Ираклий с Николашей.

Еще на хуторе, уговаривая ее ехать с ними, Ираклий то говорил о прелестном городке Парма в штате Огайо, то заговаривал о Филадельфии, а то, забывшись, два-три дня спустя, мечтательно глядя в окно, вдруг произносил:

— О Люксембург, Люксембург… Мы будем так счастливы там, дорогая!

Поначалу эта противоречивая география раздражала и сводила ее с ума, но потом, когда она твердо решила, что никуда не поедет, ей стало абсолютно безразлично, в какой стране и в каком городе они сыщут себе приют. Однако убедить в этом подручных режиссера оказалось делом непростым, если не сказать, невозможным. Они отказывались верить ей: Малыш — явно, Китыч же — засыпая неостановимым градом вопросов.

Ушли они только в шестом часу утра, когда за окном было светло, но все жильцы дома, насмотревшись на ночь фильмов про мафию, еще мирно спали, даже не подозревая о том, что реальные, живые представители криминального мира и члены мафиозной группировки всю ночь провели совсем рядом с ними, в одной из квартир на втором этаже.

На прощание Китыч сказал, что для первого знакомства информации достаточно, и добавил:

— Мы все же надеемся, что к следующей нашей встрече вы вспомните остальное, иначе…

Он развел руками, а Малыш опять вытащил свой пистолет с таким длинным стволом, что напоминал игрушечное ружье, и, помахивая им, строго пригрозил:

— И чтобы никому ни слова, врубилась? Ни-ко-му! Чуть что узнаем — с мамашкой твоей разговор короткий.

После их ухода, несмотря на угрозы, она тут же кинулась звонить Ольге, но, поскольку разговор предполагался не телефонный, а она не в состоянии была вынести весь этот кошмар в одиночку, Светка решила сама поехать к подруге.

При мысли о матери, о том, что режиссерские прихвостни могут сделать с ней, если не узнают, где Ираклий, у нее начинали катиться слезы и она горько сожалела, что не знает местонахождение этого проходимца. В конце концов, измученная этими мыслями и долгим напряженным допросом, она задремала прямо в кресле и проспала часа два, пока звонок Шурика не разбудил ее.

— Ну и что же мне теперь делать? — закончив свой берущий за душу рассказ, спросила Светка, уповая главным образом на Шурика, потому что всегда отдавала должное конструктивности мужского ума и превосходству мужской логики над логикой женской. — А кстати, Шурик, что у тебя с рукой?

Шурик нервно заходил по своей комнате, как загнанный зверь по клетке, и даже издавал порой звуки, напоминавшие звериный рык, что, с одной стороны, свидетельствовало о происходившем в его голове напряженном мыслительном процессе, направленном на поиски выхода из этой ситуации, а с другой — являлось признаком его бессильной злости, так как выхода не было. Он настолько погрузился в сосредоточенную работу мысли, что не слышал уже Светкиных вопросов.

Ольга вкратце рассказала подруге о том, как сразу же после звонка Ираклия связалась с Шуриком, как геройски он вел себя все эти дни, за что, как все герои, и поплатился. Светка подивилась бескорыстному благородству Шурика, которое ни в какое сравнение не шло с поведением Ираклия, клявшегося ей в вечной любви и ее же оставившего на растерзание режиссеру.

Неужели Ираклий и впрямь не предполагал такого поворота дел? Неужели вправду подумал, что режиссер с его отъездом оставит ее в покое? Или он с самого начала знал, что именно так и будет, но главное для него — спасти свою шкуру? Загадка. Но загадкой было и то, что, повинуясь ее капризу, он с большим риском для себя проделал сложную операцию по доставке Ольги на дачу с последующей отправкой обратно в Москву. Думай Ираклий лишь о своей шкуре, он ни за что не пошел бы на это, даже если бы Светка не просто угрожала самоубийством, а и в самом деле повесилась у него на глазах на шнуре от его бархатного халата.

Голова шла кругом, и Светка не только не могла уже понять логику поведения Ираклия, но и вообще хоть что-либо осмыслить.

Шурик наконец остановил свое бесконечное кружение по комнате, сел на тахту и, движением здоровой руки предлагая им сесть рядом, произнес:

— Я все обдумал, и вот мое мнение. — Он наклонился к присевшим на тахту подругам и, понизив голос, сказал: — Во-первых, дело приняло уже такой оборот, что о милиции забудьте, придется выкручиваться самим. Во-вторых, основная задача сейчас — спрятать куда-нибудь Киру Петровну и тебя, Света.