Звездные мечты

Что же касается Мари, то ей уже было ни до чего. Теперь ей приходилось расплачиваться за два месяца супружеского блаженства. Доктор велел ей лежать побольше в постели и запретил все физические нагрузки, в том числе и сексуальные.

Так они и проводили время — Мари в своей постели, а он за рутинными делами в офисе, а потом дома. Евгения дю Бомон решила слегка намекнуть ему на возможное в будущем лишение наследства, чтобы держать его на поводке и быть абсолютно уверенной, что он останется преданным, любящим Мужем весь период вынужденного воздержания.

Мари в свою очередь проводила дни в полной, сводящей все на нет апатии. Она лежала в постели, готовя обширное приданое для новорожденного, каждый предмет был ею тщательно вышит. Евгения большую часть времени сидела возле ее постели. Хотя сама она по слабости зрения уже не могла заниматься вышиванием, но с ее зычным голосом все было в порядке, и, в то время как дочь вышивала, она читала вслух — сначала газеты, а потом Библию.

Мари упрашивала ее:

— Maman, умоляю. Я никогда не считала, что Библия очень увлекательное чтение, к тому же все это я уже слышала раньше. Много раз. Я бы предпочла что-нибудь чуть более вдохновляющее.

Ее мать не могла оставаться без дела. Она отложила в сторону Библию и принесла взамен стопку возвышенных романов, которыми они обе наслаждались.

Дезирэ тоже включила в свой ежедневный распорядок развлечение своей младшей сестры. Хотя обе — и она, и Мари — посещали монастырскую школу, где их обучали вышиванию и шитью, она не любила эти занятия. Дезирэ не принимала участия в приготовлении вещиц для будущего младенца, но она была в курсе всех последних слухов. Дезирэ обладала исключительным даром притворства и умела весьма экстравагантно изображать всех знакомых, начиная от старухи Грегуар, ковыряющейся в помидорах на французском рынке, до знаменитой кокетки Консуэло ле Маис и даже старого замшелого провизора в аптеке Лазаруса.

В ее присутствии Мари всегда веселилась.

— Дези, без тебя я бы свернулась, как прокисшие сливки.

— А как у вас с Рори? Я слышала, как вы оба хихикали всю ночь, — спросила Дези, стараясь сохранить небрежный тон. Она всегда старалась выпытать детали супружеского блаженства от сдержанной Мари. — Это было божественно?

Мари призналась, что да.

— Настоящий экстаз?

— Ты начиталась этих дрянных романов, которых maman натащила в дом! — упрекала ее Мари. Но в конце концов она была вынуждена признать, что — да, конечно, настоящий экстаз.

Дезирэ уселась на кровати Мари, скрестив ноги.

— Расскажи, как все было, с самого начала.

Мари отказалась уточнять, что неизбежно привело к мольбам, подталкиваниям и щекотанью со стороны сестры.

— Выйдешь замуж — сама узнаешь! — со смехом отбивалась Мари.

— Да! Но если моя маленькая сестричка расскажет мне, я лучше подготовлюсь!

— Но это долг maman рассказать тебе, как ты должна подготовиться к встрече с твоим мужем.

Они обе зашлись в приступе хохота, когда представили Евгению дю Бомон, описывающую супружеские обязанности жены.

— Послушай, Мари, я вычитала в книге этой Женевьевы, что невеста ждет жениха в постели, в длинной ночной рубашке, которую она надевает, пока он дрожит в соседней комнате — Смех прервал это изложение. — Пожалуйста, не перебивай! Жених возвращается в халате и пижаме. Он отбрасывает в сторону халат, садится на постель. Теперь он должен взять подол ее ночной рубашки и нежно поднять ее, но до какого места? Вот тут я не понимаю, там не написано. Он поднимает рубашку до ее вздымающейся груди? Или ниже? Ответь мне! — потребовала Дези, сверкая глазами, но стараясь выглядеть спокойной. — И что было с пижамой? Он был в пижаме? Или уже снял? Когда? До того, как приподнял подол ночной рубашки, или после?

Мари схватилась за свой вздымающийся живот:

— Дези, замолчи, а то у меня случится выкидыш!

— Но ты не ответила мне! — настаивала Дези. — Как я должна вести себя в брачную ночь, если никто не говорит мне, что происходит с этим проклятым подолом этой проклятой рубашки?

— А что ты скажешь, если я сообщу тебе, что на мне вовсе не было никакой рубашки? — лукаво спросила Мари.

У Дезирэ рот раскрылся.

— Мари Девлин! Я тебе не верю! Только не ты! Мари что-то шепнула ей на ухо. Дезирэ заморгала.

— И голова закружилась? — спросила она. — Вот что эта дурочка Элен Пальсье сказала Женевьеве — она сказала, что голова кружилась и небо обрушилось прямо на ее постель!

Мари загадочно улыбнулась.

3

Рори Девлин был так запуган своей тещей, ее откровенными напоминаниями о возможном лишении наследства, что оставался абсолютно верен Мари в первые месяцы после женитьбы, если не считать, что три раза ускользал от новобрачной в Париже. Но в Новом Орлеане Евгения держала его под таким присмотром, что он вынужден был избегать своих старых друзей — городских игроков, любителей выпить; он не мог гульнуть, наскоро переспать с кем-нибудь.

Вместо этого он проводил долгие, тоскливые часы в своем офисе, читая публикации в журналах того рода, что лежат на столиках в парикмахерских и какие никто не приносит домой. Теперь, когда он был прикован к столу, у него даже появилось несколько клиентов, главным образом благодаря влиянию его тещи. Возможно, в глубине ее сердца тлела надежда, что, может быть, он еще сумеет как-то себя оправдать.

За исключением перерыва на обед, он не мог покинуть офис, потому что сюда то и дело под какими-либо предлогами наведывались эмиссары Евгении обоих полов. И действительно ли, что кто-то следил за ним из окна напротив? Была ли это всего лишь тень или фигура человека в дверях наискосок против его собственной двери? Когда он выходил из кабинета в туалет, расположенный в холле, ему казалось, что он слышит за спиной крадущиеся шаги.

Вначале он строил весьма радужные планы на свои обеденные перерывы — молодой мужчина в самом расцвете сил много чего может успеть за час или два. Но эти приятные надежды были быстро развеяны — Евгения дю Бомон ясно дала понять, что он должен обедать дома, у постели жены. Во время этих вынужденных приходов домой он заставлял себя развлекать Мари, пересказывая ей всякие услышанные сплетни и истории. Разумеется, он жаловался, что не может оторваться от своих дел и что эти скудные истории лишь немного развлекают при его тяжелой работе.

Естественно, все его вечера были целиком посвящены молодой жене. Он любил Мари, гордился ею, считал идеальной женой — если бы только не был принужден проводить с нею столько времени — все свое свободное время. Его вкусы были испорчены годами неразборчивых связей, и он нуждался в более пикантных блюдах, чем те, что могла ему предложить жена, даже если бы она очень постаралась. При этих обстоятельствах спокойные вечера стали для него невыносимым мучением. Он только и мечтал о том, как вырваться из всех этих самоограничений.

После единственной неудачной попытки скрыться как-то вечером из дома под предлогом деловой встречи, звучавшим фальшиво даже для него самого, Рори прекратил все усилия. В том единственном случае Евгения после допроса с пристрастием позволила Рори уйти, но быстренько послала одного из слуг, Абсалома, проследить за ним. Пожилому негру была дана инструкция: не прятаться, а только делать вид, что он хочет остаться незамеченным. В результате Рори настолько изнервничался, что, проторчав час в одиночестве в ресторане Антуана, вернулся домой и сказал, что его встреча не состоялась.

Даже в тех редких случаях, когда в дом к обеду приходили гости и Рори уже предвкушал возможность как-то отвлечься от монотонности будней, ему решительно заявляли, что это нечестно по отношению к бедняжке Мари — оставлять ее в одиночестве, а самому развлекаться за общим столом. Особенно тяжело ему было, когда появлялась Дезирэ и он слышал ее смех и болтовню с друзьями, доносящиеся снизу.

Поскольку все местные новости и сплетни Рори успевал пересказать Мари еще днем, за обедом, их совместные длинные вечера становились совсем скучными. Он обучил Мари всем карточным играм из своего богатого репертуара, и теперь они целыми часами играли в карты, перемежая их игрой в шахматы и триктрак, а также кроссвордами. В тех случаях, когда по настоянию Мари или Рори к ним присоединялась Дезирэ, вечера становились для него менее скучными и тягостными. Дезирэ была веселой, живой, кокетливой — в таком стимулировании Рори отчаянно нуждался. Когда в моду вошли короткие и обтягивающие платья, Дезирэ стала носить самое короткое и откровенное. И хотя предметом всеобщего увлечения стали мальчишеские фигуры, Дезирэ не переживала, что ее маленькие, но хорошо очерченные груди выступали более чем заметно. Дезирэ была олицетворением девушки, и в ее присутствии Рори испытывал хорошо знакомое ему напряжение в низу живота.