Тлеющий уголек (ЛП)

- Даже не думай об этом, ты маленькая соплячка, - он начинает тянуть меня за ногу вниз, на землю. Образ его смерти, конечно, возникает перед глазами, густой и тяжелый. Острый нож. Кровь. Его тело падает на землю.

    Я трясу ногой, пытаясь вылезти из моей обуви, но его руки движутся выше по моей ноге, чуть ниже моего колена. Кончики моих пальцев скользят по забору, когда я пытаюсь держаться за край.

     Пальцы копа хватают мою вторую руку.

- Только попробуй.

     Полицейский резко отпускает мои ноги. Мое колено бьется о забор. Я карабкаюсь наверх и бросаю взгляд назад. Он лежит без сознания на траве. Высокий, мрачный незнакомец стоит около него, смотря на меня. Темная тень деревьев танцует вокруг его лица, и его дикие глаза горят как зола.

- Эмбер, - его призрачный голос окружает меня как дым.

Я сдвигаюсь на дюйм вперед, пока моя обувь не встает рядом с краем забора, и мои руки бессильно тянутся к нему. Я загипнотизирована его красотой, навязчивым звуком его голоса, и я не могу удержать свои руки при себе. Я хочу пробежаться ими по всему его телу, почувствовать его кожу, потрогать его, поцеловать, прижаться к нему всем телом.

- Подойди сюда, - уговаривает он, протягивая свои длинные руки ко мне, предлагая мне свою ладонь.

    Моя другая рука поднимается, и я сгибаю колени, чтобы спрыгнуть с выступа, веря ему, и отчаянно желая прикоснуться к нему.

- Не двигайся.

    Сирены визжат за воротами, и красный и голубой цвета освещают кладбище, возвращая меня к реальности. Я вздрагиваю и быстро припадаю к земле, когда полицейская машина врезается в грязно-отшлифованную остановку на другой стороне кладбища. Два копа выставляют дуло и мчатся через ворота, крича в рации. Я гляжу вниз, где должен быть высокий незнакомец, но все, что есть, это одинокое воронье перо, лежащее на траве. Оно поднимается вверх ко мне с помощью ветра, и я ловлю его, мой взгляд проходится по кладбищу, покрытому сумраком. Куда он делся?

Коп на земле шевелится и начинает приходить в себя. Осмотревшись вокруг, я спрыгиваю на тротуар и мчусь по улице к своему дому, не оборачиваясь назад.

Глава 2

- Просыпайся, просыпайся, спящая красавица, - моя лучшая подруга Рейвен поёт песни, пока распушает мои волосы своими пальцами.

- Я не собака, сумасшедшая ты женщина, - бормочу я сонно. - Теперь оставь меня в покое.

   Она дует мне в уши, избегая прикосновений, чтобы я не увидела ее лика смерти, несмотря на то, что я уже видела это раньше.

- Эмбер, давай же. Просыпайся.

- Ты такая чудачка, - сонно бормочу я.

- Я чудачка, - дразнит она, - ты единственная, кто видит смерть.

    Я жмурю глаза от яркости солнечного света, разлитого по всей комнате.

- Способ говорить с миром.

    Её сапфировые глаза мерцают из-за блестящих розовых теней на веках, она активно жестикулирует на фоне моих черных и красных стен, обвешанных мифическими рисунками и депрессивной поэзией. Тонкая черная вуаль скрывает дверь шкафа, к которой прикреплены фотографии мертвых поэтов и писателей.

    Рейвен спрыгивает с моей кровати и проводит пальцами по карандашному рисунку, охватывающему всю стену, где изображена женщина-ангел с черными крыльями. Черное платье Ангела струится по полу, её глаза закрыты, и в том, как она держит голову и обнимает себя руками, сквозит отчаяние.

- Ты помнишь, когда я нарисовала это для тебя? – спрашивает Рейвен.

   Я слезаю с кровати и роюсь в ящике комода в поисках какой-нибудь одежды. Перо с прошлой ночи лежит сверху, потрепанное и изогнутое в середине. Я не знаю, почему оставила его, разве что я просто не смогла заставить себя выбросить его. Я никогда раньше не увлекалась такими парнями, досадно просто выбросить перо, а с ним и воспоминания, прочь.

- Да, сколько нам было… тринадцать или около того? Это было сразу же после того, как я переехала и случайно рассказала тебе, что я могу видеть смерть.

- Я думала, что это защитит тебя от смерти, - горько рассмеялась она, - я была слишком маленькой, чтобы понять, что ничего не сможет защитить тебя от этого, даже Ангел.

     На противоположной стене ещё один рисунок: костлявое лицо существа в длинном черном плаще, держащего песочные часы в своей истощенной руке, а на его плече ворон, теряющий свои крылья.

- Ты знаешь, он клянется, что это не Мрачный жнец, - Рейвен рассматривает рисунок вблизи, щуря глаза, - но уверена, как и в том, что ад есть, выглядит он именно так. Если бы я не знала лучше, то поклялась бы, что твой брат повесил его специально, потому что знает о твоей маленькой смертельной штуке, и хочет свести тебя с ума.

- Он не знает об этом, - напоминаю ей, - никто не знает, кроме тебя.

    Она оценивает руку жнеца.

- И что это за песочные часы?

    Мои плечи поднимаются и отпускаются, когда я пожимаю ими.

- Это один из символов жнеца, типа: «Твое время в моих руках».

    Она проводит пальцами по часам:

- Ну, твой брат мог бы, по крайней мере, добавить песок туда, и это не было бы так, будто твое время истекло.

- Я уверена, он не заглядывал так далеко, - уверяю я ее, - кроме того, он нарисовал это, чтобы впечатлить тебя. Хотел показать тебе, что у вас у обоих есть художественная сторона.

    Она прикусила нижнюю губу:

- Ты знаешь, я никогда не буду встречаться с ним, верно? У меня уже был один слишком маниакально-депрессивный в жизни, - она делает виноватое лицо. - Прости, Эм. Я не имела в виду что-то в этом роде.

- Все в порядке. Я знаю, у моего брата есть проблемы. И знаю, ты слишком много думаешь обо всём этом, чтобы захотеть сделать это ещё и частью своей жизни, - я делаю паузу. - Как поживает твоя мама?

    Она пожимает плечами, уставившись на рисунок:

- Хорошо, я думаю. Я не посещала её уже некоторое время.

    Мама Рейвен лежит в наркологическом центре. Вот уже на протяжении нескольких лет она страдает от депрессии и самолечения. Пару месяцев назад Рейвен пришла домой с работы и обнаружила свою маму в гостиной на полу с зажженной сигаретой в руке. Она не дышала, пульс едва прослеживался. Рейвен вызвала скорую, и санитары реанимировали ее. Подруга приказала мне не говорить ей, придет ли смерть, и в тот момент я поняла, что у моего дара есть негативная сторона. Но я не сказала Рейвен, что её мама умрет, потому что знала, что она не умрет в этот день. И в будущем, я отказалась говорить Рейвен о смерти кого-либо из ее семьи – в том числе, и о её смерти – потому что никто не нуждается в такой ноше на плечах.