Женщины в его жизни

В какой-то момент он отвлекся и взглянул на Максима, Джона Вейла, по-прежнему занятых разговором, и решил: пусть они обмозговывают свои дела без его участия. Ему нечего было сказать по существу, и, значит, его вклад в беседу оказался бы ничтожен. Самое лучшее, было вообще не вмешиваться.

Алан развернулся на вертящемся стуле и устремил взор в окно на Беркли-сквер. Мысль его, поблуждав бесцельно, остановилась на Максимилиане Уэсте, что частенько бывало, когда его другу случалось оказаться с ним рядом. Обаяние и притяжение личности Уэста было так велико, что отключиться от его персоны было не просто.

«Друзья до смертного часа!» – поклялись они друг другу еще в школе, и, как ни странно, этот детский обет соблюдался. Только дружба – непреходящая и наделенная смыслом ценность в жизни, философствовал Алан. Как хорошо сознавать в глубине души, что мы можем всегда и во всем полагаться друг на друга. Ему доставляло удовольствие видеть Максима в столь блестящей форме. Если судить по внешним признакам, он вел беззаботную и веселую жизнь то в одном из своих многочисленных шикарных домов, то на плавучем дворце – океанской яхте. Но Алан знал, что представление о Максиме как о человеке праздном и беспечном не соответствовало истине. Уэст бывал занят сутками напролет, постоянно находился в курсе всех дел и новостей, всегда – в пути или в процессе работы. И каким-то непостижимым образом умел выглядеть при этом безупречно. Конечно, думал Алан, все это тоже способствовало преуспеванию Максима. Последние девять лет он работал исключительно напряженно, колесил по свету, и заполучить его бывало невероятно сложно. Лондон становился для него в эти дни перевалочной базой, пунктом короткой передышки, несмотря на то что здесь, в Мейфере, находились его головной офис и дом.

Алану хотелось видеться с другом почаще. Они нередко разговаривали по телефону, где-то от случая к случаю на скорую руку перекусывали вместе или выпивали по глотку, но это было совсем не то, что неспешный ленч или обед, как это случалось в прошлом. Мальчиками они были неразлучны, оставались так же дружны и в отрочестве и, возмужав, по-прежнему продолжали быть близкими друзьями.

Алан опять развернулся на стуле и остановил взгляд на Максиме, внимательно наблюдая за ним несколько секунд. Похоже, старый дружище изрядно озадачил Джона Вейла своими каверзными вопросами. Тот, правда, отвечал бойко и живо, было видно, что его нимало не смущает этот «пыточный» диалог. Впрочем, так и должно было случиться: Максимилиан Уэст на всех производил благоприятное впечатление. И довольно часто даже ошарашивал при первой встрече. Он всегда оказывался не таким, каким предполагали. И никогда не делал того, что от него ждали. Он постоянно бывал непредсказуем.

Перед мысленным взором Алана неожиданно возник пятнадцатилетний Максим, вспомнился тот преотвратный день, когда двое мальчишек из другой школы, оба здоровяка, привязались к Максиму, насмехались над ним, обзывали гадкими словами, грубили и жестоко задирались, так жестоко, как умеют только подростки. Максим, пепельно-бледный, с яростно сверкавшими темными глазами, мгновенно изготовился к стычке, поднял кулаки, приняв боксерскую стойку, и, казалось, вот-вот готов был ринуться в атаку. Алан тоже поднял кулаки, чтобы драться рядом с Максимом. А затем произошло нечто неожиданное, непредвиденное, ошеломившее всех собравшихся поглазеть на драку – и мальчишек, и Алана. Его – даже больше, чем остальных. Максим внезапно опустил кулаки и ушел, не вымолвив ни слова, ушел с высоко поднятой головой. И это огромное чувство собственного достоинства, эта гордость словно образовали вокруг него некий щит. Наблюдавшие за сценой юнцы-зубоскалы примолкли, расступились и дали ему пройти, напуганные выражением холодной решимости на лице Максима, его высокомерной неприязнью.

Алан вспомнил, как побежал за Максимом, желая его утешить. Но Максим не нуждался в сочувствии; он даже не захотел говорить об инциденте и весь остаток того дня был угрюм и зол. Лишь гораздо позднее, уже вечером, когда в дортуарах погасили свет, Максим наконец обмолвился о происшедшем, словно отвечая на невысказанный вопрос Алана:

«Я ушел, потому что те трусы не стоили стычки! Мне было просто противно пачкать о них руки!» И потом добавил: «Настанет день, когда я покажу этим скотам, потерпи, Корешок, еще увидишь!» И еще, зловещим шепотом: «Я сейчас никто! У меня ничего нет! Но сколько бы на это не понадобилось времени, обещаю тебе, что я кем-нибудь стану! И у меня будет все».

И он стал. Он повелел сбыться всему, о чем мечтал, и, может быть, сделанное им самим превзошло самые дикие и необузданные мечты.

Максимилиан Уэст! Мир теперь у его ног.

И, как следствие, у него нашлось множество завистников. Алан был не из их числа, его переполняло лишь восхищение своим другом. Он знал, какой трудный путь проделал Максим, какие головоломные скачки ему приходилось совершать, какие рискованные шаги он не раз предпринимал. Максим стал ходячей историей фантастических успехов и эпохальных авантюр. Превратился в крупнейшего магната, одного из тех, с кем реально считаются в мире международного бизнеса. На протяжении последних пятнадцати лет он сумел подняться от миллионера до мультимиллионера и затем миллиардера.

И в итоге всего пару недель назад, в последний день декабря, был оглашен новогодний королевский рескрипт. В списке, поданном на представление королеве, премьер-министром среди различных титулов и званий с именами и фамилиями был упомянут и Максим. Это была дань признания его заслуг перед британской промышленностью в метрополии и за границей. Теперь он стал сэром Максимилианом Уэстом и к нему уже можно было обращаться именно так, несмотря на то что до дня инвеституры в Букингемском дворце оставалось еще более трех месяцев.

«Чем не кум королю?» – подумал Алан и улыбнулся доброй и всепонимающей улыбкой, за которой таились подлинная гордость за друга и удовлетворение. Алан наслаждался успехами и славой Максима, неизменно бывал рядом и аплодировал. Максим был его героем и кумиром в школе. В чем-то он оставался таковым и по сию пору, и Алан был уверен, что так будет всегда.

Он опять взглянул на Максима, восхищаясь. Его дорогой друг выглядел изумительно.

Но – стоп! Это ведь вовсе не так, сообразил вдруг Трентон, и от этого ощущения его даже пробрала дрожь. Он посмотрел на Максима внимательнее.

Блистательный фасад, но что-то там есть за ним сейчас тревожное, – это подсказывала Алану интуиция – некий признак нависшей беды. Да просто невозможно это не заметить, когда знаешь человека почти сорок семь лет и способен видеть его насквозь. В глубине глаз Максима залегла какая-то тень, которой Алан не видел уже много лет и теперь удивлялся, как он мог не заметить этой перемены сразу по приезде Максима. По-видимому, из-за того, что был озабочен лишь одним: как можно скорее поздравить друга с дворянским званием. Не иначе как Максим попал в беду, и притом серьезную, решил Корешок. Женщины! Не дай Бог, он уже достаточно хлебнул с ними – хватит на всю жизнь. Н-да, что бы там ни было, но, похоже, надо выручать. Предложу свою помощь. Для того и существуют лучшие друзья.

Алан бросил взгляд на часы – золотой «Патек Филип», подаренный ему Максимом в прошлом году на пятидесятый день рождения. Стрелки показывали точно девять пятнадцать. Еще раньше, в телефонном разговоре, Максим упомянул, что должен будет уйти в девять двадцать. Алан знал, что через несколько минут – не позже – Максим встанет, попрощается и уйдет. Одним из его многих достоинств была пунктуальность.

Предвидя незамедлительное отбытие Максима, Алан поднялся и подошел к беседующим в тот момент, когда Максим говорил: «Представленные вами цифры интересны, но я все еще не уверен в том, что мне хочется влезать в это дело и выйти с контрпредложением ради Листера. Так что, мне желательно иметь время, чтобы обдумать все как следует».

Вейл энергично сглотнул, силясь скрыть разочарование от того, что встреча не завершилась более ощутимыми результатами.