Любить того, кто рядом

На следующий день я набралась храбрости и позвонила ей. У меня наготове был карандаш и листок бумаги, на случай если понадобится записать что-нибудь из ценных указаний — например, какого цвета туалетные принадлежности выбирать.

Ответил мужчина. Я решила, что это отец Марго или, возможно, садовник, которого пригласили в дом выпить только что приготовленного лимонада. Своим самым светским тоном я осведомилась, можно ли поговорить с Марго.

— Она в клубе, играет в теннис, — услышала я.

«Клуб, — подумала я. — Ну разумеется». У нас в Питсбурге тоже был так называемый клуб — прямоугольный бассейн за невысокой оградкой, вышка для прыжков в воду с одной стороны, бар с чипсами и кока-колой — с другой. Клуб, в который ушла Марго, наверняка не такой. Воображение услужливо нарисовало ровнехонькие теннисные корты, крохотные канапе на фарфоровом блюде, зеленые поля для гольфа и редко стоящие плакучие ивы. Или что там у них произрастает в Джорджии?

— Что-нибудь передать? — спросил мужчина с еле уловимым южным акцентом.

Я немного замялась и представилась будущей соседкой Марго по комнате.

— А, привет, привет! Это Энди. Брат Марго.

Вот так все и началось.

Энди. Моего будущего мужа, как выяснилось, звали Эндрю Уоллес Грэм-третий. Сокращенно — Энди.

Он рассказал мне, что поступил в Университет Вандербильта, но его лучший друг учится на последнем курсе в Уэйк-Форесте, обзавелся массой друзей, которые обязательно помогут нам сориентироваться — объяснят, что где находится, расскажут о привычках преподавателей, не позволят вляпаться в неприятности и всякое такое.

Я поблагодарила его и почувствовала, что от сердца отпало.

— Без проблем, — ответил он и добавил: — Марго засыплет меня вопросами. Она, кажется, хотела что-то обсудить — то ли коврики, то ли занавески… Очень надеюсь, вы любите розовый цвет.

— О да! Я очень люблю розовый, — ответила я серьезно.

Мой преисполненный энтузиазма ответ вошел в легенду. Энди даже припомнил его, к немалому удовольствию Марго и гостей, когда мы репетировали свадебный прием. Все ведь знали, что хоть я и довольно женственна, но не до такой степени, чтобы очень любить розовый.

— Ну что же, прекрасно, — сказал Энди. — Настоящий союз любителей розового.

Я засмеялась и подумала, что, какой бы там ни оказалась Марго, брат у нее душевный.

Все, что произошло впоследствии, подтвердило мое первое впечатление об Энди и развеяло опасения насчет Марго. Энди и правда оказался замечательным, а Марго воплощала все, что не удавалось мне. Мы абсолютные противоположности, начиная с внешности. Марго — белокожая голубоглазая блондинка, миниатюрная, но, что называется, с формами. Я же — высокая темноглазая брюнетка, смуглая даже зимой. Не могу сказать, что она намного красивее меня, но ее красота — мягкая и безусловная, чего нельзя сказать обо мне; я скорее «интересная».

Происхождение и воспитание у нас тоже совершенно разные. Марго выросла в прекрасном особняке в самой престижной части Атланты. Вокруг дома на нескольких акрах разбиты аллеи — настоящая южная усадьба. Мое детство прошло в демократичном (если не сказать, рабочем) районе Питсбурга, в типовом одноэтажном домишке с веселенькой кухней. Отец Марго — известный адвокат, который к тому же заседал в советах директоров нескольких крупных компаний, пока не удалился отдел. Мой папа был коммивояжером, продававшим отнюдь не гламурные товары, а обыкновенные кинопроекторы, с помощью которых ленивые учителя начальных классов показывают детворе феноменально скучные учебные фильмы. Мать Марго — бывшая королева красоты из Чарлстона, потрясающе элегантная леди с утонченным вкусом. Моя мама была здравомыслящей учительницей математики в средней школе. Накануне моего тринадцатого дня рождения она умерла от рака легких, хотя никогда не курила.

У Марго два старших брата, которые ее обожают. Вообще их семья всегда была образцом для подражания, этаким южным эквивалентом клана Кеннеди. Они играли в волейбол на пляже Си-Айленда, каждую зиму вместе ездили в горы кататься на лыжах и время от времени встречали Рождество в Европе. Мы с сестрой каждый год гостили у дедушки с бабушкой на побережье Нью-Джерси. У нас и паспортов никогда не было, потому что мы за границу не ездили, а на самолете летали только однажды.

Марго участвовала в спортивных шоу, прекрасно танцевала и была полна спокойствия, доброжелательности и чувства собственного достоинства, воспитанного в ней с детства принадлежностью к элите. Я, напротив, панически боялась одиночества и в то же время неловко себя чувствовала в обществе — эдакое замкнутое, невротичное создание.

Трудно было найти более несхожих людей, но, несмотря на это, мы стали самыми близкими подругами. А потом, спустя несколько лет (как поведала бы я для камеры), я влюбилась в ее брата. В того самого, который оказался не только душевным, но и очень симпатичным. Как я и предполагала.

Однако в промежутке между историческим письмом от Марго и моим замужеством много чего произошло. Очень много. В частности, в моей жизни появился Лео. Парень, которого я любила до того, как влюбилась в Энди. Парень, любовь к которому перешла в ненависть и парадоксально осталась любовью после того, как мы с ним расстались — по настоящему расстались, даже в душе. Тот самый, с которым спустя несколько лет я столкнусь на переходе в центре Нью-Йорка.

Глава 3

— Где ты сейчас? — спрашивает Лео.

Набрав в грудь воздуха, я лихорадочно соображаю, что ответить. На секунду мне кажется, что вопрос Лео имеет отвлеченный философский смысл вроде «Ну где ты вообще?». Я едва не начинаю рассказывать ему про Энди и про свою карьеру фотографа — одним словом, про свое большое человеческое счастье. Этот рассказ заготовлен у меня давно и многократно мысленно отрепетирован — в душевой кабинке, в вагоне метро. Я, можно сказать, во всеоружии жду именно такого случая, чтобы поведать Лео, как удачно сложилась моя жизнь после нашего разрыва.

Но, едва успев раскрыть рот, я понимаю, что на самом деле Лео вполне конкретно спрашивает, где я нахожусь. Буквально. В сугубо топографическом смысле. В каком уголке Нью-Йорка я сижу (или иду, или стою) и перевариваю случившееся.

Я моментально теряюсь, как бывает, когда задают бестактный и слишком личный вопрос наподобие «Сколько ты весишь?» или «Сколько ты зарабатываешь?». Однако даже на такие вопросы приходится незамедлительно отвечать, хотя бы из вежливости. Потом, правда, обязательно коришь себя, что ответила не так, как надо. А следовало остроумно и изящно вывернуться. Например, так: «Ах, только мои весы знают правду!» Или так: «Сколько ни заработаю, все мало». Или, в данном случае, так: «В самой гуще жизни!»

Беда в том, что я всегда как на духу выкладываю правду: свой настоящий вес с точностью до фунта; сообщаю о жалованье с точностью до последнего доллара. И, соответственно, выдаю название кафе, где я нашла приют в этот холодный дождливый день.

Я тут же спешу себя утешить. Подумаешь, ну и сказала, ну и что! Всегда лучше говорить без обиняков. А то еще подумает, будто я с ним кокетничаю. Мол, отгадай, где я! «Найди меня, если сможешь».

Лео, однако, говорит «Понятно» вполне сухо, по-деловому, как будто и не ожидал другого ответа. Можно подумать, это наше с ним любимое кафе. Или, еще того хуже, будто я настолько предсказуема! Потом он спрашивает, одна ли я.

Меня так и тянет ответить: «Не твое дело». Но вместо этого я — редкостная простофиля — произношу: «Да». Как идиотски простодушная белая пешка, которая делает ход навстречу шеренге черных, чтобы ее немедленно слопали. Сказала бы лучше сразу: «Добро пожаловать!»

Естественно, Лео откликается самоуверенным: «Прекрасно. Никуда не уходи, я сейчас приду» — и отключается, прежде чем я успеваю возразить. В панике захлопываю телефон. Первое желание — вскочить и убежать из кафе. Но я беру себя в руки и приказываю себе не трусить. Для этого нет причин. Во-первых, я взрослая женщина; во-вторых, преуспевающая женщина и, наконец, счастливая замужняя женщина. Именно поэтому я вполне могу встретиться с бывшим парнем, раз уж так получилось, и немного с ним поболтать, просто по старой дружбе. И потом, мое бегство будет означать, что я продолжаю игру, которую уже давно проиграла.