Влюбленный дьявол

Однако совершенно случайно меня навестила моя старая, добрая подруга, графиня де Шалон, оказавшаяся проездом в Лондоне. За обедом она сказала, что ее брату, графу де Вальмону, нужна гувернантка из Англии для любимого внука.

Это означает, что Ларисе придется ехать во Францию и жить в Вальмоне-на-Сене. Ты же знаешь, милая Маргарет, сколь небезразлична мне твоя семья, потому-то я и постаралась навести справки о будущем окружении твоей дочери, хотя обычно на такие вопросы достаточно трудно получить ответ: с гувернантками редко считаются. Графиня сказала, что со старым графом живет его овдовевшая сестра, мадам Савини. Жизнь в замке, да и во всем имении, тиха и спокойна. Уверена, что ты для своей дочери предпочтешь именно такую атмосферу сумасшедшим соблазнам Парижа, за которым стоит слава «самого распутного города мира» и который совсем неподходящее место для юной особы.

Помимо этого, графиня сказала, что старому графу далеко за шестьдесят, он, несмотря на полную благосостоятельность, отличается аскетизмом и чувством долга по отношению к тем, кого нанимает. Думаю, моя дорогая подруга, что в данном случае за Ларису можно не беспокоиться. Я попросила графиню написать своему брату рекомендательное письмо, в котором она рассказала об образованности твоей дочери, о том, что она может с успехом обучать его внука. Остается только надеяться на то, что Лариса поймет, какая честь выпала на ее долю, и станет вести себя так, как подобает твоей дочери, — в лучших традициях английской леди.

В эти горькие дни постоянно о тебе, думаю и молюсь за тебя, милая Маргарет.

С любовью, Хелен».

Леди Стантон окончила чтение. Некоторое время стояла полная тишина, затем Афина с жаром вскричала:

— Франция! Ты едешь во Францию! Боже мой, до чего же счастливая ты, богиня. Как я тебе завидую!

— Я не уверена, что смогу принять данное предложение, — тревожно оглянувшись вокруг, сказала леди Стантон.

— А почему бы и нет, мама? — воскликнула Синтия.

— Но это же так далеко! — пробормотала леди Стантон. — Кроме того, что бы там ни писала Хелен Луддингтон, Вальмон-на-Сене совсем рядом с Парижем.

— У Ларисы и денег-то не будет шляться по этому испорченному городу, — вставил Ники. — Но, сказать честно, я тоже ей завидую.

— Крестная пишет, — медленно начала Лариса, — что мне придется вести очень спокойную жизнь в сельской местности, поэтому поддаться соблазнам Парижа у меня будет не больше возможностей, чем сейчас, здесь.

— Надеюсь! — быстро сказала леди Стантон. — Ото всех только и слышишь, что этот город переполнен развратом.

— Но как изысканно там одеваются! — озорно парировала Афина. — Все лучшие модели платьев в «Журнале для леди» — парижские.

— Ну, это меня не касается, я не смогу позволить себе ни одной из них, — улыбнулась Лариса.

— Тем не менее, тебе нужно несколько новых платьев, — настаивала Синтия. — Не можешь же ты ехать во Францию в тех обносках, в которых ты ходишь сейчас!

Лариса оглядела свое платье, когда-то принадлежавшее Синтии и которое в будущем суждено носить Афине.

— Скоро лето, — сказала она. — Я сама смогу сшить себе несколько дешевых муслиновых платьев. Да и кто станет обращать внимание, хорошо ли одета гувернантка.

— Все бы отнеслись с подозрением к роскошно одетой гувернантке! — сказал Ники.

— С подозрением — в чем? — спросила Делия.

— В расточительности, — быстро ответила леди Стантон.

— Как же она может быть расточительной, если у нее нет денег? — поинтересовалась Делия.

— Нечего забивать себе голову глупыми вопросами, — сказала леди Стантон. — У Ларисы будут платья, чтобы ехать во Францию, мы все ей поможем шить.

— Все зависит от того, получу ли я место, мама, — произнесла Лариса. — Теперь мы должны ждать письма от графа.

— Конечно, — согласилась леди Стантон. — Может быть, никуда и не придется ехать.

Казалось, ей нравилась сама мысль об этом. Лариса понимала: если граф ее не возьмет, то тогда придется обратиться в одно из местных бюро, занимающихся устройством гувернанток, ищущих места. Охотников нанять восемнадцатилетнюю гувернантку сыщется немного, несмотря на ее принадлежность к благородной фамилии. Все гувернантки, которые служили в их доме, пока сестры не подросли, были женщинами лет сорока. Как правило, они происходили из семей священнослужителей или врачей, и, казалось, были обречены всю жизнь влачить серое существование. Они не задерживались в доме надолго: сэр Боугрейв находил их присутствие неприятным.

«Они знают меньше десятилетнего ребенка! — возмущался он. — И не желают знать более того, что написано в их учебниках!»

«Чего же ты хочешь, дорогой мой, за пятьдесят-то фунтов в год?» — бывало, спрашивала леди Стантон.

«Чего-нибудь человеческого!» — огрызался сэр Боугрейв.

Гувернантки сменяли одна другую, пока, наконец, глава семьи не отказался от попыток найти подходящую женщину и не взялся самостоятельно учить своих дочерей.

Ники, разумеется, отдали в школу, а затем он уехал в Оксфорд. Несмотря на то, что Лариса немного завидовала брату, его возможностям, тем не менее в целом она была совершенно счастлива. Теперь ее неотступно мучила мысль о том, что им грозит не только бедность, но и полный распад семьи. Когда состоялась помолвка Синтии, она представила себе, как рано или поздно влюбится и будет любима. Тогда ей предстоит покинуть родных и оказаться во внешнем, столь незнакомом мире. Однако, несмотря на романтические любовные грезы, Лариса оставалась самым практичным членом семьи. В ней было гораздо больше здравого смысла, чем в мягкой, женственной, беспомощной их матери, которая всегда и всецело зависела от мужа.

— Не представляю, как я буду управляться в маленьком домишке без повара и слуг? — сокрушалась леди Стантон.

— Но у тебя же будет Нана, — отвечала Лариса, — кроме того, Делия обожает готовить. Да и едите вы мало, не нужно будет готовить так много, как при папе.

— Ну как я отсюда уеду, когда живу здесь с того самого времени, как вышла замуж, — сквозь слезы говорила мать, оглядывая гостиную с высокими потолками, красивым карнизом восемнадцатого века и удлиненными окнами, выходящими на террасу.

— Конечно, тяжело, мама. Но в любом случае пришлось бы съезжать, как только женится Ники. Дом слишком велик для тебя с двумя девочками. Но, может быть, мы когда-нибудь вернемся сюда.

— А я люблю большие дома, — обиделась леди Стантон и быстро добавила: — однако же, я постараюсь, чтобы коттедж, в котором нам предстоит жить, был уютным. Ведь никто из нас не выносит неустроенности, правда?

— Ну конечно, мама, — отвечала Лариса. — Помнишь, как папа старался воспитать в нас истинный вкус, какие страшные слова обрушивались по поводу обилия занавесочек, салфеточек, оборочек?

Леди Стантон рассмеялась, несмотря на то, что в ее глазах стояли слезы. Действительно, сэр Боугрейв научил их всех ценить изысканность античных пропорций. Ему претила безвкусица нагромождений, столь любимых королевой Викторией. Редмарли-хаус, построенный по канонам архитектуры конца восемнадцатого века, отличался простотой линий и меблировки. Он казался просторным, даже несколько пустоватым по сравнению с домами их друзей. Все в семье понимали, что их дом построен с безупречным, не подверженным влиянию времени вкусом. Шитые бисером подушечки, пыльные бумажные цветы, салфеточки и манера вычурно причесываться — все эти излишества, столь распространенные среди современников, были не более чем прихотью моды, рассчитанной на непосвященных.

Через четыре дня принесли письмо от графа де Вальмона. До этого леди Стантон одолевало такое количество сомнений и страхов, что Лариса начала опасаться, что ей запретят ехать, даже если придет приглашение. Письмо графа подействовало на мать успокоительно. В кратких выражениях граф писал, что из слов его сестры, графини де Шалон, он узнал, что мисс Стантон согласна предложить свои услуги по обучению восьмилетнего мальчика английскому языку и началам других предметов. Граф сообщал, что с нетерпением ждет приезда мисс Стантон во Францию. Он готов платить три тысячи пятьсот франков годового содержания.