С тобой и без тебя. И снова с тобой (СИ)

— Доброе, — растерянно отвечает тот, приподнимаясь со стула и пожимая в ответ руку. — Матвей Квасов. Верин агент.

Вера, значит. А то уже минут десять знакомы, а имени так и не узнал. И агент у нас есть. Интересненько.

— Матвей, кофе будешь? — Стас безошибочно открывает ящик, в котором лежат ложки.

— Нет, спасибо, — за его спиной Матвей делает большие глаза и удивленно смотрит на Веру. Вера пожимает плечами и крутит пальцем у виска.

Внезапно Квасов хмурится. Озадаченно смотрит в спину колдующего у плиты Стаса.

— Э-м-м? А вы, случайно, не тот самый Стас Соловьев?

— Это какой?

Говорят, кошки умеют спиной показывать свое презрение и обиду на хозяина. Да уж, в Стасе Соловьеве определенно есть что-то кошачье. Спина его явно находится в полном согласии с иронично-снисходительными интонациями в голосе.

— Ну, тот, который фотограф известный…

— А, ну тогда, наверное, да. Тот самый, — все так же насмешливо отвечает Стас.

Вот кто у нас, оказывается, сосед. То художник, блин, то фотограф. Предыдущий, по крайней мере, не приходил к ней рано утром варить кофе. Вот был бы ужас. А этот… Да, было бы неплохо, если бы так начиналось каждое утро.

— Так это же замечательно, Стас, — Матвей преисполнен энтузиазма. — Вы знаете, у нас совершенно нет приличных Верочкиных фотографий. Она капризничает как маленький ребенок: не хочу, не буду. А у нас сборник публицистики на носу. Может, вы бы ей помогли — так сказать, по-соседски.

Стас опять безошибочно определяет, в каком шкафчике стоят чашки. Разливает кофе.

— Не могу ничего обещать, Матвей. Надо подумать. Это, — он внимательно смотрит на Веру. Голос и интонации предельно серьезны, а в глазах пляшут черти, — не та фактура, с которой я привык работать.

— Так, Квасов, тебе нужна фотосессия, ты и фотографируйся. А меня и так все устраивает. И вообще, тебе на встречу надо, проваливай, давай.

А нечего ее провоцировать, она и так злая до черта!

Матвей укоризненно смотрит на Веру, удивленный ее резким ответом. Впрочем, по-настоящему обидеть его довольно сложно. Невероятно толстокожий.

Он поднимается.

— Да, действительно, пора, — строго смотрит на Веру: — Хомяк, напоминаю, что завтра к утру жду от тебя предисловие для «Дрофы». Не позднее восьми.

— Чем раньше ты уйдешь, тем быстрее я начну работать, — цедит Вера сквозь зубы. Свое дурное настроение осточертело уже даже ей.

— Да, конечно. Ну, всего доброго, — Матвей бросает неуверенный взгляд в сторону Стаса.

— Не буду мешать. Ни в коем случае, — вскидывает тот руки в капитулирующем жесте. — Допиваю кофе и ухожу. У меня самого в десять съемка.

Вера задумчиво отщипывает кусочек круассана, запивает кофе. И то, и другое божественно вкусно. Невероятно красивый и сексуальный мужчина приносит ей свежую выпечку и варит обалденно вкусный кофе. Сказка просто. Да, бойтесь своих желаний, они осуществляются. Намечтала она вчера, однако. Если бы это было на самом деле так, как выглядело… Опять наползли воспоминания о начале их, так сказать, знакомства.

— Слушай, — прерывает ее размышления Стас, — а почему он тебя хомяком называет? У тебя даже по моим строгим и завышенным требованиям с фигурой полный порядок. Все на месте. Ничего лишнего. На хомяка не тянешь.

— Это моя… — тут до Веры доходит, что ей только что отвалили комплимент. Да еще какой! — фамилия, — смущенно заканчивает она.

— Твоя фамилия — Хомяк? — недоверчиво переспрашивает Стас.

— Да! — заносчиво отвечает Вера.

— А чем ты занимаешься? Каким деятелям полагаются такие импозантные агенты и звучные фамилии? — веселится Стас.

— Литературным, — огрызается Вера.

— Вера Хомяк, — протягивает он. — Ве-ра Хо-мяк. Нет, никогда не слышал.

— Кто бы сомневался, — фыркает Вера. — Я тоже про тебя ничего не слышала. А ты, значит, известный фотограф?

Он прихлебывает кофе и скромно пожимает плечами. Да, дескать, что уж тут поделаешь.

— И где можно взглянуть на твои работы?

— Да в любом журнале.

— Ага, — Вера поднимается с места, выходит из кухни. Возвращается с кипой журналов, кладет нас стол, — Покажи, пожалуйста. Мне любопытно взглянуть.

Стас берет несколько журналов. «Юность», «Новое время», «Дружба народов».

— А нормальных журналов у тебя нет? — Стас недовольно морщится.

— Это каких же? — недоумевает Вера.

— «Maxim», «Playboy», «XXL», «Медведь». Да хотя бы «Cosmipolitan».

Вера анализирует приведенный список. Да неужели… Губы сами собой растягиваются в ехидную улыбку.

— Значит, голых телочек снимаешь?

Стас бросает на нее косой взгляд. Формулировка его удивляет, да. Но не задевает. Он улыбается, и от его улыбки становится хорошо и нехорошо одновременно.

— И голых. И полуодетых. И совсем одетых. Разных снимаю… телочек.

Ой, зачем она это сказала. От его слов и взгляда все внутри скручивается в тугой узел. Н-е-е-е-т, это все водка вчерашняя виновата.

— Слушай, я передумал. Готов тебе помочь с фотосессией. По-соседски. В знак примирения и искупления.

— Э-э-м… — блин, ну где ее обычный «фонтан красноречия»?

— Не волнуйся, никакой обнаженки, — Стас делает стремительное неуловимое движение, и Верины очки остаются у него в руке.

Лицо Стаса оказывается неожиданно близко, его пальцы твердо охватывают Верин подбородок. Он медленно поворачивает ее лицо в стороны. Вера млеет, плавится, растекается лужицей по стулу. Вот они, рядом, эти восхитительные губы. А глазищи все-таки темно-синие. «Поцелуй меня!», — кричит все внутри.

— У тебя хорошее лицо, — как ни в чем не бывало Стас отстраняется. Протягивает ей очки. — Камера такие любит.

Вера надевает очки и встает со стула. Отходит к окну. Внутри все противно дрожит, так же, как и руки. Как унизительно стыдно. Лишь бы он не заметил.

— Ты, наверное, не обратил внимания. Матвею нужны фотографии, раскрывающие мой внутренний мир.

— Думаю, я справлюсь, — Стас допивает кофе и ставит чашку на стол. Смотрит на Веру. — Уверен, у меня получится. Раскрыть… твой… внутренний… мир.

Ах ты, скотина! Верины щеки начинают гореть. А внутренний мир… становится горячим, сжимается и пульсирует. Только не молчать, не молчать, не молчать! Удивительно, но голос ее слушается. Даже усмехнуться получается.

— Для этого надо познакомиться хотя бы с некоторыми из моих работ, — Вера тыкает пальчиком в журналы. — Ты точно умеешь читать?

Стас улыбается. Как будто точно знает, чего она так на него взъелась. Демонстративно вздыхает.

— Как тяжело общаться с литераторами. Каждым словом норовите обидеть человека.

— Ну, мы хотя бы только словами ограничиваемся…

Вот тут Стас впервые становится совершенно серьезным. Взгляд у него напряженный.

— Я тебя вчера пальцем не тронул, если ты на это намекаешь. Я помню.

— О, меня-то, конечно, нет. А вот со своей двери я твою сперму полночи отскребала.

И тут происходит неожиданное. Да попросту невозможное. Немыслимое. Стас Соловьев, который сделал за свою профессиональную карьеру тысячи снимков «ню»… Стас Соловьев, сам на заре туманной юности бывший моделью, и в этом качестве также имевший на своем счету не один снимок с обнаженной натурой. Стас Соловьев, для которого раздеться догола перед каким угодно количеством публики было все равно, что для большинства сказать «Привет»… Этот самый Стас Соловьев смущается. Более того, он краснеет.

Глава 3 Новоселье и веселье

Вере не привыкать часами просиживать за компьютером. Что делать, работа такая. Но так, как сейчас — никогда раньше. Потому что, раскидав всю срочную работу, она, наконец, перестает бороться с собой. Спустя три дня с их знакомства, заходит в поисковик и набирает «Стас Соловьев».