Игра стоит свеч (СИ)

— Если она пошла характером в отца, представляю, как тебе непросто.

— Дай Бог мне терпения, Макс, — салютует ему бокалом с вином Этьен.

— Возможно, стоило дать ей приличное образование? Что-нибудь, подходящее для женщины? Дизайнер, например. Или что-то в этом роде?

Этьен громко фыркает, несмотря на все свое образование и манеры.

— Послушай-ка меня, мой старый добрый друг Макс. Сейчас я тебе кое-что расскажу.

И под курицу «Кунг Пао» и салат по-китайски сэр Макс слушает историю Николь после той аварии.

В неполные тридцать лет Этьен оказался опекуном годовалого ребенка. Это связывало ему руки, чертовски осложняло жизнь. Но Николь была единственным родным ему человеком. Родителей они с Жюли лишились рано, и теперь, после смерти сестры, у него никого не осталось. Кроме Николь.

Впрочем, была еще и родня со стороны Ханта. А именно, его мать, которая тоже хотела принять участие в воспитании внучки. Опекунство, в виду более молодого возраста и более обеспеченного материального положения, отдали ему. Мать Джонатана, Эва Хант, была уже прилично в годах, да и жила скромнее. Но у нее было то, чего не было у Этьена: возможность жить на одном месте. И поэтому, скрепя сердце, Этьен принял решение. И Николь осталась жить в Америке. Оплачивал все расходы, включая няню, пока Николь была малышкой. Ибо миссис Хант, при всей ее любви к внучке, была не в состоянии, по мнению Этьена, обеспечить всесторонний и достойный уход за его племянницей.

Он приезжал. Так часто, как мог. А мог он, увы, не часто. Обычно — раз в год. На Рождество и Новый год. В межсезонье. Малышка Ники боготворила его. Она не верила в Санта-Клауса. Она верила в него. В своего дядю Эта. Ибо на Рождество всегда случалось чудо, и он приезжал. Привозил ей сувениры с разных уголков света. Сначала это были куклы, мягкие игрушки, красивые платья. Потом, когда основное увлечение Ники стало очевидным всем, выбирать подарки стало гораздо проще.

В комнате Николь не было Барби и плюшевых пони. Не было игрушечной мебели и игрушечной посуды для чаепитий. Все стены были увешаны плакатами с изображением гоночных авто — от формульных болидов до драгстеров. И, конечно, ралли, ралли, ралли. И лицо Этьена. Он улыбался ей с каждой стены. Шкафы и полки были набиты различными моделями автомобилей. И еще — сувениры, которые он привозил ей. Засохшая шишка с ралли Швеции. Камушек с гравийной дороги — это ралли Греции. Обломок переднего бампера — это его занесло и развернуло на ралли Иордании.

Это было бы похоже на комнату мальчика, если бы не кровать под белопенным балдахином. На этом настояла бабушка Эва. А Ники было все равно, где спать.

Миссис Хант считала, что во всем виновата нянька Ники, Изабелл, которая была увлечена симпатичным дядей своей подопечной и стала показывать малышке Николь ее любимого Эта по телевизору. Но Этьену иногда казалось, что это глубоко внутри нее. Как будто в той страшной аварии она намертво, не разольешь, соединилась душой с духом погибшей машины. Смешно, конечно же, смешно … Но увлечение Ники автомобилями граничило с одержимостью.

Бабушка Эва ахала, охала, причитала. Из всех сил пыталась сделать Ники хоть чуть-чуть похожей на юную леди. Но что она могла сделать с Николь, унаследовавшей от отца неистребимое жизнелюбие и дух авантюризма, а от дяди — любовь ко всем без разбора машинам? Да и годы брали свое. А когда Николь только исполнилось одиннадцать, они забрали бабушку окончательно.

У Этьена тогда был сложный период. Ему было уже пора завершать карьеру гонщика и подумывать о том, как дальше обустраивать свою жизнь. А без автоспорта он ее не мыслил. Значит, надо было переквалифицироваться в менеджера одной из команд и снова пробивать себе путь наверх.

У него не было выбора. И Николь отправилась в один из дорогих и престижных пансионов Америки.

Горе ее было беспредельно. Она смертельно обиделась на него. Но к третьему по счету пансиону поняла, что свое решение дядя Эт не изменит. Что бы она ни делала.

Она плакала, уткнувшись в колени. Он не любит ее! Она не нужна ему! Тогда она просто ляжет и умрет! Не будет ничего есть и умрет!

Усталые уговоры Этьена о том, что сейчас у него нет возможности взять Николь к себе, что он мотается по всему свету, меняет места работы и пытается снова найти свое место в мире автоспорта, пролетали мимо ее ушей. Все, что она понимала — он ее не любит! Вот умрет она, тогда посмотрим, как он запоет…

Но природное жизнелюбие и упрямство победили. И Ники осталась в пансионе. На горе и новые седые волосы учительского коллектива.

Этьен на всю жизнь запомнил тот день. Он тогда только начал работать спортивным директором одной молодой, но очень перспективной команды. В виду ограниченного бюджета ему приходилось выполнять еще ряд функций, и он работал, не поднимая головы.

— Этьен? — в кабинете материализуется голова его помощницы. Тело по-прежнему остается в коридоре. — Там к тебе пришли.

— Кто? — он никого не ждал. А, впрочем, какая разница. Его дни тогда напоминали сплошной хаос. Все планы, если таковые имелись, через полчаса после начала рабочего дня летели ко всем чертям. — Запускай.

Дверь открывается и… Высокая, тощая, нескладная. Лицо — одни сплошные огромные испуганные глаза. Страх и вызов — редкое сочетание. И упрямо поджатые пухлые губы.

— Ну, здравствуй, … дядя!

Он вскакивает, с грохотом роняя стул. В голове проносится: — у нее две недели назад был выпускной. На который он так и не смог приехать. Она должна была остаться в пансионе еще, как минимум, на месяц, он договорился. И еще. Он сейчас находится во Франции. А пансион Ники был в Штатах, мать его!

— Ники!!! — прорычал он. Или проорал. Вот это он не помнит.

Она дергается, как будто хочет отступить. Но остается стоять. Лишь упрямо поджатые губы начинают чуть заметно дрожать.

И его вдруг отпускает напряжение. Он закрывает глаза, медленно выдыхает. Это же Николь, его малышка Николь, дочка Жюли. Он открывает глаза, чтобы увидеть, как по ее щеке катится первая слеза.

Отбрасывает ногой стул, в три шага преодолевает пространство кабинета. И она утыкается носом в его плечо. Для чего ей приходится наклонить голову. Но это не важно. Она обхватывает его руками. Изо всех сил стараясь не разреветься. А он крепко обнимает ее. Гладит по лохматой голове. И вполголоса бормочет французские ругательства пополам с американскими.

Николь что-то неразборчиво произносит ему в плечо.

— Что? — переспрашивает он.

Она поднимает голову. Черт подери, она выше его! Ненамного, но все-таки.

— Ты неправильно произносишь это слово…

— Какое?

— Не shirt, а shit.

— О, shit, Николь!

Они долго говорили. Им было о чем поговорить. И было в чем покаяться друг перед другом.

Этьен, не особо скрывая, рассказал, как трудно ему сейчас пробиваться к вершинам автоспортивного менеджмента. Ники все поняла. Со своей стороны, смущаясь и нервно посмеиваясь, рассказала про свой план, который и привел ее в это сумасшедшее утро в кабинет Этьена. Да уж, мозгов и упрямства девчонке было не занимать. Этьен, несмотря на все пережитое потрясение, испытывал чувство гордости за свою малышку.

Но надо было что-то решать. О том, чтобы вернуться в пансион, не могло быть и речи. Проспорив битых три часа, они приняли компромиссное, устраивающее их обоих решение. Ники на месяц остается с дядей. За это время она определяется с тем, где и на кого она бы хотела учиться. Отправляет документы. Ну а потом — едет учиться. А уже после обучения она остается с Этьеном окончательно. И все каникулы она тоже проводит с дядей.

— И что она в итоге выбрала? — дело уже дошло до десерта. Шоколадный пирог. Вредный, но адски вкусный.

— А как ты думаешь?

— Сорбонна? — предположил сэр Макс.

— Это же моя племянница! — во фразе чувствуется гордость. — Она получила приглашение от МИТ! Факультет инженерного дела, — отпил кофе и усмехнулся. — А ты говоришь — дизайнер.