Бессердечный (СИ)

— Ты немного не этого ожидала, верно? Я вижу, ты растеряна. Ничего, ты не первая, кто пришёл сюда с иными представлениями.

— Мне очень жаль вашего сына, — Дэни настойчиво подавила желание сбежать отсюда как можно скорее, — но сейчас я действительно не знаю, нужно ли мне это.

Хозяйка понимающие кивнула, и лёгкая улыбка тронула её губы. Лишь бы не обидилась, подумала девушка, получилось и так жутко неловко.

Одевшись и уже приготовившись уходить, Дэни остановилась у входной двери, повернулась к женщине и спросила:

— У меня ведь есть немного времени подумать?

— Я сообщу, если вакансия окажется занята.

Вот так. Никто тебя ждать не будет, а на что ты рассчитывала? Два часа в день нянчить больного мальчишку, который оказался вовсе не мальчишкой, а взрослым парнем с состоятельной, строгой мамашей за его спиной, и за это получать деньги?

Девушка просто открыла дверь и вышла на улицу. Сразу же стало легче, словно, покинув этот тёмный дом, она сбросила камень с души. А, может, ну их? Найдётся другая работа, в другой области. Здесь всё слишком тяжело и запутанно, она этого не выдержит. Одно дело — дети в госпитале, другое — полностью сгоревший мужик. Жуть.

Дэни отошла на несколько футов от крыльца, достала сигарету, закурила. Постояла недолго, глядя на туман внизу улицы, затем обернулась к дому семейки Филч.

Всё-таки дерьмового цвета у него стены.

Глава 2

Записи в дневнике Ричарда Филча

4 ноября, 2010

Этот придурок психотерапевт посоветовал мне делать ежедневные записи в тетради... Мол, это поможет моей мышечной памяти, когда работают руки, пальцы, значит, уменьшается возможность ограничения их подвижности... Чёрт! Я не помню ни хрена из того, что он говорил!

Как можно нормально вести записи, когда все твои пальцы, руки, плечи, блять, вообще всё — перевязано бинтами? Я уже не упоминаю эту жуткую боль... Она будто везде, и, если бы не обезболивающее, я бы сошёл с ума!!!

Я смотрю на свои руки, вижу белую ткань и красные пятна, проступающие на ней.

Хуже всего эта самая боль... Трудно двигаться, говорить, трогать что-то, а тем более вставать и ходить. Мамаша твердит, что всё скоро кончится. Из её уст это звучит так, словно я вот-вот отойду в Мир Иной. В мои двадцать семь лет я похоронил себя.

Было бы неплохо...

5 ноября

Психотерапевт был прав: пальцы стали более чувствительными, и, хотя боль не отпускает ни на минуту, я могу свободно ими двигать.

Из-за препаратов, которыми меня пичкают каждый день, я порой не чувствую конечностей. Это страшно. Раньше я никогда не думал о том, как живут калеки... Нет, я даже сейчас думать об этом не могу.

В этой сраной комнате так мало света! Я ощущаю себя, как в могиле, но мать не хочет ничего знать: меньше яркого света, больше работающего кондиционера, и так далее.

Это странно, но я отчётливо слышу, как он гудит, даже сейчас... Словно это шумит какая-то адская машина, работает своими лопастями, крутит ими, подбирается ко мне всё ближе... У меня глюки? Или просто последствия реабилитации, и я схожу с ума?

Сейчас приходила мать, привела с собой доктора. Того самого, из госпиталя, его я видел в своих кошмарах. Закономерно, ведь это Он и его команда, в состав которой вошла и моя мамаша, истязали меня всё это время, не дали спокойно сдохнуть... Долго меняли бинты, болтали про какую-то мазь. Мне нужны антибиотики, а этот хрен говорит про другое, совершенно другое. Урод сраный!

Когда они ушли, мне захотелось свернуть им шеи.

Я разбил кулаком стекло шкафа. Прибежала мать со своим докторишкой, который с поразительной быстротой ввёл мне что-то, и я отрубился прямо на полу. Проснулся перевязанный, в койке, жутко захотел есть. Мать была тут, как тут.

6 ноября

Суки... но эти суки знают своё дело. Мать и её приятели были правы: я сорвал жалюзи с окна, и солнечный свет ослепил меня. И если бы просто ослепил, но я кожей почувствовал, как горю, поджариваюсь, словно кусок мяса... Господи, я готов поклясться, что мои бинты загорелись от солнца. Это было ужасно, отвратительно. Я больше не выйду на этот грёбанный свет...

Я вспомнил тот день в офисе.

Я — бухой, злой — поджёг что-то, может, шторы, может, одежду; всё это вспыхнуло за несколько секунд, я потерял ориентир, не смог найти дверь и упал прямо там, в круге из огня. Точно вспоминаю, как я засмеялся. Истерика длилась до тех пор, пока я не увидел, как пузырится моя кожа, а пламя скачет по телу, и одежда плавится на мне...

Затем последовала только боль... Боль . БОЛЬ ! Она не даёт мне думать, спать, я не могу сосредоточиться...

Боже, да что я такого сделал?!

7 ноября

Эта тварь не даёт мне мои записи! Говорит, что даже ноутбук с наушниками мне не положен. Что за бред?!

Мне нужна моя музыка! Мои песни, моя музыка...

Лучше умереть, чем не иметь возможности творить!

9 ноября

Наплевать на то, что я сижу здесь без музыки. По крайней мере, у меня есть бумага и ручка. Вчера я не мог уснуть, в голову лезли всякие жуткие мысли... Попутно настрочил что-то на бинтах, шипя от боли, зато теперь списываю сюда...

Как жаль, что мне не дают гитару... Знаю, мне было бы больно просто держать её в руках, но я скучаю по этому ощущению струн под моими пальцами, музыки, льющейся прямо в момент озарения...

Я так скучаю, чёрт подери...

10 ноября

Наконец-то вернул свой мобильный. Мамаша даёт его всего на час в день, но этого достаточно. Ребята из группы молчат, выступлений тоже нет. Надеюсь, они ещё позвонят.

Не могу дозвониться Энни. Гудки меня убивают. Это хуже, чем физическая боль. Где она пропадает? Почему не звонит, не пишет? Она знает, где я, и не звонит...

Моя почта пуста.

Или для всех я — сгоревший труп? Вы забыли меня?!

15 ноября

Твари! Мрази! Я ненавижу вас всех... ненавижу всех... ненавижу!

Энни, ты — сука! Шлюха долбанная...

Я один. Всё время один. Даже мамаша стала реже заходить.

На фан-сайте поклонники пишут пожелания, чтобы я вернулся. Самовлюблённые мудаки. Им плевать. Всем теперь плевать.

Всё ещё неудобно спать и ходить. Бинты и одежда приносят ещё больше боли... Я должен начать молиться? Пора поверить в Бога, да? Этого от меня ждут — раскаяния? Я должен был сгореть в адском пламени за свои грехи, но возродиться и жить, как ходячий труп.

Я не вижу своего тату, набитого когда-то на правом запястье...