Бедная Марта

В прошлом году, как раз на Рождество, Кейт как-то попыталась перенести огонь из столовой в гостиную, вооружившись совком и металлическим ведром и призвав на помощь все свое мужество. Все закончилось тем, что она сильно обожгла себе пальцы и едва не сожгла ковер, после чего поклялась, что никогда больше не станет повторять ничего подобного.

С утомленным вздохом опустившись в мягкое кресло Марты, стоявшее у окна, Кейт решила, что немного отдохнет, а потом непременно разведет огонь и приготовит чай, если в доме есть дрова и заварка, разумеется.

Помимо холода, маленький домик Марты отличался безупречной чистотой. На полках рядом с камином, как солдаты на параде, выстроились в ряд ее книги. Латунное распятие, возвышавшееся в центре каминной полки, с обеих сторон охраняла коллекция статуэток святых. На буфете красовалась маленькая елочка, которую много лет назад сделали из зеленой гофрированной бумаги Лили и Джорджи, рядом стояла фотография Джо — мальчик явно гордился собой и тем, как он выглядит в солдатской форме. До войны возле фотоснимка всегда горела свеча в стеклянной баночке, но сейчас достать свечи было ничуть не легче, чем лампочки для новогодней гирлянды.

Кейт вдруг ощутила, как в ее душе поднимается волна негодования. Подумать только, она уже пережила одну большую войну, а теперь ей на смену пришла другая. Вот только на этот раз, в отличие от прошлых лет, никуда вступать не требовалось. Оставалось лишь сидеть дома и ждать, пока вас не разнесет на куски во время воздушного налета.

Женщина уже погрузилась в полудрему, когда в дверь кто-то постучал. Она едва не подпрыгнула от неожиданности. Марта!

Но вряд ли Марта стала бы стучать в собственную дверь, спрашивая позволения войти. Кейт с трудом поднялась на ноги и заковыляла по коридору, всей душой надеясь, что к ней не пожаловал кто-либо из соседок, сгорающих от нетерпения обсудить налеты, Гитлера, нехватку одного и дефицит другого.

— Здравствуйте! — На пороге стояла миловидная темноволосая девочка лет четырнадцати. В руках она держала исходящую паром чашку чая и блюдечко с двумя квадратиками сухого печенья, выглядевшими вполне съедобно. Кейт решила, что это, должно быть, и есть Бетти, внучка Этель.

— Очень кстати, — улыбнулась Кейт.

— Без сахара. Бабушка говорит, что вы не кладете его в чай.

— Так и есть. — И Кейт протянула руку, чтобы взять у девочки чашку. Но Бетти быстро перешагнула порог, по-прежнему не выпуская чашку из рук, и Кейт ничего не оставалось, как отступить в сторону, чтобы позволить ей войти.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если я задержусь у вас ненадолго, — жизнерадостно защебетала девочка. — Бабушку одолело желание сделать уборку, после налетов с ней всегда так бывает; так что где бы я ни сидела, она ворчит, что я путаюсь у нее под ногами.

— Разумеется, я ничуть не возражаю, — улыбнулась Кейт, хотя на самом деле возражала, и очень сильно, поскольку думала только о том, как бы поскорее вернуться в кресло и немножко подремать. — Ты уже окончила школу? — спросила она, когда они уселись у холодного камина.

— Нет, я сдала экзамены, получила стипендию и учусь в католической школе при монастыре Сифилд, — с гордостью ответила Бетти, и Кейт охватил жгучий стыд оттого, что она решила, будто девочка из обычной рабочей семьи способна лишь на то, чтобы посещать занятия в государственной школе. — Я останусь там до тех пор, пока мне не исполнится шестнадцать или восемнадцать, как на том настаивает мама. Но я предпочла бы сбежать оттуда пораньше и уйти в армию.

— В армию берут только после восемнадцати лет, — сообщила ей Кейт.

В ответ Бетти пренебрежительно фыркнула.

— Да к тому времени и война может закончиться! Надеюсь, когда мне исполнится шестнадцать, я смогу притвориться, будто я старше. Кто-нибудь наверняка проделывал нечто подобное и раньше. Вот он, например. — И она кивнула на фотографию Джо на буфете. — Он выглядит никак не старше четырнадцати.

— Да, здесь ему как раз четырнадцать лет. — Глаза Кейт наполнились слезами.

— Так я и думала! — торжествующе воскликнула Бетти. — Я была тут только раз, и мне очень хотелось расспросить Марту о нем, но я ведь с ней едва знакома. Я даже не знаю, как ее фамилия. А бабушка всегда называет ее только по имени.

— Ее фамилия Росси, — сказала Кейт. — Марта Росси. Ее муж был итальянцем.

— А как звали его? — Последовал очередной кивок в сторону фотоснимка на буфете.

— Джо. — Откидываясь на спинку кресла, Кейт почувствовала, что вот-вот расплачется. — Хочешь, я расскажу тебе о нем? — В конце концов, это поможет им скоротать время в ожидании Марты.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Воксхолл, Ливерпуль

1915 год

Картофель! Что бы она без него делала? Сегодня вечером у них к чаю будет картофель с капустой, поджаренный с крошечным кусочком сала. В Лондоне это блюдо называли «жаркое из овощей». Дети его обожали. Да и вообще, из картофеля можно приготовить такую вкуснятину, что пальчики оближешь, если добавить к нему немножко тертого заплесневелого сыра и овощей, которые совсем не обязательно должны быть свежими. И это при том, что ее любимым блюдом было рагу, тушенное в коричневом соусе, — не то пустое рагу, в котором совсем нет мяса, а приготовленное по всем правилам, с бифштексом с кровью. Вот только она не могла припомнить, когда ела его в последний раз.

Марта Росси, невысокая и такая худенькая, что казалась прозрачной, с целеустремленным выражением на некогда миловидном лице торопливо шагала по Скотланд-роуд. Несмотря на то что позади остались восемь изнурительных часов, проведенных за тяжелой работой в цеху компании «Паруса и мешки Акермана», она считала, что день выдался не таким уж плохим — впереди ее ждал вечер дома и вкусная еда.

На улице было не протолкнуться от пешеходов и колясок. По рельсам с сумасшедшим звоном катились трамваи, а по мостовой измученные лошади устало тащили домой повозки, по большей части пустые, явно ожидая ужина с не меньшим нетерпением, нежели она.

Как и у Марты, у всех встреченных ею людей была бодрая походка, и на их лицах то и дело возникало подобие улыбки. И дело было не только в том, что июньский вечер выдался теплым и солнечным, — просто сегодня была пятница, и завтра многим не нужно было идти на службу, а те, кто все-таки работал, могли рассчитывать на короткий рабочий день. А послезавтра наступало воскресенье, день отдыха, хотя Марта и не помнила, когда она в последний раз отдыхала в воскресенье.

Марта приостановилась на секунду, с восхищением разглядывая женщину на противоположной стороне улицы.

Та была одета в чудесное розовое хлопчатобумажное платье с рюшами на рукавах и расклешенной юбкой, а ее соломенная шляпка была подвязана атласной розовой лентой.

Когда-то и у Марты было такое же платье, — по правде говоря, она сшила его сама, — только синего цвета, а жесткую мужскую шляпу, купленную по случаю распродажи на рынке на Грейт-хомер-стрит, она превратила в женский головной убор, украсив бело-синей лентой.

Марта отвернулась и тут заметила свое отражение в витрине соседнего магазинчика.

— Господи, святая Мария и Иосиф! — ахнула она, с ужасом глядя на то, что предстало ее взору. Она накинула черную шаль, без которой никогда никуда не выходила, разве что по воскресеньям или когда на улице было жарко, как в джунглях, поверх своего коричневого бесформенного одеяния, которое задумывалось как платье, но очертаниями больше походило на мешок из-под картофеля. В этом была определенная ирония, поскольку Марта действительно шила мешки. Она сшивала куски пыльной джутовой мешковины, орудуя трехдюймовой иглой с черной витой ниткой, отчего подушечки пальцев у нее все время были в ссадинах. Платили ей за такую работу два шиллинга в день, а по субботам, естественно, вполовину меньше.

Настроение у Марты испортилось, когда она в очередной раз задумалась о том, как изменилась ее жизнь с тех самых пор, когда Карло располосовал себе запястье. Это случилось десять лет тому назад. После полученной травмы он больше не мог выкладывать мраморную венецианскую мозаику, хотя и считался большим специалистом. Он совсем пал духом, опустился и теперь вылезал из постели только для того, чтобы побродить по центру Ливерпуля, любуясь мозаичными шедеврами на фасадах общественных зданий, выложенных им самим и его соотечественниками-итальянцами.