АББА или Чай с молоком

– Извините. – Студент сунул конспекты под мышку и уставился в окно.

А Марина подумала, что дедушка когда-то тоже был молодым. Он учился в морской академии и был влюблен, а теперь ничего этого нет. И никогда больше не будет.

Никогда. Марина помнила его лицо так ясно как если бы они виделись только вчера.

Веселый и красивый, дед был высокого роста. Он всегда держался прямо и напоминал белого офицера. И имя у него было совсем русское – Виктор. Но глаза у деда были черные, и говорил он с легким кавказским акцентом, потому что родился в·Ереване и был наполовину армянином.

В октябре дед заболел. В комнате пахло лекарствами. Марина хорошо помнила, как однажды Генриетта Амаровна села на край его кровати, а дед сказал: «Я хочу, чтобы вы посадили дерево».

Дед не случайно купил дом в Загорянке. Он считал, что человек не должен отрываться от земли, и всегда мечтал иметь собственный дом.

«Дерево?» – удивилась Генриетта Амаровна. Марина смотрела в окно и думала, что дед скоро умрет. Тогда она не понимала, что это значит. Но теперь она знает.

«У сарая, – закончил дед. – Там, где старая яблоня.

«Мужчина должен сделать в жизни три вещи, любил говорить дед, – посадить дерево, построить дом и родить сына».

Но так вышло, что как раз этого ему сделать не удалось.

«Я хочу, чтобы вы посадили дерево», – сказал дед.

Через месяц он умер.

6

Евгения Николаевича отпустили с работы только в пять, так что, пока добрались до места и поужинали, уже стемнело.

Утром первой проснулась Генриетта Амаровна. Через пятнадцать минут был готов завтрак.

– Бабушка, ты что, с ума сошла? – сказала Марина, гремя умывальником и разбрызгивая вокруг себя воду. – Восемь часов.

Но Генриетта Амаровна была настроена решительно. Этого дня она ждала полгода. Полгода шли переговоры. Дед хотел, чтобы они посадили дерево, но какое – не сказал. Евгений Николаевич считал, что нужно посадить сосну, потому что это было его любимое дерево. Генриетта Амаровна настаивала, что сосна – дерево заурядное, а вот дуб – это благородно.

– Разумеется, дуб. Это же очевидно.

– А я думаю, сосна.

– Нет, дуб.

– А я гов6рю,сосна.

Никто не знает, как долго это могло продолжаться, но однажды в спор вмешалась Марина. Она посмотрела на папу, потом на бабушку и наконец сказала:

– Яблоня.

Елена Викторовна обычно не принимала в этом участия, но поскольку она все равно проходила мимо, то не могла не согласиться с дочерью. Дело в том, что у сарая, где следовало посадить дерево, раньше росла именно яблоня.

– Это разумно, -согласилась Елена Викторовна. – Конечно, яблоня.

-Точно, – подхватили остальные. – Как это мы сразу не догадались?

А Марина сказала:

– Эх вы, что бы вы без меня делали.

Пока Марина и Елена Викторовна завтракали, папа под руководством Генриетты Амаровны осторожно вынул саженец из простыни и принес из сарая лопату.

– Тут здоровенный пень, – сказал Евгений Николаевич, обследовав указанное место.

– Его надо выкорчевать, – объяснила Марина. И папа принялся за работу. Он снял майку и остался в рваных сандалиях и выцветших шортах, цвет которых определить было трудно: что-то между серым и желтым, но точно не бежевый.

– Ну и вид, – сказала Елена Викторовна. В понедельник куплю тебе новые шорты.

Некрасивые люди с детства вынуждены заботиться о своей внешности, чтобы как-то скрыть врожденные недостатки. Евгений Николаевич не был похож на Джорджа Клуни и уже начал лысеть, однако благодаря атлетическому телосложению, всегда нравился женщинам. Кроме того, сейчас он был занят деревом. Поэтому при чем тут шорты?

– Тут что-то есть, – сказал Евгений Николаевич, воткнув лопату в землю.

Марина давно не верила в пиратов и сокровища.

– Это пень, – С уверенностью сказала она.

– Это не пень, – уверенно констатировал Евгений Николаевич и вытащил из земли большой коричневый портфель.

Когда-то дед был капитаном. А потом его списали на берег, и он служил в министерстве. На службу дед ходил с портфелем, и Генриетта Амаровна сразу этот портфель узнала. Теперь таких портфелей нет.

У Генриетты Амаровны от удивления вытянулось лицо, а Елена Викторовна спросила:

– Что это?

– Это клад, – торжественно сказала Марина.

Ее глаза светились, а черные, остриженные до плеч волосы блестели на солнце. На небе не было ни одного облачка, и все в этом сияющем мире пело и радовалось.

Как ни странно, в портфеле ничего не было. Ничего, если не считать бутылки из-под шампанского. На бутылке лежало письмо, аккуратно свернутое трубочкой. Генриетта Амаровна побледнела, а папа откашлялся, немного подумал и сказал:

– Как это понимать?

– Это письмо, – сказала Марина. – Так делают моряки, когда корабль терпит крушение: письмо кладут в бутылку, а бутылку бросают в море.

– Письмо? – удивилась Генриетта Амаровна. – Кому?

Евгений Николаевич с размаху ударил бутылку об угол сарая, но она не разбилась. Ему пришлось повторить это несколько раз, пока Елена Викторовна не догадалась принести из сарая молоток.

Наконец Марина развернула листок – почерк был дедушкин.

– Читай, – сказал Евгений· Николаевич. Марина всегда читала громко и с выражением, но сейчас от волнения она едва могла говорить.

– «Вы, конечно, решили, что откопали клад, и расстроились, когда нашли это письмо. Так вам и надо».

Марина замолчала.

– Что же ты стоишь? – сказала Генриетта Амаровна. – Читай.

– «Но клад зарыт под раздвоенным деревом».

И снова наступила пауза.

– Ну что же ты? – не выдержала Елена Викторовна. – Марина!

– «Если идти через лес к станции и, не доходя Жуковки, повернуть направо, вы выйдете к пруду. Обогните пруд с левой стороны и идите все время прямо, пока не увидите дома. Это Малые Жуки. За деревней – река. Там будет мост. Перейдите мост и снова идите прямо, пока не увидите указатель: санаторий «Кукушкино гнездо». За санаторием – поселок. В поселке найдете старую водокачку – вам любой покажет. У водокачки раздвоенное дерево. И не забудьте лопату, а то я вас знаю».

Елена Викторовна взяла у Марины письмо и прочитала еще раз. Она читала с таким выражением, что Генриетта Амаровна заплакала: это странное письмо напомнило ей покойного мужа.

В полдень Генриетта Амаровна, Елена Викторовна, Марина и Евгений Николаевич отправились в путь. Евгений Николаевич на всякий случай взял у соседа фонарик, а Генриетта Амаровна приготовила бутерброды.

Когда вошли в лес, повернули направо и вышли к пруду, тут мама обнаружила, что забыла письмо дома.

– Я оставила его в кармане, – объяснила Елена Викторовна, – когда переодевалась.

– Ляля, – грустно сказала Генриетта Амаровна, обращаясь не сколько к ней, сколько к Евгению Николаевичу, – ты стала такой рассеянной.

Наступила пауза

– Кто-то должен вернуться за письмом, – наконец сказала Генриетта Амаровна.

Идти сорок минут в одну сторону, а потом – сорок минут обратно, и все из-за какого-то письма, это было слишком.

Евгений Николаевич молчал.

Письмо – это ерунда, – сказала Марина. Нужно обогнуть пруд с правой стороны и идти прямо, а там будут дома.

И они снова тронулись в путь.– Через два часа за деревьями показались три покосившихся дома. Но сколько они ни пытались найти реку, реки нигде не было. Было пугало в огороде, старик в дырявой пилотке и лохматая собака на цепи. Собака лаяла, и все было как водится. Был даже мост, но реки не было.

– Извините, – сказал Евгений Николаевич обращаясь к старику.

А? – старик разогнулся и рукавом вытер со лбапот.

– Извините, – Евгений Николаевич робел, но говорил громко и с выражением, как будто докладывал на пионерской линейке о проделанной работе – это деревня Малые Жуки?

– Куды?

– Это Малые Жуки?! – не своим голосом крикнул Евгений Николаевич.