Любовники и лжецы. Книга 1

И он с улыбкой повернулся к наблюдавшей эту сцену Джини.

– А вы, Женевьева, разделяете увлечение Мэри убийствами и засохшей кровью?

– Нет, никоим образом.

– И я тоже. Впрочем, у меня все равно нет времени для чтения, по крайней мере, ради удовольствия… Нет, Мэри, я действительно должен бежать, как бы сильно мне ни хотелось задержаться. И пить я тоже ничего не стану.

– Ну хоть немножечко! – Мэри уже держала наготове бутылку виски.

– Немножечко? – расхохотался Хоторн. – Знаю я твое «немножечко». Твои коктейли самые крепкие в мире, поэтому не буду лучше рисковать. Мне в самом деле пора.

Хоторн двинулся к двери.

– Женевьева… – Он быстро и крепко сжал ладонь девушки и тут же отпустил. – Был очень рад снова встретиться с вами. Надеюсь, в ближайшее время нам удастся пообщаться по-человечески. Мэри так много о вас рассказывает, что мне кажется, я уже знаю все, а Лиз просто не терпится познакомиться с вами… Что? – обернулся он, услышав, как Мэри что-то сказала, а потом тепло улыбнулся: – В эту субботу? Знаменитое сборище по случаю дня рождения? Отлично. Это будет здорово.

Хоторн вышел в холл, и Мэри последовала за ним. Оставаясь в кабинете, Джини смотрела на них обоих. Она видела, как он обхватил ее мачеху за плечи и спросил ее о чем-то. Джини не расслышала, о чем именно, но Мэри рассмеялась и шутливо оттолкнула его.

– Конечно, у меня все замечательно, – донеслось до Джини. – Ты слишком переживаешь, Джон. Это очень мило с твоей стороны, но не стоит так волноваться. Я принимаю это один раз в день в определенное время.

Скрывшись из поля зрения Джини, они остановились у двери. Она слышала, как Джон сказал что-то, понизив голос, и Мэри зашлась от смеха. Послышался звук открываемой двери, затем шаги Хоторна по ступеням.

– Джини, – позвала ее Мэри, – поди-ка сюда, ты должна это видеть. Ну разве они не прелесть! Посмотри…

Джини подошла к входной двери как раз в тот момент, когда Хоторн садился в ожидавший его черный лимузин. На заднем сиденье, рядом с огромной тушей охранника, спали двое мальчиков со светлыми, как у ангелочков, волосами. Хоторн помахал женщинам рукой, и лимузин тронулся. Джини и Мэри вернулись в кабинет. Мэри украдкой бросила на девушку торжествующий взгляд.

– Поздравляю, ты произвела впечатление.

– Действительно?

– Уж поверь мне. У тебя уши не горят?

– Нет, а что? Что он сказал?

– Неважно, но это можно считать комплиментом.

– Непонятно, почему. Я почти и рта не раскрывала.

– Значит, на него произвели впечатление не твои разговоры, а что-то другое, – мудро заметила Мэри, сопроводив свои слова игривым взглядом. Пройдя по комнате, она взяла новую книгу, подержала ее в руках и положила на место. – В общем, ты твердо обещаешь прийти в субботу? Скажи еще раз, что придешь, и я тебя выпровожу домой. Мне пора спать.

– Не ври. Тебе просто не терпится приняться за новую книжку.

– Ну ладно, – засмеялась Мэри, – сознаюсь. Но все равно подтверди, что придешь.

– Конечно, с удовольствием. Вот только…

– Что такое?

– Ты не станешь возражать, если я приду не одна? Сейчас в Лондоне находится мой друг из Франции и…

Мэри тут же утратила интерес к своей новой книге, и у Джини упало сердце. Она знала, что сейчас последует.

– Друг? – Мэри была плохой актрисой, и безразличный тон ей не удался. – Я его знаю?

– Нет, вряд ли. Его зовут Паскаль Ламартин.

– Ты давно с ним знакома?

Джини отвела глаза и задумалась. Она могла бы сознаться, что знает Паскаля уже двенадцать лет, она могла сказать, что знала его лишь три недели в Бейруте – и то, и другое было бы правдой.

– Нет, – ответила она, – не очень. Просто сейчас он работает на «Ньюс», вот и все…

– Холостяк?

– Мэри, пощади, умоляю! Да, вроде того. Разведен. Мэри обдумывала услышанное. Было почти слышно, как ворочаются мысли у нее в голове.

– Он журналист, милая? Наверное, редактор?

– Фотограф. Он был военным фотокорреспондентом, одним из самых лучших. Теперь он… Думаю, paparazzo будет самым подходящим словом. – Джини с радостью ухватилась за это определение. Самой ей не хотелось думать о Паскале в таких выражениях, но иногда и обидные слова могут оказаться полезными. Девушка полагала, что подобное определение отобьет у Мэри интерес к персоне Паскаля, однако через секунду с отчаянием поняла, что добилась прямо противоположного эффекта. Мэри издала радостный вопль, лицо ее просияло. Джини знала, что это значит, и боялась этого до смерти.

– Paparazzo! – воскликнула мачеха. – Не может быть! Это же потрясающе! Я всегда мечтала посмотреть на кого-нибудь из них. Эдакие отчаянные дьяволы. Рыскают там и сям на своих мотоциклах и носят черные очки даже по ночам. Как же назывался этот фильм?

– «Сладкая жизнь», Мэри. Это Феллини. И там были моторные лодки, а не мотоциклы.

– Вот еще! Я отлично помню этот фильм. Он такой же, этот твой Паскаль?

– Насколько мне известно, он ездит на машине. И он вовсе не «мой Паскаль».

Джини произнесла последнюю фразу подчеркнуто твердым голосом, но на Мэри это ничуть не подействовало. Она насмешливо фыркнула и продолжила допрос. Мачеха еще с четверть часа говорила про Феллини, фотоаппараты, восхитительных молодых мужчин на мотоциклах, и Джини стоило немалых трудов сбежать от нее.

– Мотоциклы! – крикнула Мэри вдогонку с крыльца. – Я абсолютно уверена, что это были мотоциклы. В субботу я сама его спрошу, этого твоего Паскаля…

Глава 9

Паскаль позвонил в восемь утра. Джини, которая была на ногах уже с шести, вела себя очень сдержанно: хотя телефон и стоял у нее под рукой, трубку она сняла не сразу – только после пятого звонка Паскаль никак не отреагировал на это, а просто сказал:

– Это я. Я взял напрокат мотоцикл. Заеду за тобой в десять.

– Что ты сделал?!

– Взял напрокат мотоцикл. Черный, немецкий. «БМВ». Очень быстрый.

– Паскаль, у меня есть машина. Ты же видел ее вчера!

– Разумеется, видел. Поэтому и арендовал мотоцикл.

– Моя машина тебе чем-то не понравилась?

– Твоя машина мне не понравилась очень многим. Во-первых, старая. Во-вторых, медленная. В-третьих, ярко-желтого цвета. Ее только раз увидишь и больше уже никогда не забудешь. Все это никуда не годится. – Он помолчал. – Кроме того, нам, возможно, придется разделиться, а если такой надобности не возникнет, ты сможешь ехать за мной. Так я захвачу для тебя шлем?

– Паскаль…

– Ровно в десять. Мне нужно сначала сделать кое-какие дела, а потом я у тебя. Au revoir. [22]

Джини положила трубку и уставилась в пустоту. После недолгих размышлений она сняла юбку и натянула джинсы.

– Моя мачеха обладает даром ясновидения. Ты в курсе, Наполеон? – задумчиво обратилась она к коту, а затем взяла его на руки и поцеловала около уха. Наполеон попытался изобразить, что терпеть не может подобных нежностей. Поборовшись для виду, он с чувством выполненного долга подогнул лапы и, поудобнее устроившись на руках у хозяйки, замурлыкал.

Джини казалось, что она так хорошо помнит Паскаля, и вот, поди ж ты, забыла одну из его главных отличительных черт – упрямство. Работая над какой-нибудь темой, он становился одержимым. Он работал не жалея сил и очень быстро, начисто забывая о таких мелких неудобствах, как сон и еда. Работа становилась для него воздухом.

В десять часов у квартиры Джини призывно проревел мотоцикл. В десять часов и одну минуту Паскаль уже стоял в гостиной Джини с двумя мотоциклетными шлемами в руках. На нем были черные джинсы, черный свитер, черный кожаный пиджак. Черные очки, правда, отсутствовали. «Спасибо Феллини», – подумала Джини. Паскаль захлопнул дверь, и от потока воздуха по полу закружились бумаги.

– Так вот, – начал он, проходя на середину комнаты, которая тут же стала вдвое меньше, – я выяснил две вещи. Одну – вчера вечером, другую – сегодня утром.