Крыса-любовь

– Удаление, говоришь? Что ж ты ничего не удаляешь? – подначил я. – Чего ждешь? Я уверен, что твой пациент, мистер… э-э?..

– Муфуфу, – пробубнил парень в кресле (по крайней мере, мне так послышалось, но понять его было трудно). – Муфуфу, – сделал он вторую попытку. Нелегко представляться, когда у вас во рту торчит включенный отсос.

– Видишь, Марлен, – сказал я. – Мистер Муфуфу не возражает.

– Ыгррфафаю! – Судя по интонации, мистер Муфуфу возражал и желал заявить протест. Он уставился прямо на меня. – Фы фе фефеете фава!

Марлен затолкала ему в рот еще пару инструментов, опустила спинку его кресла до лежачего положения и положила руку ему на грудь. И надавила.

– Признай, что он здесь не в лечебных целях, и я уйду, – сказал я.

– Пошел в задницу, Арт.

Кажется, мы попали в патовую ситуацию. Взгляд мистера Муфуфу метался от Марлен к зеркалу на стене, в котором отражался я за его креслом. Он понимал, что мне терять нечего. Его испуганные глаза беззвучно молили: «Пожалуйста, пусть она победит. Пусть она победит!»

– Повторяю, ты врешь. И теперь тебе уже никак не выкрутиться. Ты проиграла. – Как здорово было чувствовать себя победителем!

Марлен вдруг прищурилась, схватила щипцы, сунула их в открытый рот своего Муфуфу и обрушилась на первый попавшийся зуб. У Марлен кишка не тонка, что да, то да.

Однако здоровый зуб – это вам не сорняк в огороде. Он даже не шелохнулся. Марлен рванула снова, вскочив на ноги и отфутболив стул с такой силой, что тот прокатился по всему кабинету. Она вошла в зубодерный раж: уперлась ступней в кресло и расставила ноги для упора. И чем шире она их расставляла, тем выше задиралась ее короткая юбка. Длинные загорелые бедра обнажались все больше – и наконец мистер Муфуфу самым краешком глаза, но узрел то, ради чего пришел. Лоскутик белых шелковых трусиков обтягивал прелестный, пухлый венерин холмик.

Эта благодать раскачивалась прямо перед глазами любовника, и он впился в нее горящим взором. При виде мягкого, сладкого устьица он на миг забыл о щипцах, о насилии, о боли. Но Марлен тут же развеяла чары, издав короткий утробный рык. С ее последним мощным рывком наружу выскочил окровавленный клык. Это был зуб-гигант. Марлен сунула его мне в лицо, как военный трофей. И улыбнулась.

Муфуфу же глянул на зуб и отключился. Здорово посеревшая Лола пятилась к двери. Марлен развернула лампу и стала методично забивать кровавую дыру во рту любовника ватными тампонами, такими же белоснежными, как ее трусики.

– Лола! – рявкнула она. – Я не собираюсь торчать тут весь день. Передвинь запись в час тридцать на час. Тогда я успею нормально пообедать.

Я полез в карман, достал связку ключей, отцепил ключ от нашей с Марлен квартиры и швырнул в стерилизатор. Второе «удаление» в то утро оказалось куда менее болезненным, чем первое.

Я поведал эту историю Джули Тринкер, услышав ее предположение об измене мужа. Мы ехали в моей машине сквозь тьму куда глаза глядят.

– Теперь вам легче, солнышко?

– С чего бы? Оттого что с вами случилось что-то нехорошее? – Джули, похоже, очень удивилась.

По правде говоря, мне тоже было паршиво. Я никому раньше не рассказывал эту историю и теперь понял почему.

– Все ведь познается в сравнении. Знаете, когда говоришь себе: «Моя жизнь не сахар, но с ним я бы не поменялась»?

Я не смотрел на Джули, но почувствовал, что она отвернулась к черному окну.

– Тогда – общий жизненный опыт, – сказал я. – Вам не лучше от мысли, что вы не одна такая?

– Наоборот. Еще грустнее. – Джули хлюпнула, достала наглаженный носовой платочек, развернула, промокнула глаза и снова сложила его. – Мне теперь кажется, что все безнадежно. Я спрашиваю себя – в чем смысл?

В тот день Джули Тринкер не просто заглянула в пустой таз. Она заглянула в бездну, имя которой – отсутствие смысла жизни. Я честно пытался дать ей понять, что это далеко не всегда плохо и даже может быть хорошим знаком.

– Потеря смысла жизни – еще не конец, – сказал я. – Скорее начало.

– Начало чего? – выдавила Джули. – Полной бессмыслицы?

На некоторые вопросы нет готовых ответов. Вопрос о смысле жизни – один из них. Мой личный опыт многому научил меня по части бездн и пропастей.

Пока тебе нет тридцати, нежданная пропасть – это приключение. В нее можно соскользнуть по канату или ухнуть на «тарзанке». В пропасти можно даже устроить тусовку и сообща попробовать какое-нибудь новое зелье. Но если ты уже промахнул тридцатник… Гигантская воронка, что высасывает смысл из жизни, лишь вчера исполненной значения, – это кошмар.

Многие пытаются заслониться от бездны – воздвигнуть что-нибудь на краю, чтобы больше ее не видеть. Например, новый гараж или огромный гардероб индивидуальной конструкции. Когда мы с Марлен поняли, что живем на краю обрыва, мы купили заброшенную старую фабрику и с головой ушли в ее реконструкцию. Несколько месяцев мы выбирали новые краны и светильники, лишь бы не смотреть на растущую трещину у наших ног.

Если бы я не застал Марлен, когда она пыталась получить кое-что от мистера Муфуфу, мы наверняка перешли бы от попыток заслонить пропасть к попыткам заполнить ее. Так делают многие. Младенец – другой может оказаться прекрасным наполнителем. Или хотя бы новая работа. Смена карьеры в состоянии заполнить бездну на долгие годы.

Но в конечном итоге никакие меры не решат проблему кардинально. Бездна никуда не денется. Как большой знаток пропастей, могу заверить: она будет только расти.

– А как насчет моста? – спросила Джули. – Почему нельзя перебросить через бездну мост?

– О! Вы еще здесь! – воскликнул я с энтузиазмом. – Замечательно!

Джули сидела рядом, но от нее уже давно не было слышно ни слова.

– Разве нельзя попробовать пройти над бездной? – Она наконец повернулась ко мне. Глаза у нее покраснели и повлажнели; взгляд метался туда-сюда, отражая мучительную умственную работу. – Мост наверняка помог бы, разве нет?

Как только она это сказала, я понял, с чем имею дело. Джули по-прежнему лелеяла надежду, что у них с мужем все исправится. А значит, надо действовать осторожно и доносить правду маленькими порциями.

– Начнем с главного, – сказал я. – Из того вашего рассказа можно смело заключить, что ваш муж действительно завел роман. Или рассчитывает завести. Выключенный мобильник – серьезная улика, солнышко.

– Думаете? – вскинулась она. – А может… ему просто нужен отдых? Ему ведь постоянно названивают с работы. По вечерам, в выходные… Вдруг он просто устает от звонков?

Смотреть на Джули было грустно. У нее дергалась нога – вверх-вниз, вверх-вниз, а руки на коленках комкали мокрый белый платочек. Ей совсем не нужна была горькая правда, а у меня не было желания эту правду сообщать. К тому же я давно заметил: то, что ты говоришь, и то, что слышит собеседник, – очень разные вещи. Настолько разные, что иногда мне непонятно, зачем мы вообще разговариваем.

Однако я все-таки решил попробовать. Во-первых, у меня возникло чувство долга по отношению к Джули. А во-вторых, мне стало ее жалко. Особенно когда я узнал, за кого эта бедолага вышла замуж.

За час или два до этого разговора, когда Джули еще только села ко мне в машину, она вдруг стала рыться в своей сумочке.

– Голова болит, – объяснила она. – Можно включить свет?

Я потянулся через ее коленки и открыл бардачок. Внутри загорелась лампочка. Тускловатая, не спорю, но все же какой-никакой свет! А в салоне освещение испокон веков не работало.

– И это все? – недоверчиво поинтересовалась Джули.

Терпеть не могу, когда ругают мою машину.

Джули достала из сумки карманный фонарик, и салон «ситроена» озарился ярче, чем «Макдоналдс» в субботу вечером. На полу лежала фотография – выпала из сумки Джули.

– Это Хэл. – Она подняла снимок и протянула мне.

– Это Хэл?

На меня смотрел тот самый телефонный трепач, что ловко расправился с какой-то подружкой. Так-то вот. Теперь, когда я знал, с кем связалась моя клиентка, отступать было некуда. Оставалось только назвать вещи своими именами.