Все закручено (ЛП)

Я поймаю тебя, если ты споткнешься

Подниму, если упадешь

Буду обнимать тебя, если тебе больно

Но малыш, больше всего я хочу сказать

Я буду рядом… и ты никогда не будешь одна

Никогда не почувствуешь себя одинокой

Я представляю себя через несколько лет, как возвращаюсь домой с любимой работы — в одной руке у меня портфель, а в другой я держу маленькую сладенькую ручку своего мальчика или девочки.

И я вижу нас за обеденным столом, как мы выполняем домашнее задание или обсуждаем новости прошедшего дня. Вижу, как мы болтаем, укладываемся спать, щекочим друг друга, обнимаемся, целуемся.

Быть материю-одиночкой — это не то, что я планировала… но теперь? Это то, кем я хочу быть.

Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути

Не пропущу ни мгновения

Я буду рядом с тобой на каждом шагу этого пути

Не пропущу ни мгновения

Знаете, как говорят? Мы счастья ждем, а на порог валит беда…? [28] Вероятно, как раз сейчас, вы про это вспомните.

Потому что, как только это решение оседает у меня в голове, я чувствую постукивающую боль. Вы, дамы, поймете, о чем я говорю. Тянущие спазмы внизу живота. И густые темные выделения между ног, пропитывающие мое белье.

Сердце колотится в груди, и я направляюсь в туалет, в надежде, что я ошибаюсь.

Выхожу из туалета в толпу. Руки трясутся от ужаса и страха. Потому что это какая-то ошибка.

Ошибка, ошибка, ошибка.

Хватаю Долорес за руку и рассказываю ей. Но музыка сильно громкая и она меня не слышит. Тяну ее за собой к той части бара, где тише, и выдавливаю из себя слова.

— Ди, у меня кровотечение.

У Фореста Гампа всегда было все не так. Жизнь не похожа на коробку с конфетами.

Доктора, да.

Будь то веселенький, но неопытный терапевт, только что из медучилища, или же опытный врач старой закалки, только что отработавший суточную смену — вы никогда не знаете, что вам это принесет.

— Самопроизвольный аборт.

Я резко перевожу взгляд от серого шарика на экране ультразвука на стально-голубые глаза доктора приемного отделения скорой помощи. Но он не смотрит на меня — он слишком занят писаниной в карточке.

— Ч… что вы сказали?

— Самопроизвольный аборт — выкидыш. Это случается в первом триместре.

Я стараюсь осмыслить его слова, но у меня не получается.

— Вы… вы говорите, что я теряю своего ребенка?

Наконец, он смотрит на меня.

— Да, если уже не потеряли. Слишком маленький срок, трудно сказать.

И он вытирает прохладный прозрачный гель с моего живота, Долорес сжимает мою руку. Мы позвонили моей маме по дороге в больницу, но она еще не приехала.

Сглатываю с трудом, но отказываюсь сдаваться. Я упрямая, помните?

— Может, еще можно что-то сделать? Гормональное лечение или постельный режим? Я буду лежать все оставшиеся девять месяцев, если это поможет.

Его тон уже на грани нетерпимости.

— Ничего не могу вам назначить, чтобы это остановить. И поверьте мне, вы и сами не захотите. Самопроизвольный аборт — это естественный отбор, тело само отторгает зародыша с какими-нибудь ужасными патологиями, с которыми нельзя выжить вне матки. Так лучше.

Комната начинает кружиться, когда он продолжает меня добивать.

— Вам необходимо обратиться к своему гинекологу. Когда ткань плода выйдет, выловите ее из туалета ситом. Поместите в контейнер, чтобы ваш доктор смог взять анализы из остатков и убедился, что в матке тоже ничего не осталось. Если в матке что-то…

Я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать всю желчь. А Долорес спешит мне на помощь.

— Достаточно. Спасибо, Доктор Франкенштейн, нам итак все понятно.

Он выглядит оскорбленным.

— Мне надо дать пациенту четкие инструкции. Если в матке останется ткань, это может привести к сепсису, и возможной смерти. Возможно, ей понадобится РВ. [29]

Голос у меня слабый.

— Что… что такое РВ?

Звучит знакомо. Уверена, что когда-то я знала определение, но просто не помню.

— Вакуум-экстракция.

У меня в голове его слова обретают картинки, рвота все подступает.

А он продолжает.

— В шейку матки вставляется всасывающий шланг…

— Боже, может, уже хватит! — кричит Ди-Ди. — Вы не видите, что она расстроена? Вы, что в туалете сидели, когда вас учили общаться с больными в мединституте?

— Простите, мисс, не знаю, кем вы себя возомнили, но я не собираюсь разговаривать с…

Она резко указывает пальцем доктору на выход.

— Пошел. Вон. Она запишется к своему гинекологу. Вы нам больше не нужны.

Чувствую легкое дуновение мимо себя, но я не уверена, что это врач. Потому что перед глазами все плывет, а голова идет кругом, усердно пытаясь ухватиться за этот последний поворот событий… но все тщетно.

Долорес кладет свою руку поверх моей, а я с удивлением поворачиваю к ней голову.

Будто я забыла, что она там была.

— Кейт? Давай оденем тебя сейчас, ладно? Я увезу тебя домой.

Я онемело киваю. Такое чувство, что меня здесь нет — ощущение отстраненности. Или ночного кошмара. Потому что такого просто не может быть.

После всего… просто невозможно, чтобы вот так все закончилось.

Долорес меня одевает, словно ребенка. Потом помогает встать с кушетки. И вместе мы идем к машине.

Опять у меня в комнате, Долорес сидит на кровати у меня в ногах, а мама подтыкает мне по бокам одеяло. Глаза у нее блестят от невыплаканных слез.

А мои нет. Мои сухие, как Сахара.

Буррен.

Мама убирает назад мои волосы и собирает ниточки с одеяла.

— Хочешь чего-нибудь поесть, родная?

Ее голос немного в отчаянии, пытается ухватиться хоть за какие-то действия, которые могли бы облегчить положение. Я качаю головой, не говоря ни слова. Потому что никакой куриный суп в мире мне не поможет.

Ни в этот раз.

Она целует меня в лоб и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. А Долорес и я остаемся сидеть. Молча.

Наверно, я должна чувствовать… облегчение. Ведь совсем недавно, я думала, что именно это и хочу, так?

Проблема решена.

Но я чувствую только… сожаление. Раскаяние. Оно заполняет мои легкие и душит при каждом вдохе. Потому что глубоко внутри, за всем страхом, шоком и неопределенностью, я хотела этого ребенка. Я любила эту совершенную маленькую частичку Дрю и меня. Так сильно.

Я просто не успела во время этого осознать.

Слишком поздно. Не поймешь, пока не потеряешь.

Одни клише — но такие правдивые. Потом ко мне приходит мысль, и я откидываю одеяло и спрыгиваю с кровати. Открываю свой ящик, и начинаю в нем рыться, но все бесполезно.

Падаю на колени у шкафа и вытаскиваю оттуда мешок с вещами, который я привезла из Нью-Йорка. Роюсь в нем, как вдова, которая ищет свое кольцо.

— Кэти?

И тут я нахожу. Маленькую футболочку, что я купила тем вечером. Ту самую, которую собиралась подарить Дрю — чтобы сообщить великую новость.

Я смотрю на нее и чувствую, как подступают слезы. Глажу пальцами по надписи: БУДУЩИЙ ЯНКИ ПИТЧЕР. И снова я представляю того маленького мальчика. Моего сладкого мальчика.

Нашего.

Того самого, с глазами своего отца и неотразимой улыбкой. Того самого, которого никогда не будет. Я подношу футболку к лицу и вдыхаю ее запах. И я богом клянусь, что она пахнет, как детская присыпка.

— Прости. Прости.

У меня дрожат плечи, а из глаз потоп. Дыхание становится прерывистым, и я крепко прижимаю к себе футболочку, точно так же, как делают малыши со своими любимыми игрушками.

— Пожалуйста… я не хотела. Я просто испугалась… но я не собиралась…