Риск эгоистического свойства

– Э-э, – махнула раздосадованно дланью Валентина. – Да не в коней корм-то! Худющи, как жерди! Подростки, чё уж теперь!

– Садись, Валюш, давай трапезничать, – распорядился Кирилл.

– Да не, я уже откушала. Чай приду с вами пить. Пойду к Сонечке, пора температуру мерить, а вы уж ешьте, будьте любезны!

– Валентина! – рассмеялась Катя. – Ты уникум! Шедевр! Редкое явление!

– Это как это? – решила прояснить для себя непонятный комплимент «редкое явление».

– Иди уже! – отмахнулась, смеясь, Катерина. – Потом объясню.

Они ужинали, разговаривали. А Катерине все казалось, что она попала в чужую жизнь, забрела случайно, оказавшись в нереальности, уж как-то неправдоподобно было вкусно, уютно, спокойно, и все тянуло в определение «по-семейному» – мирная, тихая, неспешная беседа за ужином двух уставших, вернувшихся с работы супругов.

Что такое «по-семейному», она не знала в принципе, но предполагала, что вот так, как сейчас, а еще за столом сидят дети и все рассказывают друг другу, как провели день, делятся новостями и впечатлениями. С юмором и спокойной уверенной радостью, что у них есть этот стол, за которым собирается вся семья по вечерам, и все они есть друг у друга, и любовь охраняет их незримо… и, наверное, это и есть счастье.

Она вдруг расстроилась и разозлилась на себя, что позволила этим мыслям предательски влезть в сознание и нарисовать идиллическую картинку, будоража детские обиды и взрослое понимание, что у нее не было такого. Да и не будет никогда.

Расстроилась, одернула себя мысленно, зыркнула на Бойцова, с удовольствием уплетающего горячий пирог.

– Кирилл Степанович, а где Максим? – предложила нейтральную тему Катерина.

По опыту зная, что любящие родители могут часами рассказывать о своих чадах, главное, чтобы кто-то согласился слушать.

А слушать доктор Воронцова умела. Правильно слушать, улыбаясь, кивая, поддакивая и соглашаясь, направляя рассказ вопросами в нужном направлении, вылавливая информацию о прошлых травмах, болезнях, недомоганиях и диагнозах детей, о которых восторженно-влюбленно повествовали родители.

– Максим у матери, в Лондоне, – ответил Бойцов.

Катерина кивнула, поняв, что последует расширенное продолжение и без ее наводящих вопросов.

– Они на все каникулы ездят к ней. Раньше то в Питер, то в Прагу, во Францию, а последние три года Лиля с мужем живут в Лондоне постоянно. В этот раз Соня ехать отказалась на все каникулы, решила начать трудовую деятельность, отягощенную практикой в разговорном французском. Вот и поработала!

– Думаю, ее трудовая деятельность не виновата, – легко заступилась Катерина, – скорее всего, разгоряченная постояла под кондиционером.

– Разгоряченная работой! – с нажимом настаивал на своей версии Кирилл.

– Я скажу вам то, что говорю всем родителям: вы не в состоянии уберечь ребенка от всех возможных бед и несчастных случаев и спрятать от жизни, предугадав все напасти и застраховав от них. Есть определенные правила безопасности, основные, которые родители обязаны соблюдать, поведение в городе, на дорогах, в быту, те, о которых все знают и стараются уберечь детей от беды. Но есть огромное количество случаев, которые не предугадаешь. Они случаются, и все.

– Не думаю, что родителей это успокаивает.

– Как правило, нет. Но когда ребенок болеет, родительское самобичевание, что «не уберегли», вредит и ребенку и врачам. Когда ребенок болеет, ему жизненно необходим положительный настрой всех окружающих: «Мы рядом, мы поможем, мы любим тебя и вместе победим все болезни!» Дети, как особо чувствительные антенки, улавливают малейшее настроение родителей и настраиваются на их волну. Ты в негативе, слезах и чувстве вины – ребенок тяжелее, сложнее переносит болезнь, ты в позитиве, в уверенности – скорее и легче выздоравливает.

– А если действительно родители виноваты, что «недоглядели»? – заинтересованно спросил Бойцов.

– Да, как правило, они и недоглядели! – докторским тоном объясняла Катерина. – Но давайте сначала вылечим дитя, а потом уж сколько угодно обвиняйте себя и разбирайтесь со своей совестью, выводы делайте, к психологам ходите, усильте бдительность и контроль, в церкви грехи замаливайте, но потом! Знаете, сколько я выслушиваю каждый день слез, стенаний, самообвинений родительских? Они ведь врачам каются, как попу, ожидая, что тот снимет с них чувство вины, уверив, что они ни в чем не виноваты!

– И тогда вы говорите им то, что сказали мне: «спрятать от жизни невозможно»?

– По обстоятельствам. Родители делятся на нытиков и бойцов. С первой категорией и отчитывать, и прикрикивать приходится постоянно, чтобы взяли себя в руки и помогали, а не вредили своим нытьем. А вот родители из второй – это наши помощники, своим настроем они проделывают огромную работу по реабилитации ребенка.

– А вы жесткий доктор, Катерина, – непонятно, похвалил или попенял Бойцов.

– Если я позволю себе сантименты и жалость бабскую, я буду детей терять на столе и после операции.

– А вы теряли? – осторожно спросил Кирилл.

Катерина помолчала, не понимая, зачем она рассказывает все это незнакомому, по сути, мужику? Понесло ее о работе распространяться! С чего, спрашивается?

– Да, – все-таки ответила она, – двоих. Двоих мальчиков.

И захлопнулась. Кириллу даже почудилось, что он услышал звук смыкания створок раковины – хлоп! – и все, откровения, для которых немного приоткрылись глубины жемчужницы, закончены! Словно выставила перед собой предупреждающий плакат: «Не трогать! Мины!»

Мины, оно, конечно, мины, но он все равно полез, не мог не полезть в силу своего бойцовского характера.

– Почему так произошло?

Катерина Анатольевна посмотрела на него вдумчиво-недобро, наверное прикидывая, как далеко и доходчиво его послать, и…

И ответила почему-то:

– Болезнь в обоих случаях была безнадежно запущена. Их отказались оперировать.

– А вы взялись, – понял Бойцов.

– Взялась. Хоть один шанс из сотни, но шанс, и его надо использовать.

– Что, досталось вам потом за этот шанс?

– Да при чем здесь это, – без эмоций, ровно, как о хронической неизлечимой болезни, с которой уже смирился до самой смерти, – дети погибли.

– Кто погиб?! – трагически-перепуганным шепотом вопрошала вошедшая неслышно Валентина.

– Никто! – отрезала Катерина, мысленно дав себе пинка за ненужное откровение.

Почему этот мужик так на нее действует?!

Как он умудряется внедряться в ее сознание, раздражая, будоража, заставляя говорить на запрещенную тему? А?!

– Ох те! Напугали! – приложила ладонь-десницу к величавой груди Валентина. – Катерина Анатольевна, тридцать восемь и восемь.

«Так, – подумала Катерина, – за полчаса на шесть десятых градуса! Ночь грядет веселая! Ну что, дотрынделась на профтемы, врачица?!»

И, посмотрев на обеспокоенные две пары глаз, включила доктора:

– Так, Валя, принеси пару полотенец. В чем Соня спит? Пижама, сорочка?

– В больших футболках, – ответил Кирилл.

– Тогда штуки три футболки.

Боевым слоном Валентина ринулась исполнять задание, чуть ли не сметая все на своем пути. Дождавшись звука захлопнувшейся входной двери, Катерина приступила к пояснениям. Успокаивающим и деловым тоном она сообщила папаше Бойцову об ожидаемом протекании болезни:

– Кирилл Степанович, ситуация такая: я сделала снижающие температуру уколы, и мы даем ей таблетки, но, судя по тому, что температура не опустилась ниже тридцати восьми градусов, болезнь не отступила. Будем надеяться, ночью наступит переломный момент. Я объясню, как это происходит. Когда простуда отступает, температура резко падает, Соня станет сильно потеть, в это время ее надо вытирать насухо, переодевать и поить. К утру наступит сильная слабость, но это начнется процесс выздоровления.

Именно так: в утвердительном, а не предположительно-ожидаемом тоне. Как обычно. Работа.

– Я останусь с ней, – отсалютовал отцовской любовью Бойцов.