Ошибка Дон Жуана

Они лежали на кровати, и умные чуткие руки мужчины скользили по трепещущему телу женщины, изучая и лаская его, проникая в укромные уголки, овладевая, даря удовольствие... Она почувствовала, как его пальцы скользнули вглубь ее тела, и застонала, чуть выгибаясь ему навстречу.

— Гвен... тебе нравится?

— Нравится?.. Нет, мне не нравится. Я просто... умираю от этого! Я люблю это, Родриго Альба, а еще... еще я люблю, как ты смотришь на меня, я люблю твой запах, я люблю твои губы и руки... Я люблю тебя!

Он со стоном прервал ее, припав к нежным губам страстным поцелуем, и Гвен с ужасом и восторгом почувствовала, что по его щекам текут слезы.

Она торопливо раздевала его, не отрываясь от его рта, на ощупь расстегивая, снимая, отшвыривая, путаясь и освобождаясь. Когда Родриго приподнялся над ней, полностью обнаженный, Гвен издала тихий, отчаянный вопль.

— Мачо! Я не говорила тебе, что ты — самое потрясающее создание на свете?

Он рассмеялся тихим грудным смехом, и этот звук заставил Гвен изогнуться в его объятиях и впиться жадным поцелуем в его мускулистую шею. Она то и дело отстранялась, стремясь насмотреться на это золотое, идеально сложенное тело, запомнить его навсегда, потому что завтра... Нет, не надо думать про завтра. Вообще не надо думать. Нужно просто очень любить...

— Ты так смотришь, милая...

— Молчи...

Его тяжесть ошеломила и привела Гвен в восторг, она в неистовстве обвила бедра Родриго ногами и прижалась к нему, раскрываясь навстречу мужской плоти, словно цветок. Родриго обнял ее, покрывая горящее лицо поцелуями...

Он взял ее, и одновременно сплелись в сладкой битве их языки. Потом не было ничего — и было все, как в первый день творения, и Гвен, кажется, кричала его имя, а Родриго, возможно, плакал. Ничего нельзя было сказать наверняка, потому что они были единым целым, и слезы у них были общими, и стук сердца — общим, и дыхание — общим, и испарина — общей...

Их качало на волнах самого древнего океана на свете, и Гвен с удивлением услышала, как где-то глубоко внутри нее шевельнулось нечто крошечное, меньше светлячка в ночи, горячее раскаленного уголька, нечто, чего никогда раньше не было...

Они отдыхали, лежа в объятиях друг друга. Голова Родриго покоилась на груди Гвен, истерзанной его поцелуями. Она вздрогнула, когда спустя некоторое время его поцелуи вновь разбудили ее, но на этот раз любовь была совсем иной — нежной, осторожной, внимательной и неторопливой...

Он брал ее снова и снова, словно не мог насытиться, но она не уставала от близости и не молила о пощаде. С каждой секундой она становилась все сильнее и прекраснее, каждое объятие дарило ей новые ощущения, и теперь Гвен очень хорошо понимала, что чувствует роза, распускающаяся на заре, бабочка, выходящая из кокона, вода, превращающаяся в легкое облако.

Она брала и дарила, отдавалась и забирала назад, растворялась в горячем теле мужчины и принимала его в себя, уже не обнимала его, но была им...

А потом настало утро, и Гвен Ричвуд проснулась одна. Смятая подушка еще хранила запах волос Родриго, но Гвен не заплакала. Жаль, потому что слезы всегда облегчают душу.

11

Она почти без сил лежала на кровати, а по телу гуляли волны пережитого этой ночью удовольствия.

Они больше никогда не увидятся.

Никогда.

Гвен заставила себя встать с постели и отправиться в ванную. Там она старательно поворачивалась спиной к зеркалу, чтобы не видеть на своей шее и груди следов страстных поцелуев Родриго. Вышла из ванной, вернулась в комнату... и застыла от изумления.

На кровати сидела Сара Каллахан.

Она вольно закинула ногу на ногу, а в коротких пухлых пальчиках дымилась длинная сигарета со странным сладким запахом. Голубые глаза смотрели на Гвен Ричвуд с нескрываемой неприязнью. Да ладно вам прибедняться, синьора Альба. Это не неприязнь. Это ненависть.

Гвен напряглась, предчувствуя что-то очень нехорошее.

— Сара? Доброе утро...

— Доброе? Ну, не знаю, не знаю... Впрочем, мне действительно грех жаловаться. Ты сваливаешь, дед Монтеро откинул копыта...

Гвен с интересом прислушалась к своим ощущениям. Может ли это все быть слуховой галлюцинацией? Ответ — в принципе, может. Является ли это слуховой галлюцинацией? Ответ — нет, не является.

Нежная Сара действительно произнесла то, что произнесла. Более того, именно такие интонации Гвен неоднократно слышала в голосах своих подопечных из, предположим, женской тюрьмы Куинси.

— Сара, честно говоря, я не очень понимаю...

— А чего тут понимать? Сваливаешь — вали. Надо же, ты ухитрилась запудрить мозги даже мне. Если бы, не мой идиот Морри...

— Сара!

Голубые глаза сверкнули такой яростью, что Гвен отшатнулась. Сара вскочила и подошла к ней. Ростом она была примерно с Лиззи, да и фигурка похожа... Светлые волосы волной лежали на плечах. Белокурые, почти белые. Только у самых корней проглядывал более темный оттенок. Гвен вдруг почудилось, что она что-то такое уже видела... или ей казалось, что она это видела...

— Ты, ангел в перьях! Явилась, законная жена! Да ты хоть знаешь, чего мне стоило подготовить все это?! Сколько я вытерпела?

— Но Морис...

— Прекрасный человек, наш Морис. Доверчивый, как теленок. Что он тебе наплел? Про хламидии и бесплодие? Про докторов в Европе и депрессию? Ну, ясное дело, это же правда. Да только не вся...

— Сара, я действительно не понимаю, в чем дело и о чем ты, собственно, говоришь...

— А я тебе объясню! Надо же, еще вчера я была уверена, что все пропало, а сегодня я снова на мази! Так вот, слушай, моя прелесть. Помимо хламидий у меня был триппер, самый обычный триппер, и прекрасно я об этом знала. Только вот не знала, от кого именно из ребят я его подцепила. Тут подвернулся Морис Каллахан, этот теленок. Он, конечно, был рад утешить бедную девушку, да еще и жениться впоследствии на опозоренной невинности. Очень кстати, надо сказать, потому что... ладно, на самом деле тогда из этого ничего не вышло.

Я залетела от кого-то из своих дружков, но при триппере, сама понимаешь, рожать было нельзя. На материке нашлась сговорчивая бабка... Короче, бесплодие у меня получилось самое натуральное, из-за криминального аборта. Слыхала, про такое, адвокатша?

Потом, два этих придурка меня лечили, а я радовалась жизни и ждала, когда же я буду совсем здоровенькой и красавчик Родриго потащит меня в койку, а потом и под венец. В последнем, я как-то ни минутки не сомневалась, потому что уж больно он втюрился...

Гвен выпрямилась, холодно и насмешливо глядя на веселившуюся Сару.

— А депрессия? Надо полагать, ты ее изобразила? В таком случае, ты хорошая актриса...

— Вот уж нет! Депрессуха у меня была наиломовейшая, верняк. Все дело в том, что они меня увезли от моего пушера... ну, парня, который доставал для меня наркоту. Ломки я кое-как скрыла, но крышу мне снесло капитально. Потому я и загремела в психушку, вместе с сестренкой нашего Родриго. Вот уж повезло-то!

Гвен прищурилась. Странно, ей было не страшно и не обидно, просто противно...

— Тогда при чем здесь Морис? Если ты собиралась окрутить Родриго?

— А, это была непруха. Мой Раульчик, ну, тот самый, с наркотой...

— Гонсалес?!

— Ого, какие мы умные... Да, именно он. Он, приперся меня навестить, после чего выяснилось, что бесплодие у меня было временным. Надо, было срочно спасать ситуацию, ну а Морис все так же горел желанием жениться. Так я и стала миссис Каллахан...

— Слушай, но причем же здесь я? Ведь Родриго ты упустила еще до моего появления...

— Ничего не было потеряно. Морис от меня без ума, но он бы отпустил меня без разговоров. Он же благородный, теленочек наш! А Родриго... Уж это и вовсе не проблема! Он не переставал меня любить, ты ведь уже знаешь это. Только из-за друга не признавался. Это было делом времени — и оно у меня было. Но тут появилась ты!