Звуки музыки

— Но вспомни, это было уже дважды, — Георг выглядел очень обеспокоенным. Увы, это была правда. С тех пор, как в 1931 году родилась Лорли, я лишилась уже двух детей по той же причине — больные почки.

— Хорошо. Я буду делать все так, как сказал доктор: соблюдать покой, придерживаться диеты и так далее. Это все, что мы можем сейчас сделать — кроме молитвы. Ах, Георг, давай особенно сильно просить Бога, чтобы он позволил нам иметь эту малютку — нашу Барбару.

Несмотря на все свои волнения, Георг вынужден был улыбнуться, когда услышал, с какой уверенностью я говорю «Барбара». С того момента, как мы впервые узнали об этом, мы решили, что этот ребенок не должен иметь пяти-шести многочисленных имен, как остальные, а лишь одно единственное: Барбара. Святая Варвара на небесах должна была признать, что Георг выполнил свое старое обещание, и теперь могла посылать в его семью мальчиков.

— А теперь я хотела бы кое-что сделать, — сказала я. — Давай пойдем посмотрим «Дом германского искусства».

Это была новая картинная галерея, лишь недавно открытая в Мюнхене на краю Английского сада, о которой было много разговоров.

Фюрер, так часто удивлявший людей своими новыми талантами, лично принимал участие в выборе картин для выставки. Он также выбирал цвет гераней вокруг здания и произнес речь при открытии галереи, которую, разумеется, передали по радио, и где он утверждал, что в прошлом немцы не делали произведений искусства — пока он не вдохновил их на это. Но теперь они скоро должны стать примером для всех наций.

И мы отправились посмотреть для себя. Эта выставка могла доказать все что угодно, только не то, на что указывал Фюрер. Среди всех этих произведений не было ни одного подлинного выдающегося произведения искусства, но было много картин такой грубой реальности, что сердце мое пронзила боль, когда я увидела один школьный класс за другим, мальчиков и девочек, расхаживающих среди них. (Мы узнали, что посещение этой выставки было обязательным для всех школ). Затем мы отправились к самой знаменитой картине, под которую была отведена целая стена: Фюрер в средневековых доспехах верхом на лошади, с мячом в руке. Проходя мимо этой картины, каждый должен был отдать салют поднятой рукой и восторженно воскликнуть: «Хайль Гитлер!». Георг не захотел проходить мимо; у него больше не было желания смотреть эти шедевры. С него было достаточно. Оглянувшись на меня, — я замешкалась у него за спиной — он сказал нетерпеливо и опасно громко:

— Что ты тут околачиваешься, — пойдем.

Конечно, я вовсе не околачивалась среди картин, но все же кое-что обнаружила.

— Георг, — сказала я, — здесь кое-чем пахнет: сосиски и пиво, — и я вдохнула, тщательно оглядываясь вокруг.

Потом мы увидели указатель «Ресторан». Никогда раньше, ни в одной из знаменитых галерей в Вене, Париже, Лондоне или Риме, мы не сталкивались с такой комбинацией. Впрочем, чуть подумав, можно было понять в чем дело. Ни в Лувре, ни в Музее искусств в Вене, ни в Палаццо Питти во Флоренции, ресторан просто не смог бы зарабатывать деньги, так как произведения Рафаэля, Рембранта, Микеланджело заставляли забыть о голоде и жажде. В «Доме германского искусства» все было иначе.

Сосиски и пиво или чашечка кофе с пирожным были необходимым противоядием к тому, через что вы только что прошли. Мы с благодарностью последовали за запахом и вскоре оказались в очень элегантном, чуть переполненном ресторане. Нас подвели к столику, и очень скоро мы заметили две вещи. Хотя большая комната была полна людей, были слышны лишь приглушенные голоса, все говорили тихо, и никто не курил.

Когда официант подошел к нам за заказом, он прошептал:

— Вы его видели?

— Нет, — ответила я, — кого?

— Посмотрите же! Фюрер! За следующим столом!

В самом деле. За соседним столиком, в окружении шести эсэсовцев, сидел фюрер германского народа. Эсэсовцы пили пиво, Гитлер — малиновый сок, потому что одной из его бесчисленных добродетелей было то, что он не притрагивался к алкоголю и никогда не ел мяса. В течение последующих сорока пяти минут у нас была первоклассная возможность наблюдать за Мессией Третьего Рейха. Среди его телохранителей должен был быть остроумный шутник, потому что каждые несколько минут они разражались таким смехом, который не считается хорошей манерой среди воспитанных людей. Самым веселым из них был «он». Он хлопал себя по бедру и хохотал так усердно, что дважды давился от кашля. Он приподнимался в кресле и снова падал в него в безудержном веселье. Его редкие волосы в беспорядке спадали на лоб, он размахивал руками, его всемирно известные усики тряслись — его было трудно рассмотреть. Если бы не было известно, что этот человек держит в руках судьбы миллионов, на нем никто не смог бы задержать взгляд дважды…

Снова вне себя, мы отправились в Английский сад, очень большой и красивый парк. После длительного молчания Георг, вспомнив, что у него в кармане лежат несколько писем, стал их распечатывать. Неожиданно он остановился и, крайне возбужденный, протянул мне письмо.

— Прочти это!

В исключительно любезных выражениях Военно-морской департамент осведомлялся, не проявит ли капитан фон Трапп интерес к тому, чтобы принять командование новейшей подводной лодкой и создать «со временем» базу подводных лодок в Адриатическом море, а позже — в Средиземном море. Георг лишился дара речи. Его прежняя подводная лодка была лишь сорока футов в длину, постоянно давала течь и вмещала в себя лишь пять человек. А эти новые лодки были все равно что Ноев Ковчег. Он ускорил шаг. Я с трудом поспевала за ним. Мы были на главной аллее парка, вдоль которой тянулись ярко цветущие каштаны.

На полной скорости Георг сказал:

— Слушай. Это действительно шанс всей жизни. Только подумай, что можно сделать с такой подводной лодкой. Это просто потрясающе. Уверен, можно даже пересечь всю Атлантику без дозаправки! — Покусывая кончики усов, он достиг противоположного конца парка, твердо убежденный. — Безусловно, надо принять такое изумительное предложение.

Мы повернули обратно, и неожиданно он промолвил:

— Но что значит «со временем в Адриатическом море, а позже — в Средиземном»? Они должны быть достаточно уверены, что скоро отправятся туда. Это означает войну. Я не могу командовать подводной лодкой для нацистов, ведь так? Разумеется, нет. Об этом не может быть и речи.

Мы были на другом конце и опять повернули назад.

— Но, может быть, и не делать этого тоже неверно. В конце концов, они стоят сейчас во главе государства. Я военный моряк. Это единственное, что я знаю и что умею хорошо делать. Наверное, именно в этом воля Господа! — и он взмахнул письмом. — Все советуют мне подумать о будущем детей, которое подвергается серьезной опасности при нашем нынешнем образе жизни…

Мы опять повернули назад. Я знала, что ничего не должна была говорить. Это был один из тех случаев, когда человек остается наедине с собой — только он и Бог. Это один из тех решающих моментов, когда он должен сказать «да» или «нет», и лишь он один может принять решение. Про себя я молилась безмолвно и пылко: «Да свершится воля Твоя».

Наша скорость резко снизилась. Мы направлялись к выходу. Георг очнулся от глубокой задумчивости и сказал чуточку скорбно:

— Нет, я не могу этого сделать. Когда я присягал на нашем гордом старом флаге, я поклялся: «С императором за Бога и свою страну». Это было бы против Бога и против моей страны. — С этим решением мы отправились на станцию и домой.

Руперт встретил нас с поезда. Наш новоиспеченный доктор — за два дня до оккупации Руперт окончил медицинское училище.

— Посмотрите, что я здесь получил! — сказал он и протянул своему отцу письмо.

«Еще письмо!» — подумала я и закрыла глаза. Мне вспомнились слова доктора: «Абсолютно никаких волнений». Барбара выбрала неподходящий момент, в этом я была уверена. Это письмо тоже было запросом. Не согласится ли Руперт приехать в Вену и получить ответственную должность в одном из крупных госпиталей? Им были нужны врачи.