Медсестра

Свекровь застонала, схватилась за голову.

— Ой, что будет, что будет?! — утирая слезы, заголосила Катерина. — Он что решил, то топором не вырубить. И все мои слова ему как мертвому припарка! Разве бы я стала слезы лить да на коленях ползать, если б мы с отцом переубедить его могли. А у него как заклинило. Увидел твою Алену — и весь мир померк! Ой, что будет, что будет!

Она еще долго говорила без умолку, вздыхая и постанывая, говорила не столько для старой подруги, сколько для Алены, сидевшей в спальне и вынужденной выслушивать эти ненавистные мольбы, но чем больше свекровь причитала, тем сильнее росло сопротивление Алены.

Едва она ушла, как Нежнова схватила чемодан и стала собирать вещи.

— Ты куда собираешься? — прошептала Аграфена Петровна.

— Рвать так рвать до конца, Станислав Сергеевич был прав! Они меня тут в покое не оставят! Будут всем семейством теперь захаживать, мотать тебе и мне нервы, а нам это надо?! — гневно выкрикнула Алена. — Нет, ты скажи: нам это надо?! А так одним разом все и отрубим!

— Подумай, дочка, охолонись! Кабы хуже не было!

— А куда хуже-то?!

Она защелкнула замки на чемодане, присела к столу, схватила последний сырник с тарелки, стала нервно жевать, напряженно думая о своем. Мать не знала, как к ней подступиться.

— Ох, подумай, доченька, — застонала она. — Разбередишь ты Петра, растравишь, а он возьми да в зверя оборотись, что тогда станешь делать?

— Так ведь если не уйду, он станет думать, что я только дразню его, и каждый день начнет ходить,а за ним свекровь бегать, а там и свекра жди, и Конюхова, а потом я в нашей сарайке повешусь! Ты этого хочешь?

Аграфена Петровна ничего не ответила, поджав губы. Алена подошла к ней, обняла, прижалась.

— Я буду тебя навещать, Катюньку подбрасывать! — прошептала она. — А хочешь, вместе переедем? У Кузовлева двухкомнатная квартира, мы тебе одну комнату выделим. Чего здесь одной торчать?

— Еще чего?! — возмутилась мать. — У меня свой дом есть! В нем жила, в нем и умру!

— Ну как знаешь!

Алена схватила чемодан, дочь и пошла к Кузовлеву. На полпути остановилась. Одна дорога поворачивала к больнице, другая к новым домам. Хирурга, несмотря на вчерашнее ночное дежурство могли вызвать и на операцию. Постояв немного на холодном ветру, она все же направилась к дому. Не хотелось будоражить больничных. Завтра о ней заонежцы и без них узнают, но хоть этот вечер ее.

Она с трудом втащила тяжеленный чемодан на второй этаж, присела на него, чтобы отдышаться, приоткрыла Катюшкино лицо. Та смотрела на мать удивленно, радуясь прогулке на свежем воздухе.

— Ну вот мы и начинаем с тобой новую жизнь! — сказала ей Алена.

Она поднялась, вдавила кнопку звонка. За дверью никто не отозвался. Алена нажала еще несколько раз. Продолжительные трели звучали в пустой тишине.

«Значит, все-таки вызвали!» — с досадой чертыхнулась Нежнова. Ей и в голову не приходило, что хирург мог привести к себе ту же Римму или кого из заонежских «бабочек».

— Придется нам с тобой в больницу ползти, — вздохнув, бросила медсестра дочери.

Она уже взялась за свой чемодан, как вдруг послышались шлепающие шаги, а еще через секунду дверь открылась и в щель просунулась сонная голова Кузовлева. Он с хмурым видом оглядел Алену, дочь, которую она держала на руках, большой дорожный чемодан и не сразу связал все в одну логическую нить. Но когда в его голове все связалось, он неожиданно просиял, распахнул дверь и заключил Нежнову в объятия.

— Навсегда? — шепотом спросил он, затаив дыхание.

— Нет, зашла чаю попить, — язвительно ответила она, и хирург радостно рассмеялся в ответ на ее шутку.

Утром, как и прежде,ее разбудил заливистый смех Стефана-молочника, и несколько секунд она вслушивалась в его наполовину заглушаемые смехом, отрывистые реплики. Речь шла о его корове, с которой он повздорил, и она стала вдвое меньше приносить молока. Анри не верил этим россказням, но Стефан уверял , что все так и есть. Коровы как женщины, если их любишь, то они дают молоко, а стоит поссориться, все наоборот. Алена отметила и другое: она не стала вскакивать как сумасшедшая, не помчалась стремглав на крыльцо за молоком и сливками. Даже прежнего испуга, что она проспала, уже не было. Нет, Алена понимала, что пора вставать, готовить завтрак, его никто не отменял, но вот торопиться незачем. Можно еще несколько минут понежиться, и никто ее ругать за это не будет. Она невеста, будущая жена, хозяйка этого дома. К этой мысли надо постепенно привыкать. Поначалу будет трудно. Но Алена справится, она сильная. Не каждый час, не каждый день, но сильная.

Сбежала вниз, выскочила на крыльцо, чтобы забрать две бутылки — одну с молоком, другую со сливками. Сразу же ощутила кусачий морозец, хватанувший ее за икры, поежилась, увидев мсье Виктора у ворот, который с трудом придерживал рвущихся биглей, Помахала ему рукой. Сколько он так простоял, поджидая ее, сказать было трудно, но минут десять — пятнадцать сосед морозил уши и нос на утреннем холодке, поскольку именно на это время она сегодня запоздала.

— Поздравляю! — выкрикнул он.

— Спасибо!

— Завтра Новый год, празднуем у меня, я сегодня отправляюсь в Лион, набираю всяких сладостей и

деликатесов и сам все приготовлю! А Колетт пусть испечет гуся с яблоками, у меня он так не получится! Как моя идея? — снова выкрикнул он

— Очень хорошо!

Он снова помахал рукой и, будучи не в силах больше сдерживать своих охотничьих любимцев, резво побежал за ними.

Алена приняла горячий душ, радостная, заскочила на кухню, желая объявить поварихе о великом чуде, которое с ней приключилось, и установить крепкий мир. Но Колетт встретила ее с мрачной миной и даже никак не поприветствовала, видимо всерьез обидевшись на вчерашнюю не очень лестную оценку фаршированной щуки.

Алена не стала заискивать и унижаться, приготовила завтрак и, даже не потеряв хорошего настроения, поднялась к Мишелю. Но в кабинете, где они обычно завтракали, ее суженого не оказалось, пришлось заглянуть в спальню, и там-то нашелся ее страдающий жених, который с измученной улыбкой все еще лежал в постели. В спальне было прохладно, обе литровые бутылки из-под минеральной воды опустели.

— Голова!.. — увидев Алену, жалобно простонал он.

Мишель показал ей, как пробовал подняться, но возникающее головокружение не давало ему встать с постели.

— Будто по мне пронеслось большое стадо слонов, — простонав, сообщил ее жених. — Вчера было так хорошо, а сегодня так ужасно!

— Вы раньше когда-нибудь напивались, сударь? — улыбнувшись, спросила Алена.

— В юности я как-то выпил много вина, и меня тошнило, — вздохнув, признался он. — И еще один

раз, когда я... — Он недоговорил. — Был один важный повод!

— Опыт небольшой, — заметила сиделка.

— А нужен большой опыт? — всерьез заинтересовался мсье Лакомб.

— Лучше его не приобретать. — Она оглянулась на поднос, где все было готово для того, чтобы позавтракать кукурузными хлопьями с горячим молоком и поджаристыми круассанами. — Тогда прежний завтрак отменяется, сейчас Я приготовлю другой! Минут пятнадцать продержитесь, радость моя!

— Попробую... — жалобно отозвался Мишель.

Алена спустилась на кухню. Не спросив разрешения у Колетт, она поставила кастрюлю с будущим холодцом на плиту, чтобы разогреть густой наваристый бульон.

— Ты что делаешь?! — накинулась на нее Колетт.

— С сегодняшнего дня я хозяйка в этом доме! — с бесстрастным лицом объявила ей сиделка. — Мсье Лакомб вчера предложил мне стать мадам Лакомб, и я согласилась. Все понятно?!

У Колетт отвалилась челюсть, а изо рта чуть не выпали все желтые зубы. Несколько секунд стряпуха молчала.

— Он вчера, бедняга, выпил больше обычного, и у него кружится голова. Вот я и хочу дать ему немного бульона. У нас есть лимоны?

Повариха показала на большой холодильник, где хранились фрукты. Алена достала лед, ананасный сок, два лимона, выжала их в упаковку сока, добавив лед. Потом налила плошку жирного бульона.