Вопрос любви

— Она у нас всегда включена, — огрызнулась она. — А потом, ее загородила поздравительная открытка, иначе я бы заметила и выключила.

— Ну извини, — снова вздохнула я. — Он меня прессовал весь вечер, и я просто выпускала пар. Я понятия не имела, что тут целая трансляция.

— Я чуть под землю не провалилась от стыда, — повторила Фелисити, раздувая ноздри. Я бы не удивилась, если в следующий момент из них повалит пар.

— А по-моему, забавно, — сказал Хью, который тоже слегка перепил. — Кто-нибудь хочет крестильного торта? — Для человека на грани банкротства он вел себя непринужденно.

— Хью, нет ничего забавного в том, чтобы оскорблять наших гостей!

— Ой, да перестань, Флисс! Мы с ним едва знакомы, ты и пригласила-то его, только чтобы познакомить с Лорой. И, честно говоря, по-моему, Лора права. Он слишком стар для нее и, соглашусь, выглядит неважнецки.

— Спасибо за поддержку, Хью, — рявкнула она, а я улыбнулась.

— Да не за что.

— Просто не повезло, — сказал папа.

— И ничего страшного. — Хью пожал плечами. — Скривенс работает в Сити, так что вряд ли он знает кого-нибудь, кто знаком с Лорой, даже если захочет обсудить это с кем-нибудь, чего я бы на его месте не делал.

— О ком это вы? — спросила Хоуп. Она отходила, чтобы забрать в машине подарок для Оливии, поэтому пропустила наш разговор.

Флисс объяснила.

— Его зовут Норманн Скривенс. Я учила его дочь несколько лет назад. Он брокер на бирже.

— Норманн Скривенс? — переспросила Хоуп. — Он что, был у нас? Он не брокер.

— Разве? — удивилась Флисс.

— Раньше был, но потом его сократили из «Казановы» и он стал финансовым журналистом. Теперь работает редактором финансового обозрения в «Дейли пост».

— Разве? — снова спросила Флисс. — Ох…

К моему горлу подступила тошнота.

— Он вхож к редактору Ричарду Соулу, больше известному как Р. Соул, король таблоидов, помешанный на защите животных. Метит на его место. Я никогда не встречала его лично, — продолжала Хоуп, — но он урод, каких поискать.

— С чего ты взяла? — поинтересовался Хью. — Вел он себя вполне любезно.

— А с того, что в прошлом году он брал интервью у Кэрол Строукс, самой успешной женщины-брокера на бирже драгоценных металлов. Она одинокая и привлекательная, но идеей встречаться с ним не прониклась, и он обошелся с ней очень низко в своей статье. Я совершенно не жалею, что Лора оскорбила его.

— Как бы то ни было, вряд ли он станет писать обо мне, — сказала я. — Я его читателям неинтересна.

— Тем более, — согласилась Хоуп.

— И уверена, что он захочет просто забыть это происшествие, — я, например, собираюсь поступить именно так. — Воцарилась тишина. — Ладно. Тогда все. Инцидент исчерпан. Кто-то хочет еще что-нибудь сказать по существу? — Все пожали плечами.

— Алададазагоягоя, — сказала Оливия.

На следующее утро я проснулась со страшной жаждой, ослепляющей головной болью и ощущением смутной тревоги.

— О-ох, надеюсь, что я никому не сказала ничего ужасного и никак не скомпрометировала себя, — проскрипела я, шатающейся походкой заходя в ванную. — Ой ладно, — пробормотала я, набирая ванну. — Раз жалеть уже поздно — остается забыть. — Я посмотрела в зеркало. Казалось, что вместо глаз у меня две маленькие пуговицы… По дороге на работу я выпила три эспрессо.

— И вот поворачивается она ко мне… — услышала я, открывая дверь. — А я тогда поворачиваюсь к ней и говорю… нет, правильно, Маурин, она сделала именно так — повернулась прямо ко мне и говорит…

Вот еще что я ненавижу в Нэрис. То, что люди, которые ее даже не знают, что-то ей «говорят». Причем сначала они должны по какой-то загадочной причине непременно «повернуться», а потом «сказать». Такое вращение и кручение, должно быть, очень изматывает. У меня при одном упоминании об этом уже начинает кружиться голова, не говоря уж о моем перепитии.

— Ты выглядишь изможденной, — сказала Нэрис, кладя трубку. Ее волосы были цвета кетчупа. Каждую неделю она красит их в разные оттенки.

— И чувствую себя так же, — сказала я. — Алкогольное отравление.

— А знаешь, что тебе надо?

— Переливание крови, полагаю.

— Нет. Немного пищевой соды. — Она порылась в ящике стола и вытащила аптечку. — Держи. Просто, но надежно, — добавила она, постукивая по коробочке острым ногтем, покрашенным кроваво-красным. — Если хочешь мое мнение — лучшего средства просто не существует.

— Да, спасибо. Пойду попрошу Тома сделать мне трепанацию — в кухне как раз должна быть открывалка.

— Короче, тебе сегодня пришли очень приятные послания. — Она с заговорщическим видом кинула в сторону моего ящика. — Целых пять валентинок.

— Неужели? Наверное, компенсация за последние три года.

— Тому тоже одна пришла, — как бы между прочим добавила Нэрис.

— Да? — Я припомнила разговор, который ненароком подслушала в субботу, и взглянула на большой красный конверт, краешек которого торчал из его ящика. Адрес был напечатан, так что я не узнала ничего, что мог бы сказать мне почерк, а почтовая марка сморщилась от дождя.

— Интересно, от кого же она, — сказала я, надеясь, что Нэрис не утерпит и просветит меня, если знает — что скорее всего так и есть, — с кем он тогда разговаривал по телефону.

— Ну, Том у нас очень популярный, — дразнила она. — Это понятно: он же красавчик. И умеет этим пользоваться. О да, он умелый, наш Том. — Она рассыпалась комплиментами так, словно он был ее сыном. — Ты со мной не согласна, Лора?

— А, согласна. Да. — Мои пять валентинок прибавили мне великодушия. — Конечно, согласна. Том очень привлекательный, невероятно умелый и вообще чудо, а не босс.

— Чудо, — радостно согласилась она. — И такой галантный.

— Да уж.

— И надежный.

— Угу. Точно. — Я подумала о его несчастной жене и ребенке.

— Он просто находка, — добавила Нэрис. — Настоящая находка.

— Еще… какая. И той, которая сможет его окольцевать, очень повезет, Нэрис. Любой.

— Ну… — начала она. Нэрис принялась нервно теребить золотой медальон, который она часто надевала. Меня иногда раздирает любопытство заглянуть внутрь и узнать, чья фотография у нее там хранится. — Сказать, что думаю?

— Да, Нэрис. — Повисла тишина.

Она бросила на меня лукавый взгляд, как будто у нее была припрятана очень лакомая сплетня.

— Думаю… — Раздалась внезапная трель телефонного звонка, и она приладила головную гарнитуру. — До-оброе утро. «Трайдентти-и-ви-и»… — Ну вот, разочарованно подумала я. — А, привет, Джоан… — Ничего, потом выведаю. — О, ну что ты, нисколько… Да. Да-а. Я ее знаю… Да ты что?!

Первая валентинка пришла от какого-то анонимного умника, который предложил несколько вопросов для шоу — все они касались размеров определенного органа его тела. Она сразу отправилась в корзину. Две другие — от парней, которые ну очень хотели попасть на шоу и надеялись впечатлить меня своими сногсшибательными мандатами. «Я устраивал викторины на радио», — говорилось в первой. «Я стал самым умным риелтором Британии», — гласила вторая. Четвертая карточка пришла из «Лиги вопросов» Мерсисайда. «На доске «Монополии» не двадцать два актива, как написано. На самом деле их двадцать восемь, если считать четыре остановки и два общих предприятия. Но актива в собственность двадцать два. Тем не менее, несмотря на такую очевидную и очень явную ошибку, нам очень понравилось шоу. Всегда под вопросом, ваша ЛВМ». Пятая валентинка была от Люка. Я открыла ее последней, потому что узнала его почерк. На ней был набросок с моим портретом красным карандашом на коричневой бумаге в форме сердечка. «Заеду в семь, — писал он. — Идем на таинственное свидание…»

В полседьмого я сидела дома, пытаясь укротить свои волосы обильными порциями мусса и утюжком, когда услышала жужжание домофона. Я открыла дверь. На пороге стоял молодой подтянутый парень с огромным лотком.

— Прошу вас, мисс, — начал он, поднимая фотокарточку. — Я заключенный, меня освободили на один день из тюрьмы Уондсворт… — У меня душа ушла в пятки. — Не закрывайте дверь передо мной, не прогоняйте в холодную ночь, купите хоть что-нибудь — губки для посуды или щетку для обметания.