Рояль под елкой

Лера вздохнула. Господи, как бы до нее донести мысль, что отец не собирается ей звонить?

— Лера, — Ева начала осторожно подступаться к разговору, который ее очень волновал. — Ты собираешься встречаться с отцом?

— Разумеется. Почему бы и нет? В конце концов, семь лет не виделись. Даже интересно, — Лера усмехнулась. — Как в кино. А то еще, знаешь, можно пошутить. Например, так: я с ним знакомлюсь, но не говорю, что я его дочь, сто к одному, не узнает — столько не виделись. В общем, туда-сюда, он на меня западает! Мы балансируем на грани, но в самый последний момент я ему говорю, предотвращая инцест: «Обломитесь, папаша! Я ваша дочь! Вам урок: надо было серьезнее относиться к воспитанию детей!»

— Прекрати! — Ева вспыхнула. — Гадость какая! Твой юмор меня иногда шокирует.

Лера пожала плечами. По ее мнению, проблема Евы заключалась в отсутствии чувства юмора.

— Мне бы хотелось поговорить об этом серьезно.

Вот именно, Ева, ты слишком серьезно ко всему относишься.

Ева молчала, тщательно подбирая слова; она боялась травмировать дочь.

— Мне не совсем нравится твое отношение к отцу.

Лера уставилась на мать с удивлением: а каким оно может быть, учитывая обстоятельства?

— Ты как будто обижена на него…

— Я не как будто, а действительно обижена на него.

— Но он ни в чем перед тобой не виноват!

— Неужели? Ну конечно, он ни в чем не виноват! Просто так сложились обстоятельства! Ваша с бабушкой любимая фраза! Отмазка для провинившихся. Вы готовы простить всех скопом, даже не вдаваясь в детали.

— И в чем, по-твоему, его вина? Что такого он сделал, чтобы заслужить подобное отношение?

— Скорее не сделал! — хмыкнула Лера. — А впрочем, это неважно. Передо мной он не виноват. Видишь ли, я не столь сложно организованное существо, чтобы мне можно было нанести душевную травму, лишив меня такой малости, как любящий папочка. Все нормально, ну безотцовщина — и что? Это обстоятельство я пережила в свое время и отравлять себе жизнь не стала. Так что дело вообще не во мне, как ты не понимаешь!

Я не могу ему простить тебя. И это, пардон, мое право. Я действительно считаю, что он мог бы отнестись к тебе, гм… хм… подберу фразу из твоего лексикона… более порядочно!

Ева в отчаянии заломила руки, так что пальцы хрустнули. Не надо ей такого сочувствия и любви! Более всего на свете она хочет, чтобы у Леры с отцом были хорошие отношения, а при таком подходе разве это возможно?

— Послушай меня, девочка, — Ева постаралась говорить спокойно, — ты еще очень молода и в силу возраста не понимаешь многих вещей!

— Да ну? — захихикала Лера. — Чего, например? Что мой отец всегда был слабохарактерной размазней и не устоял, когда его поманили пальцем?

— Может, это была любовь? — вздохнула Ева.

— Мать, я тебя умоляю, не смеши мои ботинки! Любовь!

Лера потянулась за сигаретами, задымила.

— Что за привычка курить в комнате? — не выдержала Ева.

— Из разряда дурных. Каждый человек имеет свои дурные привычки. И на солнце бывают пятна! Ты, например, склонна видеть во всех только хорошее. Сразу авансом — исключительно хорошее. И с моей точки зрения, это очень опасная дурная привычка. Курила бы ты лучше в комнате, что ли.

— Ты злая.

— Ага, — кивнула Лера, — я знаю. Так вот — то была не любовь, позволь мне судить об этом. Спиши на юношеский максимализм и дерзость суждений. Просто жила-была семья: мама-папа-дочка. Обычная, в общем, семья. Ну со своими, конечно, тараканами: папа — супер-пупер музыкант, и мама старше папы на пятнадцать лет, но дело-то не в этом. Жили ведь, любили друг друга, по крайней мере, друг о друге заботились. И вот на тебе: нарисовалась другая женщина — ничего особенного… Нет, если бы это была Клеопатра или там богиня Гера, я бы могла понять, но это была обычная женщина, какая-то там тетя-массажист, блондиночка с длинным лицом, короче говоря, псевдороковая женщина. Что и обидно. И эта тетя-массажист увела пианиста, как телка, в свое стойло. Как-то странно даже: культурный мужчина, так одарен в музыке, а в женщинах совсем не разбирается.

— Лера, перестань! — Ева прикрикнула, что случалось отнюдь не часто. — Нет у нас права судить и навешивать ярлыки! Откуда тебе знать о том, что она за женщина!

— От верблюда! Мне достаточно было видеть, как она поступила с папашей при разводе! Ведь он все отдал этой твари, а мы?

Ева покачала головой (мол, не о том ты, дочь, думаешь, отдал и отдал), а вслух произнесла:

— Тебе ли жаловаться? Он для нас никогда денег не жалел. И квартиру купил, и машину тебе подарил, на что обижаться?

— Откупился, можно сказать!

— Ну зачем же так? Почему не посмотреть на это с иной точки зрения? Искренне заботится о тебе, любит.

— Вот твоя «искренняя точка зрения» и довела тебя до… — Лера запнулась.

— До чего? — спокойно спросила Ева.

— До того, что встречаешь Новый год в одиночестве! До того, что смотришь, как собака, на телефон — вдруг он позвонит, вспомнит про тебя и, может быть, даже позовет! А я не могу понять, почему ты ему все простила, почему ты его ждешь? Что он тебе хорошего-то сделал?

Ева усмехнулась:

— Да у меня все, что было и есть хорошего, связано с ним. Например, ты!

— Тоже мне подвиг! Ребенка тебе любой мог заделать!

— Мог, — кивнула Ева. — Но мне хотелось, чтобы заделал не любой. А умный, тонкий, редкий… В идеале гениальный. Как Дымов. Потому и получился лучший в мире ребенок.

— И что в итоге? В сухом остатке? Новый год в одиночестве? Сидишь тут одна под елкой? А твой гениальный отец твоего лучшего в мире ребенка там где-то, неизвестно с кем…

Ева сама не заметила, как сорвалась на крик.

— Ну и что? Мне не повезло? Да, может быть, хотя это спорный вопрос. В любом случае, это не повод создавать вокруг моих проблем целую философию, основанную на корысти и голом расчете! Все эти твои ужасные, невыносимо пошлые рассуждения о том, что надо суметь продаться подороже, и прочая гадость! Я не хочу быть примером в твоей коллекции доказательств! Считаешь меня несчастной неудачницей? Так стань счастливой! И за меня тоже! А что я жду его звонка… Да, жду, ты права. Этого мне никто запретить не может. Даже я сама себе не могу запретить!

— Успокойся, ему не до тебя! Это жестоко, но кто тебе еще скажет правду? Он сейчас с какой-нибудь пассией к Новому году готовится…

Ева сникла, как от удара, и Лера задохнулась от боли — ей стало безумно жаль мать.

Сколько себя помнит, она всегда переживала за Еву; еще подростком девочка поняла, что во многих житейских вопросах она куда практичнее своей Евы и вообще имеет больший запас прочности.

Ева у нее очень хрупкая и ранимая, вечно витает где-то в облаках, и Лере хотелось защитить мать от этого мира.

Еще в детстве она с болью замечала, как на Еве все ездят. То знакомая позвонит, попросит с больным ребенком посидеть, пока та сходит в театр, то какая-нибудь очередная тетка займет полтинник и не отдаст, то на рынке обязательно самые гнилые фрукты подсунут. А Ева то ли гордая, то ли не понимает ничего, берет!

Лера все видит, все понимает, сочувствует матери и любит ее такой, какая она есть. Да, иногда она позволяет себе быть грубой. Усталость, плохое настроение, у Леры, тем более, характер тяжелый, бывает, если не в духе, так цыкнет на мать, что ого-го! Но упаси боже, если кто-то чужой на Еву пасть откроет. Тут Лера готова за мать глотку перегрызть.

Как-то соседка докопалась до Евы, пришла разбираться, мол, с какой стати та пропустила свою очередь мыть полы в парадном. Напомнила бы, и дело с концом, так ведь нет, начала Еву натурально распекать, мол, как вы можете теперь людям в глаза смотреть, а еще интеллигентов из себя корчите!

А Лера как раз боксом занималась, лупила свою грушу. Тут она от груши отвлеклась, заинтересовавшись ходом беседы. Долго, минут пять слушала интеллигентские уверения Евы: «Вы не подумайте плохого, и в мыслях не было умышленно пропустить свою очередь, да я сегодня же непременно…» Ну прямо бабушка-графинюшка!