Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ)

– Миссис Робинсон? – спрашиваю я, когда слышу, что женщина отзывается любезным утренним приветствием. Но, я была готова и уверена в своих следующих шагах, пока пшеничноволосый парень не пихнул меня к стене, сдавив своею ладонью мое горло, довольно крепко обхватывая всю гортань.

Оторопь от действий Веркоохена, дал о себе знать подступающим головокружением. Легкие словно опустошались, а сердце спустилось куда-то вниз, почти забиваясь в укромный угол. Тело словно обливали горячим кипятком от каждого его касания, и мне было дурно, когда он не видел, что со мной происходит, продолжая надвигаться и сильнее сдавливать мое горло, пока я не начала задыхаться. Стоя на самых носочках сапожек, я ошеломленная и до ужаса впав в объятие трепета перед Веркоохеным, схватилась за его руку, когда не могло вдохнуть жизненно необходимого кислорода.

– Будет лучше, если ты сейчас же распрощаешься с ней, – шепчет он мне на ухо, а я почти теряя рассудок, киваю. Секунда и я глотая воздух, закашливаюсь, тяжело дыша, чуть не рыча, не в силах так скоро насытиться и наполнить легкие легким веществом для восстановления дыхания.

– Мисс Прайс? Розали!? Что-то случилось? Вы в порядке? – женщина почти верещит в телефон, но меня охватил ступор. Смотрю на Веркоохена, который взглядом приказывает открыть рот и заговорить, но во рту все пересохло. Сейчас, я думаю, только о моей сохранности, не желая закончить как Стеффани, а с нравом соседа, я быстрее удушусь на смерть, нежели выживу с синяками на лице.

– Простите, миссис Робинсон… Ошиблась номером, не хотела вас так рано беспокоить, – заставляю говорить себя более или менее правдоподобно, но голос дрожал и охрип. Миссис Робинсон понимающе высказывает приемлемое извинение и прощается, а парень убирает телефон от моего уха, вырывая из его моих рук, сунув его себе в карман штанов.

– Давай я разъясню тебе одну важную вещь, Прайс. Я – наказываю и принуждаю, а ты – слушаешь и повинуешься. Никак иначе, Рози, если не хочешь однажды посетить дантиста, – криво усмехнулся он, ошеломляя и запугивая меня, порождая желание лишь прятаться и действительно сидеть в комнате. Желание идти куда-либо пропало безоговорочно. – И конечно же, если твой болтливый язык что-либо расскажет кому-либо о том, что между нами происходит – хуже будет только тебе. Ошибок больше я не допущу, как и милосердие, так что прими в правило свое молчание, пока я не накажу тебе говорить. Я, надеюсь, был достаточно конкретен?

Он смотри на то, как я держу руку у горла, и молчу, с ужасом и вероятно белоснежной бледностью большими от страха глазами, смотрю на него. Сумасшедший!

– Ну же, голос, девочка, – издевательски протягивает парень, ожидая от меня ответа.

– Я поняла тебя, – кратко, не заставляя себя много болтать слабым и дрожащим голосом, очередной раз, подчерчивая свою беззащитность и безвольность рядом с этим монстром.

– Отлично. Ты бываешь умной девочкой, придерживайся этого примера и мы поладим, – хитро усмехнулся парень, явно подразумевая не дружбу, а отношение меж собакой и ее хозяином, пускающий команды. Он разворачивается и направляется к себе в комнату, но, все же, я рискую своей головой, когда вновь останавливаю его.

– Нильс, мы можем все решить словами, всего лишь поговорить, как нормальные люди, без использования… физической силы. Зачем ссорится? Нам жить друг с другом еще два года. Может, когда-нибудь мы могли бы стать друзьями, – последняя попытка наладить с ним отношение, выйти из этого чертового блока, избавиться его нещадной близости и явным умопомешательством.

Но как бы я не была мягка и вежлива, ожидание понимания и его проявления его светлого разума – все идет к черту, когда парень начинает хохотать, будто на эмоциях я рассказала самый юморной анекдот. Свободно, откровенно, не стесняясь, и его это действительно смешит, ни как не наиграно, позабавившись не только моими словами, а и моим онемением. Я нахмуриваюсь.

– Неужели ты думаешь, что мы будем друзьями, англичанка? Прайс, посмотри на себя: ты стала безвольной, уступчивой, слабой крошкой-девчонкой. Не отниму и твоего усердия благодеяния и защиту бедолаг, но при этом, раньше ты могла наблюдать за моими мучениями с восторгом, удовольствием, потехой, как над пустой игрушкой. И поверь мне, ничто теперь не сможет помешать, получить ту же дозу наслаждения с тобой. Я тебе не шаткий мальчишка, Прайс, и при надобности устрою тебе настоящую встряску. Думаешь, если ты была первейшей девчонкой элиты, то я не стал одним из парней в округе сильнейших? Я знаю цену всему: себе, моим поступкам и твою цену, детка, тоже знаю. И ты никогда не сможешь пойти против меня, ты – никто, лишь очередная грязь под ногами. Ты не та, кто однажды может стать равна мне. Вижу, что боишься, трусишься, как осенний лист, а это лучший комплимент с твоей стороны. Не быть тебе мне ни другом, ни врагом. Ты – пустое место, пустой звук. Тут, в Нью-Йорке всем плевать на тебя, жива ты или мертва, ровно как и мне. Ты сделала огромную ошибку оказавшись не в том месте, и не в нужный час. Расплачивайся за свои ошибки, ведь все мы грешны.

Веркоохен говорил хлестко, желчным полушепотом. На глаза прорываются отчаянные слезы, и я их не сдерживаю, но мужественно выслушиваю каждое слово, которое он проговаривает настолько поглощенный ненавистью и стерпевший не мало страданий. В нем столько зла, столько обиды и обреченности, что становится жаль ту сгубленную душу, которая запятнана моими грязными руками. Своими собственными поступками свершенные в далеком прошлом, я уничтожаю себя же в настоящую. Кто знал, что я смогу породить себя, только в другой, совсем юном человеке? Но я должна была задумываться о последствиях, я должна была понять, что зародила в обычном и простом мальчике настоящее нещадное и жестокое чудовище, что жаждит мести и крови.

– Мне жаль, – единственное, что я могу прошептать в свое оправдание и виновато опустить голову, чувствуя стыд и бесславие. Слезы проскальзывают по щекам неутешной рекой, и я пытаюсь не подавать виду, что позволила эмоциям взять надо мной верх. Но он меня ненавидел с такой силой, с такой злобой, испытывая отвращение только раз поглядев на меня… Хотелось тут же содрать себя свою шкуру, перебраться в другого человека, искупить всю свою вину, но я упустила этот шанс, еще в детстве, когда позволяла себе глумление над мальчиком.

– А мне – нет. Соизволь смотреть на меня, когда я с тобой разговариваю, Прайс. Имей хоть малейшее уважение! – его голос черств и груб, как и было раньше. Я непослушно отвожу взгляд куда-то в строну, опуская голову еще ниже, пытаясь укрыться от Веркоохена и его разъедающей меня вражды.

Веркоохен не выдерживает и рывком поднимает мой подбородок, заставляя меня ужаснуться, но встретится с его синими пронзительными и осуждающими глазами. Прикрываю глаза, и слезы вырываются с новым потоком, заставив меня тихо всхлипнуть. Он разглядывал мои слезы, кажется, сам не поверив в то, что видели его глаза.

– Ты чертовски жалкая, Рози, – заключил он, довольствуясь тем, что смог сделать со мной за считанные минуты.

– Роуз.

– Умойся. Я буду готов через десять минут. Новенькой не стоит пропускать лекции в первые дни обучения, – произносит парень, заставив меня всхлипнуть вновь. Но он отступает и закрывает двери в свою комнату, оставляя меня стоять одну в коридоре со слезами, шмыгая носом и с панической дрожью рук.

Я не хочу с ним иметь ничего общего. Он только что заставил меня перетерпеть все самые жуткие эмоции, но при этом, все же согласился с моей просьбой – пойти в колледж. Насколько нужно быть бесчеловечным, чтобы давить морально? Веркоохен собирается в колледж, что означает, я буду идти буквально на поводке, рядом, как ручная псина. Парень избавит меня от всех возможностей, которые помогли бы мне как можно скорее попрощаться с ним.

Быть может, я заслуживаю такого отношения, но я не дам этому случится – стать рабой умалишенного человека. Я перетерплю все его выходки, и тогда он оставит меня в покое. Это есть правильное решение. Я позволю себе перенести тяжелый моральных груз, но не физический, чего я буду избегать всеми способами. Нильс Веркоохен действительно может меня ударить, и я это чувствую своим нутром. Только, не буду испытываю судьбу, и не буду принуждать его к насилию.