Привычка жить

– Как это – кто? Царь Петр Первый, конечно! – удивленно взглянул на нее Дима. – А вы что, не знали?

– Не-а! – весело помотала головой Женя.

– Вообще-то стыдно этого не знать, девушка… – медленно и сквозь зубы вдруг процедила Галя, продолжая скользить взглядом по сидящим за столиками отдыхающим, – есть вещи, о которых не знать нормальному человеку просто неприлично…

– Ну, значит, я такая и есть… неприличная! – весело рассмеялась Женя, ничуть на нее не обидевшись.

– А по-моему, нет более ужасного неприличия, чем судить о чужом неприличии, – тихо пробормотал Дима, не взглянув даже на свою девушку. И продолжил как ни в чем не бывало: – Да-да, Женечка, именно Петр Первый для нас все эти ужасы и придумал! Захотелось ему, понимаете ли, к Европе подлизаться! До него в России началом нового года считалось первое сентября, а он решил, чтоб у нас все как у них было. И даже указ издал специальный, в котором все прописал – чтоб, мол, знатные да именитые перед воротами домов своих большие украшения из деревьев еловых чинили, а бедные – хотя бы одним деревцем иль веточкой. И чтоб стоять тем украшениям по седьмое января включительно.

– А насчет подарков как? Святая обязанность на подарки разоряться тоже петровским указом была установлена? Или получилось так, как у нас всегда и получается? Заставили дурака богу молиться, а он и лоб расшиб?

– Вот про подарки не знаю. Про подарки я вам ничего вразумительного не скажу. Наверное, эта традиция уже сама собой к нам из Европы как-то переползла, вместе с украшениями из еловых деревьев. Вот и маемся теперь всеобщей оголтелостью…

– Ну да. Про оголтелость – это вы правильно сказали. Именно оголтелость. Попробуй поплыви против этого течения! Никого ж не волнует, что, может, у тебя на сей момент возможностей нет, например… Петр Первый вон умный был. Вон как четко расписал – богатым ставить деревья, а бедному можно и веточку. А нам никто такого не распишет. Мы носимся по магазинам, как дураки озабоченные. Что богатые, что бедные… Я вот уже три часа здесь брожу, а толку никакого!

– Три часа?! Не-е-е, я столько не выдержу… – протянул весело Дима. – Со мной по магазинам ходить – мучение сплошное. Правда, Галь?

Галя, будто с усилием вытащив свой взгляд из глубин равнодушного созерцания, уперла его в Диму рассеянно. Наверное, ей так хотелось – чтоб именно рассеянно. Наверное, она думала, что это со стороны очень романтично выглядит. Вроде как мне и дела никакого нет до вашего этого дурацкого разговору. На самом деле никакой такой рассеянности во взгляде ее вовсе не наблюдалось. Наоборот, кольнул он живейшим любопытством и прежней досадой. Вроде того – что это за идиотку ты в наш двухместный интим привел? Ну ладно, понятно еще, почему привел. Пожалел женщину. А вот по какому такому праву ты с ней разговоры всякие ведешь да шутки шутишь, очень хотелось бы знать…

Попялившись таким образом на Диму и так и не ответив на его вопрос, Галя снова отвернула лицо к публике, отпила медленно из своего бокала, тем самым задав начало совершенно неловкой паузе. Дима уставился на нее в недоумении, поморгал светлыми короткими ресницами, а Женя даже рассердилась слегка – вот же поганка какая! Что она ей сделала-то? И так же понятно, что чувствует она себя свиньей бессовестной из-за неловкого этого вторжения, зачем же еще и усугублять эту ее неловкость? Еще и в неграмотности неприличной ее упрекнула! Да сама ты такая! Эх ты – нэсэ Галя воду, коромысло гнэтся…

– Дима, а как ваш маньяк себя чувствует? Не пришел в себя? А то, знаете, так и осталось непонятным, зачем он на мою соседку напал! – громко и отчетливо, специально для Гали, произнесла Женя. Видишь, мол, я ему никто! Кончай давай надуваться, как жаба! Я для него всего лишь проходящее по очередному делу лицо! И больше никто! А ты исподозревалась вся насквозь, изозлилась наизнанку…

– Да я как раз жду звонка из больницы… – вмиг подобравшись и сведя белесые брови домиком, серьезно ответил Дима. – Я утром звонил уже туда, сказали, что после обеда можно будет еще раз допросить. Если удастся узнать что-то ценное, я вам обязательно сообщу, Женя!

– Ну что ж, желаю успеха… – пробормотала Женя, торопливо прожевывая последний кусок бифштекса. – И спасибо вам, что приютили бедную женщину. А то до сих пор бы стояла со своим подносом, как попрошайка на богатом пиру… Я пойду, спасибо!

Она торопливо поднялась со стула, неловко нахлобучивая на себя шапку и одновременно закидывая на плечо ремень сумки. Галя, наконец, улыбнулась ей вполне благосклонно, даже зубки беленькие при этом показала – маленькие, остренькие…

– Я вам позвоню, Женя! – уже в спину ей громко проговорил Дима. Она чуть обернулась к нему, пожала на ходу плечами – как хотите, мол…

Купив в подарок Катьке тот самый свитерок и экипировав Максимку новыми трусами-майками, она вышла на улицу, вдохнула в себя невкусный городской морозный воздух. Тут же срочно захотелось домой, в родные стены, к дивану, к аукубе, к родительскому портрету на стене… Господи, что же это такое происходит с ней в последние дни? То ревет всю ночь, то из дому убегает, едва глаза продрав, а то вдруг обратно домой торопится, будто бежит от опасности какой… Что за метания такие душевные? И какая же она после этого аукуба равнодушная да искусственная? Никакая она не равнодушная – нервнобольная скорее. Навязчивыми мыслями о милиционере Диме преследуемая. Дался он ей, этот милиционер… Лезет и лезет в глаза, деваться от него некуда… Чего о нем думать-то? Пусть вон Галя про него думает! А она из-за него даже мобильник новый Максимке не купила! Подошла к витрине, сразу зарябило в глазах… Придется ему просто денег дать, чтоб сам пошел выбрал. Хотя подарком – оно, конечно, интереснее…

Придя домой, Женя развернула было поначалу бурную деятельность по стирке-уборке и приготовлению ужина, потом вдруг враз обленилась и бросила все – не захотелось, и все тут. Ничего, завтра доделает. Завтра же тоже выходной! Ну, ужин, конечно, не отменишь, а остальное точно подождет. Надо себя отвлечь как-то. Интеллектуально. Загрузить не руки, а голову. Почитать, что ли? Или телевизор посмотреть? Нет, лучше почитать все-таки…

Обнаружив в Катькиной комнате маленькую книжицу в яркой обложке и со знакомым до боли именем писательницы-детективщицы, Женя забралась с ногами в уголок дивана, настроившись окунуться с первой же страницы в лихо закрученный сюжет. Она порой увлекалась этими детективами. Да чего там говорить – ими вся страна увлекается, наповал сраженная их количеством. О переходе же количества в качество Женя судить никогда не бралась. Что она, литературный критик, что ли? Она вообще к любой критике относилась несколько настороженно. Человек старался, писал… И вообще – раз текст читается, значит, хороший текст. А не нравится – не читай. То есть не покупай. Правда, иногда ей казалось все-таки, что персонажи у писательницы получались неживые какие-то. Будто второпях придуманные. Наверное, и впрямь второпях, раз с такой бешеной скоростью новые детективы в свет выходят. Но опять же не ее это дело! Может, специально задумано так? Может, второпях – оно интереснее? А она тут будет оценки свои глупые выдавать… Кому они нужны, ее оценки? Сиди и читай себе в уголке, поджав коленки. То есть не цвети, и не пахни, и полива не требуй, как говорит Катька вполне справедливо, сравнивая ее с аукубой японской…

Прочитав первые две страницы, Женя вдруг поняла, что ни слова не усвоила из прочитанного. Все провалилось в пустоту, даже страшно стало. Она подняла от книги глаза, прислушалась к тишине в доме – хоть бы ребята пришли поскорее, что ли… Господи, так же с ума сойти можно!

И тут же, словно во спасение, требовательно заверещал дверной звонок. Кто это? Катька? Максимка? Вздрогнув, Женя подскочила и с радостью метнулась в прихожую и, даже в глазок не удосужившись глянуть, рванула на себя дверь от души.

– Ой, Анна Ивановна… Это вы…

– А ты кого ждала, егоза такая? Хоть бы спросила, кто пришел… – решительно ступила в прихожую Анна Ивановна, на ходу расстегивая шубу и стаскивая с головы вязаный берет. – Что, не ждала?