Городской роман

Приглашения и заказ банкетного зала ребята взяли на себя, но уже через несколько дней стало ясно, что идея относительно ресторана больше похожа на утопию: все окрестные заведения подобного типа были расписаны на несколько месяцев вперед, а те, что пока пустовали, ломили такие цены, что создавалось ощущение, будто они рассчитаны не на простых смертных, а на детей Рокфеллера или, по крайней мере, внебрачных продолжателей Остапа Бендера. Поняв, что с рестораном дела обстоят паршиво, на семейном совете было решено собрать всех приглашенных дома у Аленкиной мамы, благо места было предостаточно.

Работа кипела у Светланы, казалось, круглосуточно. Все, начиная с окон и паласа и заканчивая никелированной крышкой чайника, было начищено до блеска. В большой комнате, на карнизе, у самого потолка, упругие белоснежные фалды накрахмаленного тюля были собраны в мелкую сборочку, а книзу расходились тяжелыми широкими полукружьями, напоминавшими свадебный наряд невесты.

Палево-бежевые драпировки штор были кокетливо подхвачены по бокам витыми золотистыми шнурами, а по карнизу вместо ламбрекена шла причудливая, слегка прозрачная легкая вьющаяся полоса ткани, спадающая по самым краям воздушным пенным каскадом.

Шторы, как и многое другое в доме, были сделаны руками Светланы, которая, казалось, могла смастерить все: блузки и юбки, вязаные свитеры и вышитые картины, портьеры и одеяла, – для нее не было такой вещи, которую она не могла бы сделать из ниток и материала собственными руками. Все, за что она бралась, выходило необыкновенно красиво и аккуратно, и, если бы она не говорила, что из вещей куплено, а что изготовлено ей самой, отличить их по внешнему виду было порой просто невозможно.

Особенно здорово у нее выходили всякие безделушки, додуматься до изготовления которых мог только очень талантливый человек. Например, из плотного кусочка картона, квадратика поролона, остатка атласной ленточки и нескольких сантиметров цветастой ткани у Светланы могла выйти эксклюзивная модель шляпки с блестящим бантом и изогнутыми широкими полями, которая прикреплялась к стене и служила подушечкой для иголок, а из бортов старой, слегка прорезиненной сумки неожиданно получалась отличная косметичка, завязывающаяся по кругу на бант и открывающаяся перед хозяйкой в один миг.

О таланте Светланы делать из ничего конфетку знали все и пользовались этим по полной программе. Относясь к людям в большинстве своем уважительно, Света не могла отказать в просьбе, тем более если порадовать человека было в ее силах, и поэтому, по словам Анатолия, работала, как негр на плантации, днями и ночами за обидные гроши, а то и совсем даром.

Уразуметь, что работа Светланы могла ей приносить, кроме материального обогащения, еще и удовольствие, Анатолий не мог никак, считая безотказность жены слабохарактерностью и мягкотелостью и выливая на ее склоненную над очередным заказом голову реплики крайнего возмущения и благородного негодования.

Но, как это ни парадоксально, Светлана любила делать разные вещи, независимо от того, что ей это сулило, и происходило это не от глупости и, как говорил Анатолий, романтической женской ерундистики, а потому, что сам процесс изготовления и появления на свет очередного маленького чуда приносил ей радость и наслаждение. Ей нравилось видеть, как из ничего, из кусочков и лоскутков, на свет появлялся очередной авторский шедевр.

Вот и теперь, когда в доме все уже было убрано и готово к приему гостей, Светлана сидела с иголкой в руках и украшала свадебное платье дочери, сшитое ею буквально день назад. Твердый, украшенный бисером и блестками корсет оставлял плечи открытыми, а широкая, до самого пола, юбка была расшита белым поблескивающим шелком. Цветущие ветви яблони тянулись от подола вверх, к поясу, стянутому плоским мягким ремешком; их цветы, раскинувшие по самому низу свои широкие атласные лепестки, уходили наверх и заканчивались нежными бутонами, слегка объемными и шероховатыми на ощупь. Белая короткая фата была вышита в тех же мотивах, но цветы, идущие по самому краю, казались более мелкими и частыми.

Воткнув иголку в шитье, Светлана разогнула затекшую спину и отправилась на кухню ставить чайник. Теперь она могла не спешить – примерка была назначена на завтра, а работа почти подошла к концу. Залив в чайник свежей воды и поставив его на конфорку, Светлана подошла к окну и выглянула на улицу.

На землю падали пушистые, крупные, словно куриные перья, лохматые белые хлопья. Высокие тополя, укрывшись богатой белой пелериной, напоминали аристократических дам, спрятавших свои носики в песцовые воротники, а изломанные радикулитом, полусогнутые корявые липы изумленно протягивали свои руки, стараясь поймать хотя бы несколько снежинок в неловко растопыренные пальцы. Но снег выскальзывал у них из ладоней, осыпаясь с ветвей крупными кусками слипшегося сахарного песка.

В доме царила полная тишина, нарушаемая только отдаленным звуком уборочной техники, расчищающей дорожки для пешеходов, да тиканьем настольных кухонных часов, безжалостно отбивающих нескончаемые секундочки. Света смотрела на падающие снежинки и думала о своей жизни, развалившейся вдруг так неожиданно и нелепо.

Разрыв с Анатолием был мучителен и обиден, а поведение Володи необъяснимо и оскорбительно. О том, что он взял деньги из ее кошелька, Аленке и Ивану Светлана рассказывать не стала, но не из стремления выгородить сына, а чтобы не портить ребятам предстоящий праздник. Мысль о том, что ее сын способен на воровство, была отвратительной и ужасной, доводила до головной боли и тошноты. Думая о том, что произошло, она ощущала такой стыд и позор, будто ее кто-то вымарал в грязи и поставил посреди площади на всеобщее обозрение.

Как же такое могло произойти? Ведь всю свою жизнь она учила его честности и доброте, порядочности и уважению к окружающим. Неужели все это могло испариться при первом же удобном случае? Тогда какое право она имеет учить чужих детей, если не смогла вырастить своего?

Непосредственная Александра отреагировала на новость просто:

– Не забивай себе голову, Светочка, попусту, – махнув рукой, будто ничего сверхъестественного не произошло, посоветовала подруге она. – Не святым же духом мальчишке жить. Да, неприятно все это, конечно, но не смертельно. Еще скажи спасибо, что домой пришел, а не отправился на промысел.

– Промысел? – При мысли о том, что ее сын мог залезть к кому-то в карман, Светлану словно прошило током.

– А что, долго ли? – вскинулась та. – Вон моего младшенького пару недель назад домой буквально за ухо приволокли. Представляешь, этот любитель острых ощущений схомячил пирожное прямо не отходя от кассы, в супермаркете.

– Как это «схомячил»? – удивленно раскрыла глаза Светлана.

– Как, как, – фыркнула Александра, – очень просто: открыл коробку с «картошкой», заныкался между стеллажами, вытащил одну штучку и давай наяривать. Ты же понимаешь, что там «видюшки» кругом? Не успел он дожевать, как его тепленьким, с набитым ртом, и взяли под белы ручки.

– И как же теперь? – сжавшись, Светлана представила, что ощутила бы она, если бы на месте соседского Антошки оказался Володя. Не дай Бог, конечно, но она бы от стыда не смогла людям в глаза глядеть.

– Знаешь, я всегда была сторонницей того, что клин клином вышибают. – Голос Александры не напоминал человека, которого постигла вселенская катастрофа. – Пошла я в магазин, накупила несколько упаковок этой самой «картошки» и заставила его есть.

– И как воспитательная мера, сработала?

– Еще как сработала! – тоном заправского воспитателя со стажем изрекла Александра. При воспоминании об устроенной экзекуции глаза ее засияли, а рот сам собой расползся чуть ли не до ушей. – Сначала этот деятель даже обрадовался и никак не мог поверить своему счастью, что все это богатство ему одному досталось, и ни с кем делиться не требуется, – загадочным тоном произнесла она. – На третьем пирожном темп поедания явно замедлился, а на пятом парень и вовсе забуксовал. Все, говорит, больше не могу, внутренний резервуар не позволяет. А я ему – сумел твой резервуар воровать, вот пусть теперь и доест все, что в коробке осталось. А в коробке еще пять штук своей очереди ждут.