Параmonoff in Pictures
Параmonoff in Pictures читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
глава 7
Пока Лика работала в одной из европейских стран, ее внешность претерпела некоторые изменения. Я ничего не имею против пластической хирургии, и косметологии, но губы а-ля Поль Робсон на Ликином славянском лице внушали мне священный ужас. Аборигены нашего отдела с удивлением взирали на эту метаморфозу, не привыкли еще, но сама Шварева считала их чрезвычайно сексуальными.
Сегодня к подколам Шваревой я была равнодушна, куда больше меня занимали неизвестные личности, подкинувшие в квартиру осиное гнездо. В милицию заявлять, может и не нужно, а вот Михалычу доложить надо обязательно. Избавившись от прилипчивой Лики, Максимовский вернулся в мой закуток и сразу озаботился моим задумчивым видом.
– Парамонова, ты же боец, отставить киснуть! Ты из-за Лики что ли расстроилась?
– Тебе не кажется, что у меня есть проблемы посерьезней, чем ваше любовное токование? – недовольно спросила я.
– Ну, ну, еще скажи, что тебе все равно.
– Мне – все – равно. Хочешь кофе?
Если честно, то от редакционного кофе уже тошнило, вот и Роман посмотрел на часы и объявил:
– Обедать пора, а так, как у нас еще не закончены редакционные дела, то приглашаю тебя в буфет.
– В наш буфет?
– Да, – улыбнулся он. – На все про все времени мало, нам еще к Плавному с вашим Михалычем назначено.
Совещание у главреда само по себе событие, и то, что в приемной Плавного царствует Аннушка добавляло мне беспокойства. А ну, как между ней и Максимовским произойдет разговор, который бы я не хотела услышать? Но Роман не дал мне углубиться в переживания по этому поводу, и твердо взяв за руку потащил в направлении нашего знаменитого буфета. Знаменит он был высокими ценами и буфетчицей Ириной, напоминающей итальянскую кинозвезду Монику Беллуччи не столько длинными волосами цвета антрацита, сколько аппетитными формами, сводящими с ума высший эшелон редакторской власти.
Из соображений экономии наша братия в буфет ходила редко, обедали домашними заготовками, быстрорастворимыми супами, или шаурмой, свернутой ловким узбеком в палатке на углу нашего здания.
У входа в царство осетрины и брауншвейгской колбасы нас обогнала стайка длинноногих девиц из секретарского отдела. Их веселое щебетание прервалось на секунду, и вновь вспыхнуло приветственными возгласами:
– О, какие люди!
Я почувствовала себя не в своей тарелке, в узкой кожаной юбке, топе со шнуровкой, и туфлях на высоченной шпильке, я выглядела как любительница садо-мазо.
– Привет, девчонки, – Максимовский улыбнулся, и подмигнул всем сразу. Я скривилась, словно надкусила лимон, как же меня задевало его желание флиртовать со всеми на глазах спутницы. Надо притормозить, Роман стал моим любовником, но отнюдь не собственностью – пусть делает что хочет. Вот так.
Мы выбрали столик у окна, Макс принес поднос с кофе, бутербродами, и салатом на прозрачных аркопаловых тарелках.
– Приятного аппетита, – прозвучало откуда-то сверху.
Я подняла глаза – Михалыч, рядом Плавный и с ними бессменная Аннушка. Все с интересом разглядывали мой необычный костюм.
– Спасибо, – выдавила я, в то время как Макс пожимал руки шеф-редактору и главному.
– Вот пообедаем и прямиком к вам, – напомнил Роман.
Начальство согласно покивало не сводя с меня изумленных глаз, странно, но такого фурора в нашем отделе я не произвела, все-таки журналиста трудно чем-либо удивить.
– У журья со вкусом большие проблемы, – не удержалась от комментария Аннушка, – я была о Парамоновой лучшего мнения!
Хоть и удалилась начальственная троица от нас на приличное расстояние, все же я услышала и то, как осадил ее Михалыч:
– Не судите, да не судимы будете.
Расстроилась. Я, действительно, смотрелась черной вороной, и почувствовала себя крайне неуютно, но в окна светило летнее солнце, зеленела листва, рядом человек, в которого я влюблена, он положил в мой кофе сахар, заботливо пододвинул тарелку с бутербродами. Я улыбнулась ему и в ответ увидела взгляд от которого пошла кругом голова… Да пошли они все к черту! Я счастлива, слышите? Журналистка Парамонова с испорченным вкусом абсолютно счастлива!
Героическое освобождение меня из притона и отделения милиции произвели на Михалыча и Плавного неизгладимое впечатление, ведь о репертуаре артистических выступлений в том заведении еще не было известно прессе.
– Да… ребятки, теперь ваша задача изложить все, не упоминая имен, конечно. Уверен, это будет бомба! – сказал Плавный, потрепав Романа за плечо, и добавил: – Молодцы.
– Идите, работайте, – напутствовал Михалыч, – о твоей безопасности, Алла, на первых порах позаботится Роман. Думаю, запугивания с их стороны больше не будет, и так уж засветились по полной. Да и милиция занялась этим, но, скорее всего, замнут, слишком большие связи у задержанных. Наша задача осветить тему процветания подобного бизнеса в столице, а не выводить главные лица на чистую воду, это дело других структур.
Вот и все. До среды мы совершенно свободны, то есть свободны от посещения редакции, можем работать дома, и к назначенному времени сдать долгожданный материал Михалычу. В отделе нас перехватила Горобцова, жаждала поделиться перлами, найденными в письмах читателей. Безмерное любопытство Настеньки приносило пользу редакции в разделе писем читателей под оригинальным названием 'Дорогая редакция…'
– Нет, Парамонова, ты послушай, спрашивает: почему от вашей газеты так пачкаются руки? А вы что хотели, уважаемая, какие темы, такие и руки…
Возмущенную читательской требовательностью Настю мы переадресовали подошедшему Лопатину. Эрзац был угрюм, молча выслушал Горобцову, и ответил:
– Свинец. Точнее, свинцово-графитная краска.
– Ну, Лопатин, ты даешь, отчего – я и сама знаю, а тебя спрашиваю, как ответить, чтобы и читатель был доволен и мы не выглядели ретроградами, использующими старые технологии!
– Настя, наш суточный выпуск превышает сто одиннадцать тысяч экземпляров, объясни ей, что такой тираж на мелованной бумаге не печатается, – и эрзац демонстративно повернулся спиной к Горобцовой, давая понять, что аудиенция окончена.