Шалости фортуны

...Вот их свадьба — не московская, суетливая и беспечная, а вторая — в Грузии, наполненная глубоким и вечным смыслом, торжественная и величавая. Он вспоминает слова деда, сказанные не за столом, с рогом в руках, а позже, один на один. «Резо, ты нашел жемчужину. Но в дурных руках мутнеет и чахнет даже жемчуг. Сумей ее сберечь — и тогда ее блеск осветит и согреет твою жизнь».

...Вот они весной в Париже. Им так хорошо вместе в этом городе, будто специально созданном для влюбленных, что они не могут оторваться друг от друга. И везде — в отеле, в кафе, в такси, в магазинах — беспечные французы принимают их за молодоженов. А ведь они уже шесть лет были вместе...

Да, это были счастливые годы. Пожалуй, единственное, чего не хватало их семье, — это детей. Нет, и Лариса, и Реваз были абсолютно здоровы, но, увы... А ведь Ларисе очень хотелось ребенка. Она никогда не жаловалась, не роптала, но Реваз видел, как загорались ее глаза при виде чьего-нибудь малыша, с какой радостью возилась она с Катей Коротковой. Хоть в этом и не было его вины, Реваз остро переживал, что его Лариса обделена радостью материнства.

А в остальном... Нет, до сего дня Ревазу не за что было упрекнуть себя. Он всегда, каждым своим словом, каждым поступком доказывал свою бесконечную любовь к жене. Но и сам получал бессчетные доказательства того, что нежно и верно любим. И сейчас ему казалось, что этих ее доказательств было куда как больше.

По скрипучей лестнице Реваз поднялся к двери в мансарду. Тронул ручку — дверь была закрыта. Реваз сел на ступеньку и обхватил голову руками. Чего бы только он не отдал сейчас за то, чтобы загнать те грязные слова обратно в свою безумную от гнева глотку...

— Лара, милая, прости меня, — начал он глухим, чуть подрагивающим голосом. — Я бываю глуп, ревнив и несдержан, но, поверь, это только потому, что я люблю тебя. Я люблю тебя — ты это знаешь, но ты не знаешь, КАК я тебя люблю. Это нельзя передать словами... — Опять, как когда-то, от волнения у Реваза появился сильный акцент. — Ты — самое дорогое в моей жизни. Моя мать далеко — ты мне мать. У нас нет детей — ты мой ребенок. Ты — мое солнце, мое небо, ты — вся моя жизнь. Прошу, не отнимай у меня себя — тогда мне просто незачем будет жить. Я обидел, оскорбил тебя — прости. Поверь, я откусил бы свой поганый язык, но как тогда я смогу сказать тебе о своей любви, как смогу вымолить твое прощение?!

Лариса сидела на кровати, обхватив руками колени, по ее щекам текли слезы.

Слезы наполнили и глаза Реваза.

Их разделяла только тонкая фанерная дверка...

С улицы донесся гудок машины — опять приехала техпомощь.

— Прости меня, Лара, — сказал Реваз срывающимся голосом. — Умоляю, прости.

Лариса молчала.

Снова загудела машина. Реваз встал и, тяжело ступая по лестнице, пошел на улицу.

Лариса сквозь слезы смотрела из окна, как он, сгорбившись и низко опустив голову, медленно бредет к машине.

Все тот же парень первым делом снял с «Опеля» злосчастное реле и проверил — оно было неисправно. Мастер был явно обескуражен.

— Черт знает что! Ничего понять не могу. Надо обязательно сделать полную диагностику. А сейчас... У меня и реле-то такого больше нет. Придется вас до станции на тросе тащить.

Тут у Реваза зазвонил телефон. Это был Игорь Манохин.

— Резо, ты где? — бодро спросил он.

— У тебя на даче, — хмуро ответил Реваз.

— А что случилось?

— Машина сломалась.

— А где Лара?

— В доме, на втором этаже, — Реваз говорил мрачно и неохотно.

Манохин помолчал, а потом сказал виновато:

— Резо, ты меня извини, но твой «Опель» сломал я. Знаешь, мы подумали, что вам с Ларисой надо побыть одним, чтобы поговорить, разобраться... Видимо, это была плохая идея, прости. У тебя под водительским сиденьем лежит коробочка — это реле впрыска топлива, там же и схемка, куда его поставить. Это просто: неисправное реле вынь, а это вставь... Не сердись, Резо, ладно? Мы хотели помочь...

В трубке раздались гудки отбоя.

Реваз заглянул в салон машины и достал из-под сиденья реле. Он протянул его мастеру и буркнул:

— Здесь, оказывается, есть запасное...

И вдруг почувствовал, как чья-то рука скользнула под его руку, и к плечу кто-то прильнул...

Реваз повернул голову и увидел широко распахнутые голубые глаза Ларисы. Они чуть опухли и покраснели от слез, но прекраснее этих глаз для него в мире ничего не было! А главное — в них опять неугасимым огнем горела вечная, всепрощающая любовь!..

— И у меня тоже... — сказала она.

Лариса смущенно улыбнулась и протянула мастеру ладошку. На ней лежала коробочка реле.

Реваз вынул из кармана руку — в ней была еще одна точно такая же коробочка.

— И у меня...

Они засмеялись оба — легко и радостно, как умеют смеяться только абсолютно счастливые люди. Он подхватил ее на руки и закружил, крепко прижимая к себе. Реваз что-то кричал, ликуя, в хмурое осеннее небо, а Лариса летала на его сильных руках, и прохладный ветерок уносил прочь все ее обиды — действительные и мнимые...

...Слесарь держал в руках три одинаковых реле и недоуменно смотрел на эту безумно-восторженную круговерть. Поначалу он хмурился, догадываясь, что стал жертвой какого-то странного розыгрыша, а потом счастливое буйство хозяев захватило и его. И, улыбнувшись, он подумал: «Какая, к черту, диагностика! Тут и так все понятно...»

А через год Лариса родила дочку.

Воистину — нет худа без добра!

СЧАСТЛИВЫЙ МИГ ПРОЩАНИЯ

Елена Андреевна просматривала поступившие из банка документы, когда дверь ее кабинета без стука отворили. На пороге появился шеф с каким-то высоким мужчиной.

— А здесь резиденция нашей финансовой богини! Познакомьтесь: Елена Андреевна! — Шеф с радушной улыбкой положил руку на плечо гостя. — А это Вадим Юрьевич Исаев, наш новый партнер и...

Шеф что-то продолжал говорить, но Елена Андреевна уже не слышала его. Сердце оборвалось, перехватило дыхание, и, окаменев, она неотрывно смотрела на стоящего в дверях мужчину.

...Они познакомились семь лет назад, на свадьбе у Копыловых. Лена, лучшая Катина подруга, была ее свидетельницей, а со стороны жениха свидетелем был он, Вадим, друг и партнер Володи по бизнесу. Впрочем, бизнес — слишком громко сказано. Просто Вадим мотался по заводам и привозил в Москву небольшие партии дефицитных запчастей, а Володя реализовывал их — через магазины и рынки.

Именно Вадим стал подлинной звездой свадебного торжества. Он сразу взял застолье в свои руки, возложив на себя обязанности тамады, и справился, надо сказать, с этим блестяще.

Высокий красавец брюнет буквально покорил всех своими прекрасными манерами, оригинальными, необыкновенно красивыми тостами и очень смешными и точными остротами. Девчонки не сводили с него глаз, но Вадим откровенно ухаживал весь вечер только за Леной.

И Лена, что называется, «поплыла». Да и как было устоять против завораживающего взгляда бездонных карих глаз, проникновенного бархатного баритона, нашептывающего головокружительно изящные комплименты, и волнующих прикосновений его сильных и ласковых рук! Ей нравилось в нем все, и даже то, что он на добрый десяток лет старше, не отпугивало, а, наоборот, привлекало ее еще сильнее.

В конце вечера они уже целовались в укромном уголке, и сердце девушки звенело счастьем — это он, он!

Следующий день они провели вместе. Гуляли, катались на речном трамвайчике, целовались. Вадим рассказывал невероятные истории из своей жизни, а Лена, позабыв обо всем на свете, слушала, все глубже и глубже погружаясь в омут его колдовского обаяния. Закончился день в квартире, которую Вадим снимал в Люберцах.

Лена не была пай-девочкой и в свои двадцать уже имела кое-какой сексуальный опыт. Но только той ночью, в умелых и нежных руках Вадима, она в полной мере поняла, какое это счастье — быть женщиной!