Я иду к тебе

— Ты не говорила, что у тебя есть машина!

— А это и не моя, — беспечно отозвалась Ника, открывая заднюю дверцу, — одолжила у подруги.

Дверца никак не хотела поддаваться. Андрес посмотрел на Никины мучения, улыбнулся и легким нажатием руки справился с замком. Потом поставил сумку на заднее сиденье и повернулся к Нике:

— Ну, здравствуй, наконец!

Поцелуй был долгим и неспешным, словно они целовались не холодной сентябрьской ночью на платной автостоянке Шереметьева, а в полумраке спальни. Тот невероятно сладкий рот, о котором она мечтала, снова завладел ее губами. Те же сильные руки так сжали ее, будто он хотел всю ее втиснуть в свое сильное тело. Два сердца забились в унисон, превращая желание в жажду, а жажду в неизбежность. Это продолжалось несколько мгновений — и долго-долго…

— Ну что, любовь моя? Кто поведет машину?

Ника оторопело посмотрела на Андреса. Голова кружилась после поцелуя, и слова доходили до нее с трудом. Андрес чуть отстранил ее от себя, но не выпустил из кольца своих сильных рук. Он смотрел на нее и улыбался.

— Что ты сказал? — ее голос вдруг охрип и стал каким-то чужим.

Он повторил:

— Ты пустишь меня за руль?

Ника поправила выбившиеся из-под кепки прядки и кивнула.

По дороге они говорили о пустяках: Андрес рассказывал, как хорошо сейчас в Праге, погода стоит прекрасная, листья с деревьев еще не успели облететь — просто сказка! Ника слушала, улыбалась и кивала, пытаясь задвинуть в глубину души страх предстоящего разоблачения. Как-то Андрес отреагирует на ее неожиданное перевоплощение из Лизы в Нику?

Когда они уже подъехали к Речному вокзалу, Андрес спросил:

— Куда мы сейчас поедем, ко мне или к тебе?

— Как — к тебе? — не поняла Ника. — Разве у тебя есть квартира в Москве?

— Своей нет, — пожал плечами Андрес. — Но у моего друга, который живет в Германии, есть. А у меня есть ключи и разрешение пользоваться квартирой когда понадобится.

— Я думаю, — осторожно сказала Ника, — сегодня не понадобится. Может быть, я тебе не говорила, что я счастливая владелица двухкомнатной квартиры на Беговой. Могу сдать тебе комнату на льготных условиях.

Андрес улыбнулся:

— В объявлениях в таких случаях обычно пишут «торг уместен».

Ника оживилась:

— Будем торговаться?

— Заранее принимаю все ваши условия, мадемуазель. — Андрес был галантен, как всегда. — Надеюсь, вы не оставите меня без средств к существованию.

— О да, я обдеру вас по-божески, — Ника одарила его ослепительной улыбкой, — как липку.

Так, пикируясь и смеясь, они добрались до Никиного дома. Однако во дворе, когда они вышли из машины и пошли в подъезду, Никино веселье как рукой сняло. А в лифте она совсем притихла. Андрес заметил перемену настроения и встревожился:

— Что-то не так? — Он дотронулся до ее руки. — Ты скажи. Еще не поздно, я могу поехать к себе.

— Нет-нет. — Ника покачала головой. — Что ты! Просто… Мне действительно надо тебе что-то сказать, вернее, показать…

— Что?

Тут, к счастью, лифт дополз до седьмого этажа.

— Сейчас увидишь. — Ника быстро выпорхнула из лифта и открыла дверь. — Заходи.

Устроив Андреса в гостиной и попросив обождать пять минут, она заперлась в ванной. Страшно нервничая, Ника сорвала с головы кепку и затолкала ее почему-то в корзину с грязным бельем. Вынула из глаз надоевшие линзы. Специальным составом убрала подтяжки с висков — глаза снова стали круглыми. Губкой с косметическим молочком смыла с лица слой пудры. Слава Богу, от накладного бюста она отказалась еще в Лиелупе; собираясь в дорогу с Андресом, засунула поролоновое великолепие подальше в глубь сумки. Андрес, конечно, мог тогда заметить изменения в ее фигуре, но ничего не сказал. И вообще, он и в Сигулде, и в кафе видел ее только в куртке.

Превращение заняло минут десять. Ника вздохнула — из зеркала на нее теперь смотрело ее собственное лицо. Только понравится ли оно Андресу?

— Лиза, куда ты пропала? — услышала она голос из комнаты. — Все в порядке?

Ника лихорадочно в последний раз провела расческой по волосам.

— Сейчас иду!

Мысленно перекрестившись, она вышла в гостиную и застыла перед креслом, в котором Андрес листал журналы.

— А знаешь… — Он поднял на нее глаза и обомлел: — Что…

Ника нервно улыбнулась:

— Да, это я. Не узнаешь?

Андрес не ответил — просто смотрел на нее во все глаза.

— Понимаешь, у меня такая дурацкая игра, — заторопилась Ника, — ну, что-то вроде хобби. Я всегда хотела быть актрисой, и не получилось. И в отпуске я стараюсь переделать себя до неузнаваемости и изображаю другую женщину, совершенно на меня не похожую… То есть…

Она запуталась в объяснениях и умолкла, ожидая самого худшего. Вот сейчас, сейчас он встанет и уйдет, уйдет навсегда, и она его больше никогда не увидит… И вздрогнула от неожиданности, услышав его смех.

— Ну, знаешь, любовь моя, — сказал Андрес, отсмеявшись, — актриса ты действительно неважная. То есть внешность ты действительно меняешь мастерски, а вот поведение… Боюсь, у тебя ничего не получается.

— Просто с тобой я уже ничего не меняла, — тихо сказала Ника. — Мне так хотелось прекратить эту дурацкую игру, но я не знала, как…

Она сделала маленький шажок навстречу Андресу. Совсем маленький — но он заметил, взял Нику за руки и привлек к себе на колени:

— Дай-ка я тебя получше рассмотрю!

Ника почувствовала, как с ее души свалился тяжелый камень. Она тоже рассмеялась и обняла Андреса за шею:

— Ну и как?

— Погоди-погоди. — Андрес взял ее лицо в ладони. — Такой ты мне даже больше нравишься. Разве можно прятать такие замечательные веснушки?

Он легонько коснулся губами кончика ее носа, потом щек, а потом его губы нашли губы Ники — конечно, не такие соблазнительно пухлые, как у Лизы Владимирской. Но Андрес, кажется, и не заметил этого недостатка…

Поужинать они собрались только в третьем часу ночи.

— Ну, а теперь признавайся, — сказал Андрес, с аппетитом уплетая цыпленка-табака, — что ты о себе еще напридумывала, кроме имени, дорогая моя Лиза-Вероника.

— Да почти ничего, — улыбнулась Ника. Она сидела напротив Андреса в легком пестром халатике, подперев голову руками, и с удовольствием смотрела, как он ест. Сама она опять не могла проглотить ни кусочка.

— А все же? — настаивал Андрес. — Давай-давай, снимай маску! Устрой сеанс саморазоблачения.

— Ну-у, — протянула Ника, — я, конечно, не студентка искусствоведения, а простой инструктор по шейпингу…

Андрес чуть не подавился:

— Как? Вот уж не подумал бы… Для инструктора по шейпингу ты неплохо разбираешься в живописи!

— Конечно. — Ника пожала плечами. — Мой отец был художник, и мой крестный — художник. Может быть, ты даже знаешь его — Старцев, Павел Феликсович.

— Старцев? — Андрес задумчиво наморщил лоб. — Старцев, Старцев… Нет, не помню. Впрочем, я ведь так, любитель-дилетант.

— Если бы ты по-настоящему собирал картины, — серьезно сказала Ника, — ты бы знал его непременно. Он не просто художник, он замечательный реставратор и известный коллекционер.

— Ну, я же говорю — я дилетант, — чуть виновато сказал Андрес. — Познакомишь меня с ним?

— Обязательно, — кивнула Ника. — Знаешь, он был другом моего отца. И когда мама с папой… ну, попали в аварию, я осталась совсем одна, он взял меня к себе, и… В общем, он мне — как родной.

— А давно это случилось?

— Десять лет назад. Мне было пятнадцать. Они поехали к друзьям на дачу в Звенигород. Я должна была ехать с ними, но почему-то заупрямилась и осталась дома. А их машину на обратном пути сбил грузовик. И все…

Они немного помолчали.

— А как звали твоего отца? — чуть погодя спросил Андрес.

Ника вздохнула:

— Как крестного. Тоже Павел, только Сергеевич.

— А маму?

— Наталья. Но все называли ее Татой. Она была художником-иллюстратором. — Ника оживилась: — Хочешь, я покажу тебе ее книжки?

Андрес кивнул: