Обманы

— Но ты мне не говорила, что год для тебя выдался тяжелый.

— Я не знала, что сказать. — Мир ее был столь хрупок, что она боялась, как бы от неосторожных слов он просто не рассыпался. Пенни и Клифф подросли, и она их почти не видела; Гарт целиком ушел в работу. Стефания открыла свое дело по торговле недвижимостью в пригородах на северном побережье. Сначала все пошло настолько здорово, что она едва поспевала, а потом так же неожиданно все за стопорилось.

— А как дела с торговлей недвижимостью? — спросила Сабрина. Стефания так и подпрыгнула.

— Я как раз думала… Неважные дела.

Стефания продолжила раскладывать вещи, а Сабрина села на подлокотник кресла.

— Но у тебя ведь все хорошо получалось. И дело свое ты знаешь.

— Я разбираюсь в домах и интерьерах, но не в людях, которые в них живут. Хорошо тебе — скажешь миссис такой-то, что эта супница не середины, а начала девятнадцатого века, — и впариваешь ее за сто девяносто пять вместо ста пятнадцати. Я успею переодеться к ленчу? — Сабрина кивнула. — А я себя неуютно чувствую, когда приходится разочаровывать людей. Я сразу отступаю и говорю им, что перепроверю, а они потом думают, что я плохо знаю свое дело. Этот свитер с юбкой пойдут? Я неловко себя чувствую.

— Отлично смотрится. Мы до вечера никуда не пойдем.

— До вечера?

— Будет спектакль, а потом банкет в честь автора и труппы.

— Сабрина, я не пойду. Мне надеть нечего.

— Можешь взять у…

— Уже не могу. Раньше хорошо было, а теперь я на два размера больше.

— Подыщем что-нибудь. Я думала, тебе захочется познакомиться с моими друзьями, посмотреть Лондон.

— Конечно. Только вот…

— Стефания. Мы сделаем так, как ты захочешь. Давай поедим, а потом обо всем переговорим. Только скажи мне сразу, что у тебя еще стряслось за этот год.

Они спускались по лестнице.

— Очень странный был год. Все было как-то не так, и я просто махнула рукой. Но как далеко все зашло, я поняла только сегодня. Сабрина замялась.

— А Гарт? Стефания пожала плечами.

— А что Гарт? Он весь в работе, из лаборатории не вылезает, вступил в какой-то комитет у себя на факультете, консультирует студентов, а ночью — снова в лабораторию.

На круглом столе, стоящем в гостиной у окна, миссис Тиркелл накрыла обед на двоих. Был суп из устриц, салат, белое вино, зимние груши…

— Но ведь в теннис можно играть не только с Гартом, — сказала Сабрина, когда они уселись за стол. — Что — бы прическу сделать, да и просто за собой последить, он тоже не нужен. Подумала бы немного о себе.

— А какая разница? Нет, то есть мне не нравится, что я так выгляжу, но ведь мы и не ходим никуда, где хотя бы требуется прилично одеваться, так, к друзьям, в кино иногда. А если хочешь на самом деле узнать про Гарта, то я и не помню, когда он в последний раз на меня посмотрел. А Пенни с Клиффом — так им десять и одиннадцать, они целиком поглощены собой. Я для них как шкаф, который надо обойти, когда бежишь по своим делам. Какое им дело, что я растолстела? Извини, мне грешно скулить. У нас чудесная семья, я их люблю, и дома у меня лучше, чем у многих. Мы почти не ссоримся. Но вот насколько я понимаю, Сабрина, одно плохо — всем на всех наплевать, по правде говоря. Из-за этого-то и желания никакого нет затевать всякие диеты, физкультуру и покупать новые вещи.

— Мне не наплевать, — возразила Сабрина. — Потому что ты к себе несправедлива. Если Гарт чокнулся настолько, что не обращает на тебя внимания, то тебе сам Бог велел удвоить усилия. Стефания посмотрела на сестру и недоверчиво покачала головой.

— Я так зашиваюсь по дому, что совершенно забываю, как хорошо бывает с тобой. Почему я так долго не приезжала в Лондон?

— Ты говорила, денег нет, а мне платить за билет не позволяла.

— Конечно, а то можно было взять в привычку позволять тебе за меня расплачиваться, а от этого никому пользы бы не было. Но если Гарт почаще будет принимать приглашения на европейские конференции, то я часто буду тут бывать, к тому же за полцены. Фактически я вовсе могу переехать. Я же тебе говорила, что ты воплотила в реальность дом моей мечты?

— Извини, — сказала Сабрина Майклу Бернарду, когда Брайан вручил ей корреспонденцию. Она пробежала глазами список. — Да — Оливии Шассон; нет — Питеру и Розе Рэддисон. Да — герцогине, но сообщите ей, что приступить я смогу не раньше следующего месяца, если не в августе; нет — Николсу и Амелии Блакфорд, но скажите, что я рада буду заехать на уик-энд в следующем месяце, когда все успокоится. Так, Антонио говорит в восемь, а не в восемь тридцать? Ладно. После того как с этим разберетесь, почему бы вам не пойти домой? Я закрою. Она снова повернулась к Майклу.

— О чем мы?

— Да говорили о той газетной истории. Я при тебе себя просто бездельником чувствую. У вас всегда десять дел разом делается?

— В последнее время всегда. Невероятно, правда?

— Самое невероятное — это ты. Сама же знаешь, мы эту историю по всей Европе раскапывали, и везде только и слышно о тебе и «Амбассадоре».

Сабрина глубоко вздохнула. Это Майкл-то ей рассказывает. Старый друг. Еще со времен колледжа, когда он начал жить с Джолнг Фэнтом, стоило ей вспомнить о них, как она чувствовала себя уже не так одиноко — будто была членом их маленькой семьи. А теперь они пишут вместе, и, рыская по миру в поисках материалов для своих статей, то появляются на ее горизонте, то исчезают. Она много месяцев ничего о них не слышала, и тут Майкл объявился, чтобы узнать подоплеку волны подделок международного масштаба, захлестнувшей небольшие галереи, о которых они готовили статью.

Джоли с Майклом были единственными друзьями Сабрины, которым, как и ей, приходилось зарабатывать себе на жизнь, и с ними она позволяла себе расслабиться, проявить свой энтузиазм, чего никак не могла себе позволить в обществе богатых клиентов и друзей, которые ожидали от нее такого же, как у них, пренебрежения к деньгам.

— Ты на самом деле слышал об «Амбассадоре» за границей? Интересно. На той неделе были звонки из Парижа и Брюсселя. О, Майкл, что бы ты стал делать, если бы вдруг разом начали сбываться все твои мечты?

— Радовался. Ты заслужила признания. Ты сама всего достигла.

— Но мне иногда страшно. Все случилось так быстро. Ты знаешь древнюю китайскую примету — если начинаешь разглядывать что-то прекрасное, оно может исчезнуть? Можно смотреть украдкой, но пялиться нельзя ни в коем случае, потому что все прекрасное — хрупкое и преходящее, и грубым взглядом можно все только испортить. Вот такая, по-моему, и моя нынешняя жизнь. Если я начну о ней распространяться или слишком пристально на ней зафиксируюсь, все может рухнуть.

Майкл пожал плечами. Суевериям нет места в современной журналистике.

— Ты добилась невероятного успеха, все в Лондоне только о тебе и говорят. Едва ли такое исчезнет без следа. А кто такой Антонио?

— Что?

— Антонио. Восемь вместо восьми тридцати. Или я наглею?

— Друг.

— Ага. Значит, наглею. Ладно, оставим дела любовные, у тебя — успех, слава и, несомненно, немалые доходы. Чего дальше ты еще хочешь?

— Дела. Оно у меня, правда, тоже есть. Но хочется большего. Это — лучше всего.

— Лучше всего, — сказала, входя в офис, Джоли, — независимость. Особенно после того, как тобой повертел такой диктатор, как твой бывший муж.

— Лучше всего деньги, — возразил Майкл. — Поди-ка, купи на независимость хоть пучок укропа.

— О Господи! Опять ты…

— Не хотелось вам мешать, — Сабрина услышала звонок в дверь, — только при клиенте стульями не кидаться.

В мягко освещенном выставочном зале Рори Карр восхищенно рассматривал высокие французские напольные часы, украшенные фарфоровыми ангелами по периметру круглого циферблата.

— Очень мило, миледи. — Он низко склонился к протянутой руке. — Не иначе как из усадьбы графини дю Берн, полагаю?

Сабрина улыбнулась:

— Вы всегда меня поражаете, мистер Карр. Я не видела вас на аукционе.