Дневник В. Счастье после всего?

— Лучше, чем я?

Линетт съежилась, как собака перед шлепком.

— Да. Лучше, чем ты. — Аккуратно сложила фланелевую тряпочку, положила ее на стол. — То есть он был лучше, когда сидел дома с Питом, а ты работала. Вэлери, он был хорошим папой. Надо отдать ему должное.

На меня накатила бешеная, отчаянная злоба на эту женщину. У нее целый шкаф заставлен всякой всячиной для детских поделок, она сама делает пластику для лепки, учит Геракла с Питом варить глицериновое мыло с пластмассовыми жуками и букашками внутри, раскрашивать окна мелками и вощеной бумагой, строить пряничные домики. А неумёхи вроде меня готовят из полуфабрикатов, позволяя детям носиться по дому с кухонными ножами. Благообразная стерва, скребущая плинтуса! Я чуть ее не придушила.

Схватила горшок с чили, грохнула об пол. И тут же пожалела об этом. Мы обе уставились в густо-красную массу с бобами и кусочками мяса, разлитую, словно кровь, по сияющему кафельному полу. Я взяла рулон бумажных полотенец, присела.

— Прости, Линетт, — слезы полились градом, — прости, пожалуйста.

— Боже мой, не надо. Какие тут извинения. — Она тоже разревелась. — Ты полное право имеешь на меня злиться.

Мы ползали по полу, вытирая коронный мамин чили. Сердце надрывалось — проклятая неудачница! Вышла замуж за какого-то ублюдка. Встречалась с маньяком. Папа умер. Сестры злые. Ни одного настоящего друга, поговорить не с кем. Мой теперешний ухажер очень мил, но в наших отношениях чего-то не хватает. Я не могу подобрать названия, но глубоко чувствую эту брешь. Я совсем одна.

— Честно признаться, я должна тебе сказать еще одну вещь… Роджеров юрист спрашивал, нет ли у тебя связей с женщинами.

— Так. И что ты сказала?

— Ну, признаюсь, меня очень смутил этот вопрос. Вдруг он спросил бы потом, не было ли у меня связей с женщинами, и мне пришлось бы рассказать о Мелани с Вэйдом и все такое.

— Ну и что ты сказала?

— Да вообще-то ничего. — Линетт усердно терла пол. — Только что ты дружишь с этой Дианой, и я знаю, что она лесбиянка. Но я сомневаюсь, что у нее с тобой была связь. Интимная то есть.

— Ты сомневалась? Ты не могла прямо сказать? Разве ты не знаешь, что мне нравятся мужчины?

Линетт огорчилась.

— Вэлери, я знаю, что тебе нравятся мужчины. Но кто может сказать, что происходит за закрытыми дверьми?

— Ты так и сказала Слоану? Что не знаешь, что происходит за закрытыми дверьми?

— Ну… примерно.

На сегодня все.

В.

9 августа

Размышления на тему «Роджер как плохой отец» привели к следующим результатам.

Хороший отец осознает, что является примером для подражания. Поэтому ВСЁ его безответственное поведение (обманы, заказ невесты по почте, флирт со студентками) может рассматриваться как плохое воспитание. Второе домашнее хозяйство (на Черном озере) также отнимает у ребенка родительское внимание, энергию и средства.

Роджер разрешал Питу есть вредные продукты. Разрешал поздно ложиться, бродить по дому, когда ему давно пора было спать. Роджер был занят, когда писал. Работа на дому еще не значит, что отец постоянно следил за ребенком.

Неправильное воспитание: приучение к насилию? Учил Пита боксу. Говорил, что можно ударить любого, кто смеется над тобой. Макс Хаббард обозвал Пита олухом, и Роджер велел Питу дать ему в нос: «Один хороший удар заставит надолго прикусить язык».

Оставлял Пита одного в тихий час. Это допускается? Когда у Пита был жар, Роджер бегал к соседям за «тайленолом». Может, это не самый лучший пример. Мне самой тогда лучше было бы остаться дома. Но я была без ума от Эдди, не хотела пропускать день. Лучше не говорить об этом.

Роджер разрешал Питу смотреть идиотские телешоу, «Зену», борьбу, «Ник и Найт». Не следил за ним, когда он переключал каналы. Однажды Пит наткнулся на порнографическую сцену. Были помехи, но он успел увидеть достаточно: «Ой, там голые!»

Позвонила Омару, прочитала ему этот список. Он велел поскрести по сусекам.

— Как насчет депрессии Роджера?

— А что?

— Ну, он принимает лекарства от нее, да?

— Принимал некоторое время. После того, как его пьеса провалилась. Две недели лежал. Но это было еще до рождения Пита.

— Очень плохо. А сейчас он принимает препараты?

— Вряд ли.

— С тех пор у него были депрессии?

— По-моему, да. Начинались и проходили. Во время этой истории с Алисой он был довольно плох. Но отказался принимать лекарства.

— Так, попробуем поработать с этим, — размышлял вслух Омар. — Клиническая депрессия. Может, кое-что удастся состряпать.

— Мне кажется, это неправомерно, Омар. — В груди заворочался острый тяжелый камень. — Как терапевт, я никогда не стала бы возражать против опеки только потому, что человека лечили от депрессии.

— Вэлери, вам придется оставить при себе всю эту возвышенную этику, — отрезал Омар. — Можете не сомневаться, Роджер со своим юристом ни перед чем не остановятся, чтобы заполучить Пита и свои деньги. Поговорим на следующей неделе.

Гудки.

На сегодня все.

В.

10 августа

Позвонил Майкл — сообщить, что у него умерла мама. Хотя она довольно долго болела, смерть была внезапной. По крайней мере, никто не ожидал, что все случится этой ночью.

— Она хотя бы умерла во сне, — сказала я, надеясь утешить его.

— Но я не смог попрощаться.

Мы с мамой заехали к ним с цветами и тортом. Его родители (то есть теперь только отец) жили в высоком опрятном загородном домике с голубыми ставнями и яркими птичьими домиками на газоне. Едва переступив порог, я заметила, как какая-то женщина юркнула в кухню — клянусь, это была Диана. Хлопнула дверь черного хода.

— Кто это? — спросила я Майкла.

— Кто — кто?

Он взял у меня из рук цветы и торт. Вид у него был усталый, но все равно потрясающий — темно-синяя рубашка со сливочно-желтым галстуком.

— Кто только что выбежал в заднюю дверь?

— Не знаю. — Он невозмутимо смотрел на меня. — Наверное, кто-то из соседей. Они все утро приходят.

— Это точно не Диана Пиерс?

Он вдохнул воздуха, словно собрался что-то сказать, но, кажется, передумал и пожал плечами. Я пошла в ванную и позвонила Диане по сотовому. Наткнулась на автоответчик. «Это я и мой автоответчик, — промурлыкал ее голос. — Вы знаете, что делать». Я повесила трубку.

Вернувшись в гостиную, увидела мужчину — копия Майкла, только старше, чуть пониже ростом. Такие же густые волосы и мягкие синие глаза.

— Папа, это Вэлери Райан. Вэл, это мой папа, Бад.

Я протянула руку, но оказалась в сердечных медвежьих объятиях.

— Значит, это Вэлери Райан. — Бад окинул меня оценивающим взглядом. — Ты говорил, что она хорошенькая, но это неправда. Она красавица. — Он снова обнял меня. Шумный и непринужденный, не то что Майкл. — Спасибо, что заехали.

— Не за что, мистер Авила. Это самое малое, что мы можем для вас сделать.

— Пожалуйста, зови меня Бад. А еще лучше — папка.

Я покраснела до ушей. Майкл тоже.

— Папа, пожалуйста!

Представила маму.

— О, теперь я понимаю, откуда у тебя такая внешность! — Бад элегантно наклонился поцеловать маме руку.

Жест был немного неудобным — у человека только что умерла жена, в конце концов! Скорее всего, это следствие подъема, которым обычно сопровождается смерть долго и тяжело болевшего человека.

Мама с Бадом ушли болтать на кухню, а я потащила Майкла подальше в коридор. Я ни минуты не сомневалась, что видела Диану. Я твердо решила раз и навсегда выяснить, знаком ли он с ней. И откуда он ее знает.

— Майкл, давай начистоту, — начала я. Но он, кажется, был уже готов к этому.

— Ладно, Вэл. Я знаю Диану, мы с ней уже давно знакомы. — Он говорил ровно, хотя лицо омрачала какая-то глубокая грусть. Я ни за что не догадалась бы, что он собирается сказать, но понимала — это навсегда изменит наши отношения.