Плавучий театр

Глава восьмая

В пятнадцать лет Магнолия была еще угловатым и неуклюжим подростком, с удивительно большими глазами и непропорционально длинными ногами. Она росла так быстро, что Партинье то и дело приходилось выпускать ей юбки. Через год, однако, отрочество внезапно кончилось и наступила юность.

Наружность молодой девушки смело можно было назвать оригинальной. У нее были большие, нежные, темные глаза, крупный выразительный рот и необычайно приятный голос. Сложена она была прекрасно. Но, принимая во внимание, что красота женской фигуры определялась, или измерялась, в те времена пышностью форм, не надо слишком удивляться тому, что миссис Хоукс с сокрушением смотрела на мальчишески стройную и сухощавую фигуру дочери.

Благородством дышала милая, изящная Магнолия. Рядом с ней — высокой, бледной, темноглазой — пухленькая Элли, вечно надутая и чем-то недовольная, сильно проигрывала.

Семь лет прожила Магнолия в плавучем театре. В течение этих лет жизнь ткала перед ее глазами свои яркие узоры. Широкие реки, убегающие к морю. Маленькие города. Поющие негры. Дерущиеся белые. Фантастическая, странная, мирная, шумная, красивая, полная событий и вместе с тем спокойная жизнь. Магнолии случалось видеть каторжников за работой. Ужасные, кошмарные фигуры в кандалах, прикованные друг к другу. По ночам, при дымном свете костров в лесу, они пели те же песни, которые они пели прежде, работая на плантациях, — простые песни, полные надежд.

Не только у Магнолии, но даже и у Парти завелись приятельницы среди женщин прибрежных городов.

— Как поживаете, миссис Хоукс?.. Как ваша девочка?.. Господи, как она выросла за этот год!.. Я уже сказала Вилю, что буду ходить к вам на спектакли каждый вечер. Пусть сердится, сколько ему будет угодно. Мне удалось сэкономить немного на хозяйстве.

Они приносили с собой шоколадные торты, всевозможные печенья, вина собственного приготовления, только что выпеченный хлеб, соты душистого меда, громадные букеты цветов — своего рода жертвы на алтарь искусства.

Время от времени миссис Хоукс грозила расстаться с кочевой жизнью и увезти Магнолию; доводам, которые она приводила мужу, нельзя было отказать в разумности.

— Разве это подходящая жизнь для ребенка? — говорила она.

И через несколько лет:

— Нечего сказать! Хорошенькая жизнь для молодой девушки! Вечное скитанье вверх и вниз по рекам! Общество шалопаев, игроков и негров! Какое будущее ожидает ее?

Когда она произносила слово будущее, ни у кого не могло быть сомнений в том, что оно пишется с заглавной «Б» и по смыслу соответствует слову «муж».

— Будущее само о себе позаботится! — весело уверял ее Энди.

Было совершенно ясно, что рано или поздно Магнолия войдет в состав труппы «Цветка Хлопка». Так и случилось. Без предварительной подготовки, просто в силу обстоятельств она сделалась актрисой на амплуа инженю. Несмотря на то что в ней не хватало той слащавости, которую жители побережья особенно ценили в молодых актрисах, публика встретила ее восторженно. Правда, в коротенькой юбочке невинной дочери дровосека ее длинные ноги производили не слишком выгодное впечатление. Но недостаток ног вполне искупался прелестью лица. Зрителям безумно нравились ее глаза. Звук ее голоса заставлял женщин плакать. А когда мужья их приставали к ним с вопросом: «Отчего ты расхлюпалась?» — они отвечали: «Не знаю».

И больше от них ничего нельзя было добиться.

Элли было двадцать восемь лет, когда она бросила Шульци ради какого-то игрока из Мобиля. Последние три года она ходила рассеянная, хмурая, недовольная. Каждую осень она объявляла капитану Энди, что собирается бросить плавучий театр и устроиться где-нибудь на суше. Зимой она пыталась даже получить ангажемент в Чикаго, изменив таким образом традиции, в силу которой актеры плавучих театров в течение зимнего сезона бездельничали, существуя на сбережения, сделанные летом. Но в Чикаго у нее ничего не вышло. Ехать в Нью-Йорк она не решилась.

Все чаще и чаще вспыхивали ссоры между ней и Шульци. Во время репетиций Элли вела себя вызывающе и часто отказывалась следовать указаниям мужа, что было бессмысленно, так как он был очень толковым режиссером и тем немногим, что Элли знала, она была обязана исключительно ему. К сожалению, ее примеру последовали и другие.

Она постоянно жаловалась на то, что ей дают плохие костюмы, и, хотя была прекрасной рукодельницей, ничего не делала для того, чтобы они стали лучше. Ее больше не видели с иглой в руках. Скучающая, хмурая, она часами смотрела на воду. А когда неумная и малообразованная женщина начинает скучать и задумываться, дело обыкновенно кончается тем, что она выкидывает какую-нибудь глупость.

В Мобиле Элли сошла на берег и не вернулась. Всем было ясно, что она ушла к тому черноусому субъекту, который последнее время не давал ей проходу. За всю артистическую карьеру перед Элли прошли дюжины поклонников: южные ловеласы, игроки, авантюристы, — словом, все тамошние победители сердец восьмидесятых годов наперебой ухаживали за ней. Она держала себя по отношению к ним холодно и даже резко, хотя радовалась успеху и постоянно хвасталась любовными письмами и подношениями.

Верная мелодраматической традиции, она написала Шульци прощальное письмо, цветистость которого несколько скрадывалась его безграмотностью. Да, она уходит. Он не должен разыскивать ее. Она создаст собственный театр и будет в нем играть Камиллу и даже Джульетту. Это ей обещано. Она устала. Вечное блуждание по рекам совершенно измучило ее. Будь что будет. Одно она знает наверное: никогда в жизни не вернется она в плавучий театр. Костюмы она оставляет своей преемнице. Может быть, она поедет в Нью-Йорк. Во всяком случае, это зависит только от ее желания (Как это ни покажется неправдоподобным, она действительно сыграла Джульетту, правда, не в Нью-Йорке.) Ей очень жаль, что она подводит капитана... Письмо кончалось просьбой не забывать «твою любящую жену». Впрочем, эта фраза была зачеркнута и заменена другой: «преданную тебе Элли Чиплей». Под этой подписью стояло имя Леноры Лавери, тщательно выписанное и украшенное чем-то вроде виньеток.

Измена Элли была тяжелым ударом для Шульци, горячо любившего ее. Но, забывая собственное горе, он думал не о себе, а о ней.

— Она не может жить без меня! — простонал он прочтя письмо.

И тотчас же схватился за голову:

— Джульетта!

В нем не было ни горечи, ни злобы — отчаянная тоска душила его.

— Она... Джульетта! Когда из маленькой Евы она ухитряется делать кокотку!

Он погрузился в грустные размышления:

— Она вбила себе в голову, что из нее должна выйти Сара Бернар... Она еще вернется ко мне...

— Иначе говоря, вы примете ее с распростертыми объятиями? — спросила Парти.

— Разумеется! — просто ответил Шульци. — Она ведь даже чемодана не умеет закрыть как следует. Я все делал за нее. Во многих отношениях она совсем ребенок. За это, должно быть, я и полюбил ее. Я ей необходим... она вернется ко мне.

Капитан Энди решил выписать из Чикаго новую инженю. В ожидании ее приезда, роли Элли взяла на себя Магнолия. При этом ей пришлось, образно выражаясь, буквально перешагнуть через труп матери. Выслушав спокойное заявление дочери о том, что она может исполнять все роли Элли, миссис Хоукс устроила сцену, потом истерику и, наконец, слегла. (Однако только до поднятия занавеса.) Должны были играть «Невесту пастора». Актеры до сих пор вспоминают о том, что произошло на «Цветке Хлопка» во время этого представления.

В этот день было уже две репетиции — одна утром, другая днем. Спокойнее всех держалась сама Магнолия. Капитан Энди перелетал на крыльях-невидимках со сцены в комнату Парти Энн и обратно. Наконец он устроился чуть ли не на самой рампе. Морщинки вокруг его глаз так и дрожали от радости, а смуглые маленькие руки возбужденно хватались за бачки:

— Отлично! Молодец, девочка! Элли и в подметки... Простите, Шульци! Я вовсе не хотел обидеть вас! Нолли, у тебя большой талант! Я бы никогда не поверил этому, даже если бы твоя родная мать...