Разлуки и радости Роуз

— Как тебе общество «Бомон»? — вполголоса спросила я, когда мы разглядывали косметику.

— Здорово, — ответил он. — Мне очень понравилось. Нам рассказывали, что делать, чтобы тебя не «раскусили» в общественном месте.

— Ты что, собираешься носить эти вещи в общественном месте? — прошептала я.

— Ну, не на работу, конечно, юбку может засосать в гусеницу танка… Но как знать… — Он вздохнул. — В отпуске, если набраться храбрости, может, и надену пару раз.

— Но, Генри, ты же великан. В тебе роста шесть футов и один дюйм!

— И в тебе тоже!

— Но я женственная.

— Но не единственная, кто может быть женственной.

— Так, у тебя светлая кожа! — Я решила сменить тему. — Тебе подойдет сверхмаскирующая крем-пудра от «Лейхнер», чтобы скрыть круги под глазами, и, конечно, прозрачная пудра — компактная или рассыпчатая? Помада не красного, а кораллового оттенка, в стиле принцессы Дианы, и синяя подводка для глаз вместо черной. Раз уж мы здесь, нам нужны еще щипчики для бровей и лосьон для сужения пор.

— Черт, ты права, — в ужасе произнес он, вытаращившись на себя в увеличительное зеркало. — Поры, как у грейпфрута. Еще нужен парик и духи.

— Тебе нужен очень женственный аромат, пожалуй, «О де Ланком» или «Фамм».

Через два часа мы вышли из супермаркета, нагруженные шестью огромными пакетами. Генри весь сиял.

— Ты будешь выглядеть сногсшибательно во всем, что мы накупили, — пообещала я. Он поймал такси. — Как роковая красотка.

— Спасибо, Роуз. Ты просто чудо.

— Не за что, — ответила я.

Он обнял меня, и на этом мы распрощались. Шагая по Оксфорд-стрит в потоке спешащих людей, я поняла, что с Генри делать покупки было весело, а вот с Эдом ходить по магазинам всегда было сущим наказанием. Не потому, что он не любил делать покупки, а потому, что он всегда торговался. Если вещь стоила восемьдесят фунтов, он пытался сбить цену до шестидесяти; если пятнадцать — выторговывал до десяти. «И это ваша последняя цена?» — все время спрашивал он, а я краснела до ушей и отводила глаза. Один раз он сбросил цену на девяносто фунтов, когда покупал холодильник с морозильной камерой.

— Зачем тебе это? — спросила я.

— Это же весело. Адреналин повышается.

Но я понимала, что дело не в этом. Настоящая причина крылась в том, что семья Эда жила очень бедно и денег никогда не хватало. Его отец был старшиной на стройке и умер от асбестоза, когда Эду было восемь лет. Его мать не могла получить пособия в течение десяти лет, и порой у них не было денег даже на еду. Такое детство накладывает неизгладимый отпечаток, и я знала, из какой среды вышел Эд. В семье было пятеро детей, и это одна из причин, по которой он мне понравился, хотя, к сожалению, сейчас он почти не видится с братьями и сестрами. На нашей свадьбе была только его мама и одна сестра, Рут; остальные разбежались кто куда. Самого младшего брата, Джона, Эд не видел уже шесть лет: они сильно рассорились, и я подозреваю, что из-за денег. И тем не менее Джон прислал нам в подарок красивую алебастровую лампу, хоть Эд его и не пригласил. Меня это очень расстроило. Но мама Эда мне понравилась, и я восхищаюсь женщиной, которая ухаживала за пятью детьми в одиночку и при этом работала полный день. А некоторые мамаши не могут справиться и с одним ребенком, даже смотреть противно…

Я села на тридцать шестой автобус, и передо мной вошла женщина с маленькой дочкой лет двух с половиной, может, трех. Автобус был битком набит, и девочка уселась ей на колени. Мать обвила ее руками, словно обручем. Глядя на них, я ощутила, как старая боль всколыхнулась опять, и подумала, что моя мать никогда, никогда меня так не держала…

В тяжелые минуты я всегда стараюсь отвлечься, поэтому тут же достала «Дейли пост». На первой полосе была фотография Бев и Трева, а статья занимала большой разворот на две страницы. Она называлась «УМНИЦА ТРЕВОР». Там были домашние фотографии Тревора, наряженного в красный костюмчик с эмблемой «Лапы помощи». На снимках он задвигал занавески и приносил молоко. На одной фотографии он вынимал из стиральной машины белье и подавал «несчастной Бев» прищепки, а она вешала одежду. В супермаркете «Сэйнсбери», у касс, он протягивал ей бумажник. И наконец, на последнем снимке он расплачивался с кассиршей, зажав деньги в зубах. «Тревор не просто собака-помощник, — объясняла Бев. — Он спас мне жизнь».

Теперь я поняла, что Беверли поскромничала, назвав себя «учительницей физкультуры». Очень поскромничала. Да, она преподавала в школе для девочек, говорилось в статье, но была еще и выдающейся спортсменкой. В восемнадцать лет Бев стала чемпионкой округа по теннису, а в двадцать пять выиграла серебряную медаль на Играх Доброй Воли в забеге на среднюю дистанцию. После она присоединилась к женской хоккейной команде и играла за национальную сборную. Она должна была выступать за Англию на Олимпийских Играх в Сиднее, но травма разрушила ее планы. После несчастного случая она была «опустошена» и «подумывала о самоубийстве», но Тревор изменил ее жизнь. «Трев — мой герой, — говорила она. — Мы души не чаем друг в друге. Без него я бы не выжила». В целом статья получилась трогательная, и внизу был указан телефон ассоциации «Лапа помощи».

Вернувшись домой, я обнаружила, что Тео на кухне. Он готовил ужин и мурлыкал себе под нос. Поморщившись при мысли о том, что он шпионит за моими соседями, нарядившись в ночную рубашку в цветочек, я решила держаться от него подальше. Снимая пальто, я мельком взглянула на телефонный столик в форме полумесяца и увидела кучу нераспечатанной почты. Там были счета за квартиру, реклама изделий из кашемира и рождественский каталог из «Оксфам». Внизу лежал журнал в белой пластиковой обертке: на вид вроде «Ньюсуик» или «Тайм». Я перевернула его и обнаружила, что это «Астрономия сегодня». Ой.

— Привет, Роуз, — поздоровался Тео.

— О, привет!

«Астрономия сегодня»? Но это не объясняет наличие ночной рубашки от «Джанет Реджер»!

— Как прошел день? — вежливо поинтересовался он.

Я вошла в кухню.

— Хорошо. Ходила за покупками с… другом. Тебе почта пришла, видел?

Он вытер руки, сорвал обертку с журнала, взглянул на него и положил на стол. «Звездные скопления крупным планом!» — гласил заголовок. — «Магеллановы облака и туманности»!

— «Астрономия сегодня»? — произнесла я с деланным безразличием. — Не знала, что есть такой журнал. Можно посмотреть?

— Конечно. Еще я выписываю «Небо и телескоп».

— Значит, ты увлекаешься… астрономией? — промямлила я, проглядывая статью о Леонидовых метеоритных дождях.

— Это моя страсть, — ответил он и достал нож. — Я с детства помешан на звездах, я… — Внезапно у него зазвонил мобильник, наигрывая мелодию: «Хочешь покачаться на звезде, принести лунный лучик домой в рукаве?» Тео ответил на звонок, но, очевидно, ему было неловко разговаривать, потому что шея у него пошла красными пятнами. — Привет. Да. Нормально, — немного напряженно проговорил он. — Да. Хорошо. Это было бы здорово. Как хочешь. Да. Да. Я завезу ключи тебе в офис в понедельник. Нет, домой я заезжать не хочу. — Он положил телефон в карман и с притворным оживлением произнес: — Извини. О чем мы говорили?

— О звездах.

— О да. Это моя… Страсть, — сказал он, дрожащей рукой нарезая кабачок ломтиками.

— У тебя есть телескоп? — невинно спросила я.

— Да. В моей комнате. Если хотите, можете посмотреть.

— О-о-о, нет, нет, нет, зачем мне это. Я имею в виду, зачем мне заходить в твою комнату.

— Ничего страшного. Я не против, чтобы вы ко мне заходили, — тайн у меня нет. Это трехдюймовый линзовый телескоп, не новый, конечно, но оптика хорошая. Увеличение в сто пятьдесят раз, — с гордостью добавил он и достал сковородку. — Телескоп принадлежал моему деду — он заведовал обсерваторией в Лидсе. Старый, но работает превосходно. — Тео открыл холодильник и достал бутылку пива. — Мне хочется выпить. Вы не хотите?

Я чувствовала себя виноватой за то, что не доверяла ему, и поэтому кивнула.