Распахни врата полуночи

– Нет, Арина, – твердо ответила я. – Я только приехала и пока не собираюсь уезжать…

Останься я прежней, я бы прислушалась к предупреждению. Но сейчас… Этот поселок, этот дом влияли на меня странным образом: они не отпускали меня. Я будто попала под их власть и стала совершать поступки, мне не свойственные. Мне хотелось остаться, хоть находиться в этом доме и было жутковато. Во мне проснулось несвойственное мне любопытство. Что-то происходило со мной.

VI

Спала я в эту ночь крепко и спокойно. В Москве я привыкла просыпаться в восемь, поэтому ничего удивительного в том, что, учитывая разницу в два часа, проснулась в шесть утра. Спать совершенно не хотелось, и я еще час валялась в постели с книгой. Потом встала, приняла душ, привела себя в порядок, позавтракала и до девяти занималась разбором чемодана. С собой я взяла немного одежды: три майки, две футболки, сарафан, шорты, две юбки – по-летнему яркую «солнце-клеш» длиной до середины икр и короткую джинсовую. Из обуви у меня были удобные мокасины на резиновой подошве и босоножки на танкетке, пляжные тапочки я решила купить здесь. Прилетела я в джинсовых бриджах и футболке. Помимо одежды и косметички, я привезла с собой пару словарей на английском и немецком (хоть и написала клиентам, что собираюсь в отпуск, но мало ли, вдруг мне пришлют срочный заказ, от которого будет трудно отказаться?), несколько детективов в мягкой обложке (хотя собиралась купить здесь книги на испанском), ноутбук.

Я развесила в шкафу одежду, отметив, что не обнаружила утюга. Может, плохо искала? Надо бы спросить у соседки Кармен и, если что, одолжить у нее. Отнесла в ванную косметичку, убрала в тумбочку книги. Все. Заняться в доме больше нечем.

Я надела джинсовую юбку, футболку и мокасины, повесила на плечо сумку с ноутбуком и отправилась на прогулку.

Даже в девять утра парило так, как в полдень. Земля перед домом оказалась твердой и растрескавшейся, будто уже долгое время мучимая жаждой. Эти трещины напоминали приоткрытые в ожидании влаги пересушенные губы. Как странно! Ведь только вчера вечером с неба обрушился целый водопад! Но сейчас, глядя на сухую до пыли серую землю, я усомнилась в том, что гроза прошла на самом деле, а не приснилась.

Меня, привыкшую к тому, что август в Москве – это одновременно и прощальный поклон лета, и визитная карточка осени, уже позвонившей в дверь, жара не напугала, а, наоборот, обрадовала. Я не удержалась и, остановившись, раскинула руки, запрокинула голову, подставляя солнцу лицо и с жадностью местной земли, впитывающей влагу, вдохнула жаркий воздух, мечтая выпить его одним обжигающим глотком – про запас. Как жаль, что нельзя увезти с собой во флаконе этот зной, чтобы потом промозглой московской осенью иногда, в грустные моменты, приоткрывать крышечку и выпускать понемногу, как эфир, волшебный жар, излечивая им грусть и простуды!

Настроение играло как по нотам, и я мысленно уже сочиняла благодарственное письмо Петру, сделавшему мне такой царский подарок.

Но улыбка исчезла, едва я подошла к дороге и взглянула на противоположную сторону улицы. То, что вчера скрывала от меня темнота и ретушивал тусклый свет фонарей, сейчас в солнечном свете предстало во всей своей ужасной наготе. Через дорогу от меня находились ворота с табличкой «Резиденция» – дом престарелых. Но не это напугало меня до холодного пота – другое – то, что пряталось за аккуратным белокаменным забором, огораживающим территорию резиденции.

Фабрика. Заброшенная старая фабрика с несколькими полуразрушенными зданиями из красного кирпича, с чернеющими пустотой мертвыми глазницами окон и бездействующими трубами. Мой кошмар вдруг перенесся из снов в реальность. Теперь на выходе из дома меня будет встречать этот непогребенный скелет.

Я вздрогнула от отвращения и страха, но взяла себя в руки и перешла дорогу, потому что другого пути в поселок не было. Я шла по тротуару в тени от крон шелковиц, стараясь не глядеть в сторону заводских зданий. Но, как обычно бывает, безобразное притягивает взгляд, и я то и дело украдкой посматривала направо. Линия, по которой выстроились фабричные здания, не шла параллельно тротуару, а стремилась навстречу. От меня территорию фабрики отделяла небольшая площадка, предназначенная для парковки автомобилей. Но в месте, где дорога делала поворот, она совсем близко подходила к одному из фабричных зданий.

Кому объяснить эту мою фобию? Какие подобрать слова, чтобы передать весь ужас, который я испытывала? Мне казалось, что, даже если бы я использовала все красноречие, не смогла бы выразить и десятой доли своих ощущений. Чтобы понять меня, нужно с детства видеть мои сны – не просто видеть их, а проживать так, будто они и есть настоящая реальность.

Однако маленькое происшествие вернуло мне прежнее расположение духа. Когда я повернула за угол, обогнув фабричное здание и оставив его за спиной, вдруг услышала громкий скрипучий голос. Оглянувшись, я увидела старика, стоявшего прямо посреди шоссе на пешеходном переходе и отдающего команды в сигаретную пачку, которую он держал наподобие рации у рта. Видимо, старик вообразил себя регулировщиком движения. В первый момент я испугалась, подумав, что пожилого мужчину собьет машина, но автомобили притормаживали, и создающаяся пробка еще больше раззадоривала деда.

– Эй, идиот! – разорялся он, размахивая свободной рукой.

В окно первого автомобиля высунулся водитель и прокричал «регулировщику»:

– Пако, кофе остынет! Поторопись!

– Пако, Фернандо сегодня угощает! – раздалось из окна другого автомобиля.

Из этих восклицаний я сделала вывод, что старика в поселке хорошо знают.

Смысл реплик ускользнул от меня, однако они произвели нужное автомобилистам действие: Пако прокричал в «рацию» что-то совсем неразборчивое и зашаркал в сторону тротуара. И только после того, как он благополучно достиг пешеходной дороги, машины тронулись с места.

Старик приковывал внимание не только чудаковатым поведением, но и запоминающейся внешностью и сочетанием предметов одежды совершенно разных стилей. Лет Пако было около восьмидесяти, а может, и больше. Невысокий, даже мне, низкорослой, всего по плечо. В молодости Пако скорее всего был куда выше, но старость согнула его спину, украсив ее внушительным горбом. Руки старика, сухие, морщинистые, с кожей, покрытой редкими седыми волосами и пигментными пятнами ржавого цвета, казались длинными, как у обезьяны. Он хромал, будто одна ного у него была короче другой (хотя хромота скорее всего являлась следствием сильно искривленного позвоночника, из-за чего нарушилась симметрия тела). Старик шел, припадая на одну ногу, при этом шаг его был мелким, как у китаянки, но тяжелым. Пако вбивал шаги в землю, поднимая облака пыли.

Макушку пергаментного цвета окружала поросль белых ватных волос, такая же поросль торчала из ушей. Носил Пако круглые очки с толстыми стеклами, которые скрывали половину его мелкого морщинистого лица. Одевался старик, как я уже упоминала, довольно своеобразно: белая рубашка с коротким рукавом, галстук, синие спортивные штаны с красными лампасами и пляжные шлепанцы. Причем одежда была чистой, опрятной, отглаженной. Мне подумалось, что Пако живет в доме престарелых.

Пока я растерянно, забыв обо всех приличиях, рассматривала старика, он успел обогнать меня и теперь неторопливо шел впереди. Путь лежал через мост, перекинутый через пересохшую речку, пешеходная тропа была очень узкой, так что мне пришлось плестись за ним. Но я никуда не торопилась. Остановившись на мосту, я с улыбкой рассматривала горы, покрытые густым зеленым мехом лесов. Внимание притягивала огромная каменная глыба, нависавшая над дорогой, серпантином опутывающей гору. Это была даже не столько глыба, сколько скала, издали казавшаяся двумя прижатыми щека к щеке головами монстров с узкими глазницами и широкими распахнутыми пастями. В солнечном свете монстры не казались страшными, напротив, вызывали улыбку, но в вечерних сумерках вполне могли бы нагнать ужас.