Мечты не умрут

Блэр встретила ее взгляд.

— Вы всегда были добрейшими из всех известных мне людей, — сказала она после паузы.

— Мне кажется, что в мире всегда не хватает доброты, — улыбнулась Эмма. — Хочешь поговорить об этом?

Блэр колебалась.

— Н-нет, — ответила она, — не думаю. Просто я в затруднении.

Она потерла виски. Потом подняла глаза.

— Я питаю к Мэтту особые чувства, — вдруг сорвалось у нее с языка.

Эмму, казалось, не особенно удивило это признание, и она не перестала улыбаться.

— О Господи!

Блэр взвилась со стула со скоростью ракеты. Она и сама не сознавала, что в ее сердце зреет чувство, пока не сказала о нем вслух, а теперь не знала, что ей делать.

— Возможно, это оттого, что сейчас я чувствую себя неудачницей, — сказала наконец она, но от этого не почувствовала себя лучше.

Эмма потрепала ее по руке.

— Есть гораздо худшие вещи, чем любовь к моему сыну, дорогая, — сказала она, и глаза ее заблестели.

Блэр внимательно посмотрела на нее. Потом сказала:

— Да, я думала о Джейке Каттере слишком хорошо и всегда находила оправдание его поступкам.

Улыбка исчезла с лица Эммы:

— Не хочу говорить дурного ни о ком, и одному Богу известно, как плохо когда-то обходились с Джейком, но Рик любил его и делал все, что было в его силах, чтобы дать ему еще один шанс в жизни.

Блэр обхватила себя руками за плечи. Она могла бы закончить речь Эммы, добавив: «Но он все пустил на ветер»… Однако не успела этого сделать.

— Это интересно, — услышала она за спиной голос Мэтта.

Блэр резко обернулась, смущенная тем, что, как оказалось, он стоял в дверях, высокий, широкоплечий, узкобедрый, и на его красивом лице было такое выражение, будто его что-то очень позабавило. Взгляд его синих глаз был направлен на нее.

Блэр молила Бога о том, чтобы оказалось, что он слышал не весь ее разговор с Эммой.

— Я не вовремя? — спросил он, входя.

Мэтт направился прямо к матери, поцеловал ее и передал ей картонную коробку из булочной.

— Это булочки с отрубями, которые вы с папой так любите. Ну, те, в которых вместо сахара фруктовые соки.

— Спасибо, сынок, — сказала Эмма, вставая.

Блэр поймала себя на мысли о том, что не отрываясь смотрит на Мэтта, внимательно его разглядывая. И то, как он смотрел на мать, и его тон, когда он заговорил с ней, и то, как он стоял с небрежной грацией, в которой угадывалась недюжинная сила, и то, как ладно сидели на нем форменные брюки, и его широкая спина, и короткая стрижка — ничто не укрылось от ее взгляда. Потом она заметила, что Эмма наблюдает за ней, и покраснела. Эмма улыбнулась.

— Я забыла, что у меня в прачечной заложено в машину белье, — сказала она. — Оно еще мокрое, и его надо переложить в сушку, чтобы не пришлось стирать заново.

Мэтт улыбнулся:

— Да, мамочка, конечно.

Эмма поспешила выйти из кухни, напевая какой-то церковный псалом.

Блэр вцепилась в свою чашку с кофе. Сердце ее больно колотилось. Почему она так волнуется?

— Я был удивлен, когда заметил твою машину возле дома, — сказал Мэтт.

Блэр пришлось поднять голову и посмотреть в его ярко-синие глаза.

— Это было всего лишь импульсом, и ничем иным. — Она помолчала. — Мне нравятся твои родители. И всегда нравились. Они чудесные люди, Мэтт.

— Знаю.

Он не спеша обогнул стол, направляясь к ней. Блэр почувствовала, как щеки ее заливает краска, и снова уставилась в свою чашку. Костяшки ее пальцев побелели, с такой силой она ее сжимала. Биение крови в ушах было оглушительным. Она утратила способность соображать.

— Мне приятно, что ты здесь, — сказал Мэтт, останавливаясь возле ее стула.

Блэр ответила, как ей самой показалось, глупо:

— Здесь приятно находиться. — Потом добавила, подняв на него глаза: — Здесь я чувствую себя в безопасности.

Он смотрел на нее пристально, будто пытался разгадать какую-то тайну.

— Я всегда сумею защитить тебя, Блэр, но между мужчиной и женщиной может быть нечто большее, чем желание обрести твердую почву под ногами.

Блэр вскочила на ноги, чуть не опрокинув свой стул.

— Между мужчиной и женщиной? — переспросила она и сама почувствовала, что тон ее был неоправданно взвинченным.

— Почему ты так нервничаешь? Я не такой ходок, как Джейк Каттер. Я не действую нахрапом.

— Знаю. А как насчет ружья?

Лицо Мэтта помрачнело.

— Нет сомнения, что оно принадлежит Джейку.

Блэр снова обхватила себя за плечи.

Его глаза потемнели, а руки потянулись к ней и легли ей на плечи.

— Ты все еще готова защищать его? После того как он так с тобой обошелся? Использовал тебя!

Блэр встретила его взгляд.

— Нет. — Она покачала головой. — Он знает о Линдсей, Мэтт. Я боюсь. Боюсь, что он попытается отобрать ее у меня, просто чтобы напакостить мне.

Мэтт провел по ее щеке тыльной стороной ладони. Потом дотронулся до губ.

— Не волнуйся. Джейк — неудачник. Если он и попытается это сделать, ни один суд не согласится дать ему право опекунства над Линдсей, Блэр. Особенно учитывая то, что ты растила ее одна. Тебе не о чем волноваться.

Мэтт снова провел рукой по ее щеке, и это прикосновение вдруг обожгло все тело Блэр, оставив после себя ощущение пугающей ее потребности в новом прикосновении. Он понял это, потому что опустил руки. Блэр неуверенно отступила на шаг:

— Я доверяю тебе, Мэтт. Думаю, и всегда доверяла. — Она посмотрела через плечо на дверь. — Пожалуй, мне пора домой.

— Нет!

Блэр замерла. Мэтт заключил ее в объятия. Блэр хотела было воспротивиться, когда он поцеловал ее, она попыталась понять, есть ли у нее желание протестовать, но когда она почувствовала твердость его мужского естества, ощутимого сквозь тонкую ткань трикотажной юбки, сначала упиравшегося в ее живот, а потом коснувшегося лонного бугорка, она больше уже не думала ни о чем. Блэр прильнула к его широкой груди, вцепилась в его плечи. И нежность ее женственности так идеально подходила к его уверенной твердости и мужественности, что бедра ее раздвинулись сами, чтобы лучше почувствовать его близость. Единственной мыслью, всплывшей в ее сознании, было: «Почему он медлил так долго?»

Мэтт обнял ее еще крепче и притянул к себе так, что она ощутила все его тело, крепкое как скала, а его лицо оказалось где-то возле ее уха. Казалось, что их сердца бьются в унисон.

Мэтт чуть отстранился от нее, ноздри его раздувались, а щеки пылали. Лицо его выражало такое же неистовое желание, какое испытывала она, — Черт возьми! — прошептал он, притягивая ее руку к своему восставшему органу. Как только Блэр ощутила его плоть под рукой, ей показалось, что в мозгу у нее взорвался целый звездный мир, и ее тело содрогнулось от сладостных конвульсий. Мэтт подхватил ее снизу под ягодицы. Руки его оказались под ее юбкой, и он продолжал держать ее так, широко разведя ее ноги.

Блэр вскрикнула, ощутив его руки на своем обтянутом шелком теле, и снова в ней будто что-то взорвалось. Мэтт опустился на колени, прижался ртом к треугольнику ее трусиков и продолжал осыпать ее поцелуями, дразня и лаская языком. Блэр испытала новый оргазм, неожиданный и краткий, и не успела дрожь, сотрясавшая ее тело, прекратиться, как новый пароксизм потряс его. Блэр вскрикнула, не в силах сдержаться, и принялась умолять Мэтта перестать.

Но он сорвал с нее трусики, и его язык оказался в самом сокровенном месте ее тела; он ласкал и возбуждал ее языком и словами, и снова тело Блэр потрясла отчаянная судорога и она выкрикнула его имя. Когда сотрясавшая ее дрожь улеглась, она оказалась лежащей на полу, а Мэтт стоял возле нее на коленях и торопливо срывал с себя одежду — брюки и белье. Он отбросил свою одежду в сторону поверх еще раньше сброшенных сапог и некоторое время оставался неподвижным, стоя на коленях над ее распростертым телом. Блэр разглядывала каждый дюйм его обнаженного тела. Потом закрыла глаза, удивляясь, почему до сих пор она была такой слепой и глупой.