Манящий запах жареной картошки

— Да, да! — сказал он, почему-то вовсе не чувствуя аппетита. «Наверное, потому, что поел вместе со всеми в офисе», — подумал он. Конечно, подчиненным тоже нужно давать расслабиться, ну как по случаю праздника было не поздравить женщин! Пришлось отступить от диеты и демократично выпить со всеми и закусить. А дальше он сказал какую-то странную вещь, которая минутой раньше вовсе не приходила ему в голову.

— Знаешь, подожди полчаса! — сказал он любимой. — Меня беспокоит машина! Что-то с ней не в порядке, надо проверить!

Любимая было надула губки, но, зная, что новая машина для каждого мужчины святое, перечить не стала. А он и не думая обращать внимание на ее реакцию, быстро скинул деловой костюм, влез в старые джинсы, потрепанный свитер, накинул поверх куртку и вышел из дома.

«А хорошо, что я все-таки на ней не женился!» — подумал он и завел двигатель. Естественно, в новой машине все работало, как хорошие часы, и он на половинных оборотах, бесшумно, выехал со двора. На Кольце же он разогнался настолько, насколько позволяла разрешенная скорость. Достаточно быстро перед ним появилась темная гладь пруда, поблескивающего через ажурную решетку бульвара. Он обогнул бронзового Грибоедова и трамвайную остановку и припарковался у темного переулка, в котором, он помнил это ясно, пряталась сломанная колокольня временщика Александра Даниловича Меншикова. Ему рассказывала об этом та, которой он дарил когда-то мимозу. Рядом со сраженной молнией колокольней стояла относительно новая церковь. Подумаешь, ей от силы было каких-нибудь сто пятьдесят лет.

— Хочешь, обвенчаемся здесь? — однажды сказал он, когда они стояли в этом переулке и, задрав головы, наблюдали, как мечутся ласточки в вечернем воздухе над колокольней.

— Будет гроза, — сказала она. — А в Бога я не верю! — На самом деле ее тогда смутило, что в туфлях на каблуках она будет на голову выше своего жениха. Подружка умерла бы со смеху!

Он припарковался, но из машины не выходил. В церкви закончилась служба, и люди, в большинстве своем женщины, выходили и оборачивались, крестясь на икону. Поверженный природой столп Александра Даниловича никого не интересовал, ясно показывая, что именно так проходит людская слава. «А она обожала исторические памятники, — подумал он. — Интересно, показывала ли она это место мужу? Дурак я, что приехал сюда», — решил он и проверил, включился ли автоматически ближний свет. Уже стало темно. Сзади зазвонил, загромыхал по рельсам трамвай, тронувшийся от остановки. Машинально он обернулся, мельком взглянул на освещенную громаду, проплывавшую мимо него. И вдруг в окне второго вагона на фоне чьих-то качающихся фигур увидел ее лицо. Он заморгал, пытаясь прогнать видение.

«Какая чепуха, не может быть!» Но его нога сама придавила педаль, и автомобиль тихо тронулся, подстраиваясь к ходу трамвая. Они проехали пруды и встали у перекрестка. Ему нужно было смотреть на дорогу, но он все время поворачивал голову влево. «Она, она, конечно, она!» Вон она сидит в чем-то темном и смотрит куда-то вдаль. Его она не видит, в машине темно. Она вдруг подняла голову. Что-то ее отвлекло. Ах да! Сзади него — рев сигналов. Целое стадо желающих его обогнать, он — препятствие для движения. Ехать вровень с трамваем долго нельзя, значит, надо открыть себя, подать знак. А вдруг он ошибся? Хорош же он будет, если сейчас к нему в машину впрыгнет какая-нибудь незнакомая тетка!

Лиля думала: «Ну и зачем? Зачем вместо того, чтобы выспаться, я сижу в этом ненужном мне виде транспорта и делаю вид, что мне ужасно интересно, что там за окном? Меншикову башню с трамвайных путей никогда не было видно. Слева блестит гладь воды, а со стороны только пустые окна домов да фары машин. Вон какой-то дурак отчаянно сигналит и машет руками. А сзади сигналят ему. Пьяный напился, что ли?»

И вдруг она поняла, что сигналят и машут руками именно ей. Постойте, да она ведь хорошо знает этого человека. Та же белобрысая круглая голова, мощная шея, ладошки, будто лопатки… Такими теперь ее сын играет в детском саду. «Вадим! Как он узнал, что я здесь?» Она соскочила с сиденья и побежала вперед, раздвигая толпу плечом и руками. Забарабанила в синюю стеклянную перегородку водителя:

— Выпустите! Выпустите меня!

— Сумасшедшая какая-то! — послышались голоса.

— А может, девушке плохо! — захихикал какой-то мужик. — Праздник все-таки! Наотмечалась где-нибудь, и того! Срочно нужно выйти!

— Дочка! Да не откроют тебе! Второй же вагон! Жди до остановки! — сказала ей какая-то пожилая женщина.

Лиля невидящим взглядом обвела пассажиров и, протиснувшись к выходу, прильнула лицом к двери. Вадим сделал ей знак. Мол, держись, я еду за тобой, что бы ни случилось! Другие автомобили толклись на узкой проезжей части позади него, и Лиле даже казалось, что она слышит адресованный ему разноголосый неформальный хор.

«Откуда у него такая красивая машина?» — успела подумать она и чуть не упала. Она ждала остановку, но вот двери раскрылись, а она не успела даже придержаться за поручни. Так и вывалилась, будто кулек, из вагона. Да еще запнулась носком сапога о металлический край ступеньки, расцарапала о дверь ногу.

— Садись скорее! — Вадим открыл ближайшую к ней заднюю дверцу и впихнул в салон. Несколько минут они ехали молча. Он оторвался от преследования и смотрел теперь на дорогу, а она молча потирала ушибленную коленку.

— Ну, здравствуй, Лиля! — наконец сказал он, когда они выехали на Кольцо.

— Здравствуй, — почти шепотом ответила она.

— Давай сейчас съедем с Кольца, и ты пересядешь вперед.

— Не надо.

— Почему?

— Не надо! Я тебя и в зеркале вижу. Мне здесь удобно. Машина большая.

— Но я тебя плохо вижу.

— А это и не обязательно. Я неважно выгляжу в последнее время.

Он помолчал. Потом выдавил:

— Что, дела идут неважно?

Она подумала: зачем ей бодриться, скрывать, делать вид, что все прекрасно? Разве не видно ее потрепанное пальто, тот самый шарф десятилетней давности, старые сапоги…

— Что поделать? — сказала она. И рассказала как на духу и о неудавшемся замужестве, и о неинтересной работе, о маленькой зарплате. Но тут же спохватилась: — А у тебя-то как?

— Да тоже так… — неопределенно протянул он.

Она посмотрела внимательно. Да, действительно. Задрипанный джемпер, куртка, замасленная на локтях.

— Откуда такая машина?

— Да я шофер! Вожу большого начальника! — сказал он вдруг первое, что пришло в голову. Рассказывать о бизнесе, о своей преуспевающей фирме ему не хотелось.

— Ужасно плохо! — сказала она. — Я — эгоистка. Я ведь даже рада, что у тебя тоже ничего особенного не вышло.

— Почему? — недоумевая, спросил он.

— Если бы я встретила тебя вдруг, а ты был бы в полном порядке, весь в шоколаде, супергерой, я бы не подошла.

— Почему?

— Мне было бы стыдно. Я ведь была когда-то такая дура! Думала, что человек только тогда что-то стоит, если он может зарабатывать большие деньги, крутить какие-то дела! Но оказалось, что это все-таки в жизни не главное. Мой бывший муж умел крутиться, но был таким козлом! И потом, те, кто выбивается в люди, как правило, забывают о своих друзьях.

— Это ты о своей подруге?

— И о ней тоже.

— Кстати, ты о ней что-нибудь слышала?

— Только то, что она нашла себе богатенького кавалера и живет у него. Мне его не показывает. Да я и не интересуюсь. Мы практически не общаемся. У меня ведь не такой образ жизни, как у нее. Она светская женщина. А у меня — дом, ребенок, работа. Больше не гуляю по историческим местам, — сказала она с горечью.

Он уже давно съехал с Кольца, переехал Москву-реку по прекрасному освещенному мосту и остановился в одном из двориков Замоскворечья, около ее дома. «Не забыл, где я живу», — отметила она.

— Послушай, — сказал он ей вдруг охрипшим от волнения голосом, — если начать все сначала, ты бы начала?

— Конечно, — улыбнулась она. — Я только потом поняла, что я ведь тебя любила. Только глупая была. Никого не слушала, кроме подружки. А она говорила, что никакого толку из тебя не будет, ничего не получится. Но я и рада, что не получилось. Мы с тобой на равных. Мне не хотелось бы выглядеть в твоих глазах неудачницей. Я чувствую себя виноватой, несмотря на то что это ведь ты первый женился.