Фактор внешности

Самыми неожиданными и необычными были мои впечатления от полета на «конкорде». Я не предполагал что этот лайнер имеет так много общего с ракетоносителем. Кроме того, мне пришлось сложиться и принять форму фигурки оригами, чтобы поместиться в его кресле. Роттвейлер с ее короткими ногами повезло больше. Я был готов к тому, что от сверхзвуковой скорости нас будет трясти так же, как Сэма Шепарда на недавних гонках, но ничего подобного не случилось. Мы словно не летели, а парили в безвоздушном пространстве, почти бесшумно.

После трех бокалов водки, выпитых за двадцать минут полета, Ротти, наконец, посмотрела на меня и спросила:

— Ну и как тебе?

— Немного тесновато.

— Ничего, привыкнешь, — заметила она с улыбкой, наводящей на мысли о жестокости римских тиранов Нерона и Калигулы.

Еще одним из самых интересных моментов нашего путешествия была для меня возможность смотреть на Лондон глазами Роттвейлер. Она оказалась потрясающим гидом, остроумным и очень осведомленным. Куда бы мы ни приходили, я выслушивал ее беглые, но всегда исчерпывающие комментарии и характеристики местных достопримечательностей.

— Вон там была первая студия Сноудона, а в этом доме снимали сцену вечеринки «Фотоувеличения» [10]… тут жил Мик Джаггер, когда был увлечен Шримп [11]..

Роттвейлер хорошо помнила времена, когда Лондон сходил с ума от свинга, но я все равно не мог вообразить то, о чем она рассказывала. Сколько ей тогда было? Неужели носила мини-юбку? Невозможно такое представить. Думаю, принц Чарлз в килте выглядит лучше, чем Роттвейлер с ее голыми ногами.

— Вон видишь, Майкл Кейн [12], — сказала она мне, когда мы шагали по Мейфэр. Я оглянулся, но никого не увидел. А она уже шла дальше, продолжая свою экскурсию. — Смотри, вон Андре Превин [13]. — И снова я понапрасну всматривался в указанном направлении, не понимая, как ей удается их заприметить.

У Мисс Роттвейлер было не такое уж хорошее зрение, она носила очки в роговой оправе в стиле Кэри Гранта [14]с очень толстыми линзами, но этот физический недостаток с лихвой восполняло шестое чувство, никогда ее не подводившее. Прямо как летучая мышь, в больших полутемных залах она без труда могла высмотреть того, кто ей нужен. И, что меня еще больше поражало, могла разглядеть то, что ускользало от всех прочих людей с нормальным зрением.

Я считал, Мисс ненавидит гамбургеры, и даже не мог подумать, что она посещает забегаловки фаст-фуда, но как-то, завершив наш вояж по лондонским антикварным магазинам, Ротти затащила меня в один из отвратительных «Макдоналдсов», которые в Лондоне на порядок хуже, чем во всех прочих странах, и где обедать состоятельные британцы считают признаком дурного вкуса, таким же, как увлечение американским футболом или питие американского пива. Но что я мог сделать, если она повелительно крикнула мне: «Останови машину!»

Можете себе вообразить картину, когда роскошный автомобиль, рассчитанный на господ в смокингах и цилиндрах, отправляющихся на элитные оперные постановки, подкатил к убогим тесным дверцам забегаловки, откуда доносился отнюдь не аппетитный запах бургеров и жареной картошки. В первую минуту я решил, что Мисс просто нестерпимо захотелось в туалет. Но такая экстренная необходимость не в ее духе, она ни за что не стала бы останавливаться, чтобы посетить безобразный сортир вместо того, чтобы проехать еще пару километров до нашего отеля.

Я выполнил ее распоряжение. Если бы Ротти велела мне остановиться ради того, чтобы дать волю своему внезапно вспыхнувшему гневу в адрес качества продуктов массового потребления и распространения вопиющей пошлости «Хэппи мил», я бы еще мог принять это как должное, но я сильно заблуждался насчет ее намерений.

Выйдя из машины и неторопливо прогулявшись по улице, Мисс Роттвейлер посмотрела на стеклянные двери «Макдоналдса», за которыми вокруг заляпанных соусом столиков толкались голодные американские туристы и представители малообеспеченного лондонского населения. Я понял, что цель ее посещения этого заведения вовсе не покупка пирожков и гамбургеров, а открытие новой супермодели мирового уровня — Киттен.

Насколько я понимал, моя роль сводилась к тому, чтобы в случае необходимости умыкнуть красотку силой, если бы Роттвейлер не удалось хитростью заманить мышонка в клетку. Девушка, одетая в униформу официантки, как ни в чем не бывало, вытирала со стола, благосклонно снося приставания старшего менеджера на глазах у дюжины изголодавшихся и раздраженных посетителей, ожидающих, когда же она, наконец, изволит подать им гамбургеры.

В Штатах Роттвейлер, начавшую атаку, охрана, скорее всего, выставила бы вон, но здесь, в Лондоне, на нас никто не обращал внимания. Будущая модель не способна была сразу оценить выпавший ей шанс. И надо было обладать безотказным чутьем Мисс, чтобы в ее лице разглядеть тот шарм и блеск, которые впоследствии будут сводить с ума миллионы поклонников и приносить миллионы прибыли агентству. В то время когда девушка смеялась в ответ на шутку менеджера, прикрывая рот рукой, появился директор забегаловки и, подойдя к ней, бесцеремонно заявил, что еще один такой инцидент — и она может больше не задерживаться тут ни минуты. Тогда-то Роттвейлер и поняла, что настал час захватить врасплох напуганную и едва не впавшую в отчаяние жертву. Директор, все еще наводивший порядок в обслуживании посетителей, громко крикнул мне:

— Карту! Карту!

Я вытащил визитку Роттвейлер из своего кармана и машинально протянул девушке. Та принялась внимательно изучать ее, словно настоящую кредитку, и лишь после того, как ее изумление улеглось, она, посмотрев на нас, выразила смутный протест по поводу нашей неплатежеспособности. Ее глаза мелкой служащей, привыкшей различать только самые простейшие счета за колу и чизбургеры, не могли разглядеть в волшебном куске пластика хрустальные мосты, ведущие к воротам «Вог», «Базар», «Эль» и прочих замков мечты, в перспективе готовых обрушить к ее ногам несметные сокровища.

Тогда, обхватив своей мощной рукой баскетболиста ее хрупкое запястье, я вывел девушку из-за стойки, не обращая внимания на изумленный ропот изрядно удлинившейся очереди, не встретив ни малейшего сопротивления с ее стороны.

Пока я вел девушку к выходу, она тихонько хихикала и лишь в последний момент опомнилась:

— Моя униформа!

— Мы пришлем ее обратно, — прошептала Роттвейлер. — Вообще ее надо сжечь, она слишком безобразна. Но обещаю: мы ее вернем. Такое прелестное создание, как ты, не должно ходить в таких уродливых штанах. Это несправедливо и оскорбительно. Случись это в Америке, я бы на твоем месте подала в суд, дорогуша, и выиграла бы процесс!

Ее звали Киттен, уменьшительное от Кэйтлин или еще от какого-то приличного имени, искаженного ее кокни, достойным знаменитой Элизы Дулитл. Ей исполнилось восемнадцать лет, она только-только закончила школу, но если и не была готова в ближайшее время завоевать весь мир, то уж попробовать сыграть в предложенную ей игру явно не хотела отказываться.

При дневном свете я смог как следует рассмотреть то, что третий глаз Роттвейлер сразу приметил сквозь мутные стекла «Макдоналдса». Личико Киттен отвечало всем стандартам современного идеала красоты. А ее ист-эндский акцент придавал девушке еще больше очарования. У Киттен была внешность аристократки. Девушка нуждалась только в подходящей «оправе» из одежды, макияжа и аксессуаров.

Следующие полтора часа она провела в парикмахерском кресле, где подверглась критическому осмотру одного из лучших мастеров причесок в Лондоне — Раймундо. Этот саркастичный пятидесятилетний чудак был любимым стилистом многих знаменитых фотографов. Когда Роттвейлер позвонила ему, он находился на съемках у Эдди Медника, которому сотрудничество с Раймундо принесло неслыханный успех.