Ангел от Кутюр

Де Бельмонт пощёлкал кнопками на мобильнике, нашёл последний входящий звонок, продиктовал номер Этьену, выключил телефон и протянул его девушке. Она выжидающе смотрела на него.

– Мы с Этьеном давние друзья, – пояснил де Бельмонт. – Была одна история… Этьену грозили крупные неприятности, хотя он был не виноват ни в чём. В нашей жизни людей нередко подставляют, чтобы убрать с дороги. Я помог ему…

– Думаешь, он найдёт этого маньяка?

– Когда будет очередной звонок, постарайся разговаривать с ним как можно дольше. Может, они даже успеют вычислить, откуда он звонит, и успеют накрыть его на месте… Всё будет хорошо, не беспокойся…

***

Его разбудил звук Настиного голоса. Она говорила по телефону в ванной, за закрытой дверью. Жан-Пьер почесал голову и свесил ноги с кровати. В зеркале он увидел себя и показал себе язык: «Ты проспишь всё на свете».

Настя вышла из ванной и бросила свой телефон на стол. Белый халат распахнулся, обнажив тело.

– Винсент меня доведёт до истерики!

– Ты сама позвонила ему?

– Я увидела, что он пытался десять раз за последний час дозвониться, – оправдывающимся тоном объяснила Настя.

– Ты не можешь так, милая. У тебя работа. Либо соглашайся, либо порви с ним. Ты мне говорила, что уже вполне самостоятельно можешь выбирать контракты.

– Всё не так просто. Я работаю на агентство, Жан-Пьер. – Она завязала пояс и упала спиной на кровать. – Как мне быть?

– Тебе нужно в Париж?

– Не хочу. Не поеду. Хочу быть с тобой, – и она капризно поболтала ногами, подняв их вверх.

– Если ты решила, тогда предлагаю сегодня не возвращаться к этому вопросу.

– Хорошо.

– Сегодня я покажу тебе чудо живописи. Второй такой картины нет в мире. А потом отправимся на Лидо, будем купаться.

– Ура!…

Церковь деи Фрари, в которую де Бельмонт привёл Настю, не поразила девушку, но он и не ждал восторженных возгласов. Зато картина Джованни Беллини «Мадонна с младенцем» произвела на неё неизгладимое впечатление.

– Выдающееся полотно, драгоценнейшее, – сказал Жан-Пьер. – Посмотри внимательнее. Кажется, что она не нарисована, а вылеплена. Какой удивительный фон, он написан так, словно сделан отдельно и поставлен в глубине. Но ведь это всё – одна плоскость! Приглядись. Искусствоведы не понимают, каким образом Беллини добился такого эффекта.

– Сказочно.

– Рад, что тебе понравилось.

– Я в восторге!

Де Бельмон не мог понять, насколько глубоко она чувствовала живопись, но глаза её зажигались, когда что-то нравилось, они всегда выдавали её чувства. И сейчас лицо Насти казалось озарённым изнутри.

– Знаешь, никто никогда не уделял мне столько внимания, – проникновенно произнесла она, когда они вышли на улицу. – Я счастлива, что познакомилась с тобой.

– Теперь самое время напомнить, как долго ты пыталась уклониться от встречи.

– Дура была! – засмеялась она во весь голос. – Что ещё можно сказать! Люди, послушайте меня: я была настоящая дура! Пусть все знают!

На причале Сан-Марко им приветственно помахал рукой молодой мужчина с растрёпанной копной чёрных волос. Де Бельмонт не заметил его в толпе и не ответил на приветствие.

– По-моему, тот парень зовёт тебя, – сказала Настя.

– Который?

Человек с растрёпанной головой приблизился и тряхнул своей гривой.

– Жан-Пьер! Вот встреча! Вы отдыхаете?

– Это Оскар Симоне, – представил мужчину Жан-Пьер. – Начинающий философ и по совместительству художник.

– Сегодня в Лидо вернисаж. Придёте?

– Не знаю. Боюсь, мы уже утомились от избытка изящного искусства, – улыбнулся де Бельмонт, глянув на Настю. – Мы хотели поваляться на пляже.

– А всё-таки вечером приходите. Будет, между прочим, баронесса Нанжи.

– Баронесса? Конечно, надо засвидетельствовать ей почтение. Мы давно не виделись.

– А потом Адриано Пазолини устраивает фуршет у себя на яхте, – добавил Оскар.

– Пазолини? – Де Бельмонт повернулся к Насте. – Дорогая, ты должна познакомиться с ним. Замечательное общество. Но у нас нет пригласительного билета.

– Уверен, что Адриано позовёт вас, как только узнает, что вы в Венеции.

– Возможно, – согласился Жан-Пьер.

– Теперь мне пора, – Оскар манерно поклонился. – Необходимо сделать последние приготовления. Жду вас, друзья мои.

Он тряхнул лохматой головой и растворился в толпе.

– Забавный тип, – сказала Настя.

– У него есть гондола и временами он катает туристов. Бесплатно катает, для собственного удовольствия. Местные гондольеры ненавидят его за это. Оскар держит здесь крохотный ресторанчик. Но в основном вся его энергия направлена на живопись. Некоторые его полотна очень хороши, однако есть и откровенная мазня.

– Мы пойдём на вернисаж?

– Имя баронессы Нанжи обязывает, – сказал де Бельмонт.

– Кто она?

– Многие хотели бы похвастать дружбой с ней, но такая честь выпадает не всем. Попробую представить вас ей.

– Очень интригующе, – хихикнула Настя.

Перед вернисажем им пришлось вернуться в отель и одеться подобающим образом. Настя долго вертелась перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя со всех сторон, а Жан-Пьер молча наблюдал из глубокого кресла за её приготовлениями.

Зал, где проходил вернисаж, был не очень большим и полон народа. Выставлялись три художника, одним из которых был Оскар Симоне. Темой выставки было «Коварство», это слово крупными золотыми буквами было выведено на трёхметровой репродукции одной из картин, выставленной при входе. Войдя в помещение, гости тут же попадали в атмосферу торжественной нервозности. Голоса гудели на все лады: звучали громкий смех и вкрадчивый шёпот, светское воркование и фамильярные приветствия, строгие речи и вульгарные вздохи. Официанты умело скользили с подносами между гостями и предлагали напитки.

Оскар подхватил Настю под руку, как только она вошла в зал.

– Вы ничегошеньки не знаете обо мне, поэтому покажу лучшее из того, что я выставил тут, – увлёк он её за собой, не обращая внимания на де Бельмонта. – Вот это достойно внимания, не правда ли?

Они остановились перед белым холстом, из которого проступали нарисованные почти тёмной краской приоткрытые губы.

– Воплощение коварства, – объяснил Оскар. – Как вам?

– Интересно придумано, – осторожно сказала девушка.

– А это? – он указал рукой на женское тело, нарисованное так, что оно почти не различалось на холсте, зато ярко проступало надетое на женщину красное бельё. – Сатанизм женщины.

– Вы полагаете? – заговорил подошедший де Бельмонт.

– Несомненно. В первую очередь нижнее бельё, – безапелляционно заявил художник.

– Я работаю моделью, занимаюсь вот этим самым, – сказала Настя, указывая на нарисованные красные бикини. – По-вашему, я выбрала неправильную профессию? Коварную, если судить по вывеске при входе?

– Вы уж извините меня, мадемуазель, но ваша профессия служит дьяволу, – язвительно улыбнулся Оскар. – Помните, как писал Анатоль Франс?

– О чём писал? – растерялась Настя.

– Он рассказывал, как дьявол нарядил пингвинок в одежды и тем самым сделал их столь соблазнительными, что сам попался на этот соблазн. Женщины превратили одежду в орудие, с помощью одежды затуманивают нам глаза, и мы уже не отдаём себе отчёт в том, что именно нас привлекает.

– Оскар намекает на то, что одежда, вернее мода, являет собой настоящее зло, – пояснил Жан-Пьер и, улыбаясь собеседнику в глаза, уточнил. – Но не кажется ли вам, дорогой Оскар, что мы, мужчины, с готовностью отдаёмся этому обману? Мы рады быть обманутыми. Неясные желания питают нас куда сильнее конкретной цели, потому что они величественнее, значимее. Что там, под покровом ткани? Разве мы не знаем? Прекрасно знаем, но одежда дарит нам иллюзию, мы даже не осознаём, что на самом деле не ищем ничего особенного, ничего нового под женской одеждой, нам всё известно, но с каким почти торжественным волнением мы раздеваем женщину… Я говорю, конечно, о человеческих желаниях, а не о животных инстинктах, выше которых не поднялись многие, с позволения сказать, мужчины.