Соблазн

Именно желание удержать эту власть и привело ее снова в Оазис. Но откуда возникло это желание? Ведь в жизни имелось множество других вещей, о которых она мечтала больше, так много симпатичных добродетелей, которые ее приучили уважать.

– Настоящая власть находится только в руках Всевышнего, – говаривал, бывало, давным-давно ее основательный отец-католик. – Всякий раз, когда люди пытаются использовать ее, они лишь привносят в мир беспорядок. – Разумеется, мысль о том, что женщины смогут делать такие же попытки, даже не казалась достойной комментариев. И она счастливо справлялась со своим мудреным хозяйством. Будучи четвертым ребенком в семье из восьми человек и к тому же девочкой, она мечтала лишь о том, что в сумме складывалось в простую фразу, которую можно было отыскать в ее дневнике:

«Мне хочется быть в таком же счастливом браке, как мама и папа, да еще большой дом, полный детей».

Ее отец был инспектором школ в Ривердейле, богатой части Бронкса. Его положение разрешало Каллаганам построить комфортабельный каменный особняк, глядящий на реку Гудзон, и заработало им уважение общины. Живя в безопасности и достатке, защищенная семьей и верой от трудностей и цинизма, Ливи росла со странно ограниченным кругозором и несокрушимой верой в Иисуса, как в своего личного защитника и покровителя. Она знала, что есть и «другие», менее удачливые, к кому она должна относиться с сочувствием, и все-таки Ливи в глубине души подозревала, что меньшая удачливость каким-то образом шла рука об руку с меньшей порядочностью либо добротой.

– Наша Оливия немного застенчива, – обычно объясняла мать незнакомым людям, хотя на самом деле Ливи считала себя «глубокой» и «скрытной» – избирательной в своем энтузиазме, и все-таки верной в нем, коли уж приняла решение. Когда одна из теток как-то раз поддразнила ее за то, что она такая спокойная по сравнению со своим общительным младшим братом Фрэнком, Ливи вытянулась на все свои полных три фунта и продекламировала важно: «Пустая бочка сильнее всех гремит».

В академии «Святой Розы», где конформизм оценивался более высоко, чем игра воображения, она была отличной студенткой. И именно там, на празднике Дня всех святых, во время танца Ливи обнаружила, что целоваться интересно и даже приятно. Первой ее мыслью было то, что искушения плоти могут быть весьма привлекательны и их труднее будет избежать, чем она до этого воображала себе.

Твердо веря в пользу образования, Джеймс Каллаган-старший также верил, что учительская стезя была самой подходящей карьерой для молодых женщин из хороших семей.

– Учительствовать очень почетно, – заявил он своей старшей дочери Ливи, когда ей исполнилось семнадцать лет. – Занятия вполне цивилизованные, заработки замечательные; это карьера, к которой ты сможешь прибегать при нужде. Мы с матерью не будем жить вечно, и будет таким утешением сознавать, что наши девочки неплохо устроены…

Хоть она и не имела ничего против профессии учителя, все же Ливи сдерживала боязнь, что Бог возьмет да и не пошлет ей мужа.

– Лучше я выйду замуж, па, – заявила она твердо, уверенная, что Божий промысел совпадал с ее собственными намерениями. – И у меня не будет никаких трудных времен, потому что муж станет обо мне заботиться.

Джеймса Каллагана поразила цепь рассуждений дочери.

– Что ж, надеюсь… Ливи, мы с матерью мечтаем, чтобы все наши девочки жили хорошо. Однако никто из нас не может знать Божьего промысла. Закончи обучение, получи специальность. Даже если тебе и не доведется учительствовать ни одного дня, все равно ты сможешь стать лучшей женой и матерью.

Последний довод показался Ливи убедительным, и в конце концов она согласилась взять себе профилирующей дисциплиной педагогику и экономику домашнего очага. Она воображала – как прелюдию радости от обучения собственных детей, – как будет направлять любопытные, юные ручонки, когда они будут делать стежки на своем первом фартуке или просеивать муку, чтобы слепить свой первый пирожок.

Она первый год училась в колледже «Меримаунт», когда ее брат, Джим-младший, привез к ним домой Кеннета Уолша на рождественские праздники. Учившийся в старшем классе колледжа «Нотр-Дам», Джим как-то написал семье про трагическую автомобильную аварию, вследствие которой его друг осиротел в возрасте восемнадцати лет.

«Кен великолепный парень, – писал он дальше, – однако у Уолшей нет близких родственников (не то что у нас, Каллаганов!), и я считаю, что просто стыдно, что он вынужден проводить каникулы среди людей, которых едва знает. Я подумал, что наша семья могла бы его принять на пару недель, и поэтому я рассчитываю на всех вас, чтобы вы с заботой отнеслись к Кену».

Когда оба молодых человека приехали, Каллаганы уже вовсю готовились к Рождеству. Дом украшался вечнозелеными венками и самодельными гирляндами, и на стенах сверкали сотни рождественских открыток, вокруг камина висел ассортимент ярких носков. Аромат праздничных пирогов и пудингов пропитал все двенадцать комнат, обещая роскошное пиршество. Десятифутовая шотландская сосна стояла пока еще не наряженная в гостиной в ожидании традиционного двадцать третьего декабря, когда вся семья соберется, чтобы ее украсить.

Когда Джим представил своего друга семейству, Ливи стала особенно внимательно рассматривать молодого человека, о котором так много слышала. Его родители, по словам брата, владели и управляли одной из самых крупных газет в Вашингтоне в округе Колумбия, а также несколькими радиостанциями на юге. Их автомобиль разбился на альпийской дороге, когда они отдыхали в Швейцарии. Сенаторы и конгрессмены, и даже сам президент присутствовали на похоронах. И все-таки Кен Уолш вовсе не задавался, а через несколько минут после своего приезда уже смеялся и шутил с родителями Ливи, словно знал их всю жизнь.

– Кен самый завидный жених, каких я только знаю, – со смехом объявил Джим в тот вечер за ужином, – вот я и решил показать ему наш выводок красавиц, пока его не заграбастает какая-нибудь другая отчаявшаяся ирландская семья.

Миссис Каллаган сверкнула глазами на своего старшего сына, осуждая его нескромный выпад. Однако, к удивлению семейства, Ливи вдруг заявила:

– А каковы будут ваши требования к жене, мистер Уолш?

– Я предпочел бы большие карие глаза, – ответил Кен, и его собственные темно-голубые глаза озорно сверкнули, – а также каштановые волосы с рыжеватым отливом здесь и вот здесь. Не возражал бы и прошв вздернутого носика…

Братья Каллаган захохотали и заулюлюкали, когда Кен продолжал описывать их сестру Ливи, а она просто улыбалась и глядела вниз на свою тарелку, не обращая внимания на это шумное поддразнивание. Слова Кена просто подкрепили мысль, которая промелькнула в ее голове в тот момент, когда Кен появился на пороге: что Бог наконец явил свою волю и обнаружил контуры судьбы, о которой она просила его.

В тот вечер, чуть позже, Ливи ушла в свою комнату – и появилась спустя полчаса с огромным гимнастическим носком, на котором красными нитками было торопливо вышито слово «Кен». Она торжественно повесила его над камином рядом со своим носком, а затем повернулась к Кену.

– Мы не хотим, чтобы Санта-Клаус позабыл про нашего гостя в канун Рождества.

– Санта уже позаботился обо мне, – ответил он, глядя в глаза Ливи так красноречиво, что не возникло никаких сомнений относительно того, что он имел в виду.

Так начался их роман. Опровергнув раз и навсегда бытовавшее в их семье представление о том, что она робкая, Ливи стала вести себя так, словно Кен был ее собственностью. Она обязательно садилась рядом с ним за столом, следила за тем, чтобы самые лучшие куски курицы или ростбифа оказывалась на его тарелке. Не обращая внимания на подмигивания братьев, она предлагала прогулки вдоль Гудзона, по заснеженным береговым утесам. Оказавшись подальше от своего любящего, но надоедливого семейства, Ливи расспрашивала Кена насчет его планов на будущее.

– Я счастливей, чем многие, – сказал он. – Большинство парней моего возраста пока еще не знают, чем хотели бы заниматься, когда станут взрослыми. Я же работал в «Кроникл» каждое лето с самого раннего возраста. Я всегда знал, что когда-нибудь стану издателем. Только я не ожидал, что все… так внезапно на меня свалится. – Его голос дрогнул и пресекся. Ливи взяла его руку и крепко сжала. Кен был хорошим и порядочным. Она просто не могла понять, почему Бог забрал к себе его родителей, и от этого непонимания ей было не по себе.