Горькая сладость

— Как поживает старый сержант Пиерсон?

Это прозвище вернуло память к тем дням, когда Бруки, бывало, шагала по переднему крыльцу Пиерсонов и, прежде чем зайти, решительно салютовала букве «П» на входной двери.

— Раздражает, как всегда. Бруки, я не понимаю, как отец с ней живет. Она, вероятно, следит, когда он ходит в сортир, чтобы удостовериться, что он не забрызгивает крышку унитаза!

— Ужасно, у тебя ведь отец — мировой мужик. Его все любят.

— Я знаю. — Мэгги взяла бокал с вином и сделала глоток. — Спасибо.

Они последовали в дальний конец огромной комнаты, Бруки села в кресло-качалку, а Мэгги — на кушетку, облокотившись на подушку. Мэгги рассказала Бруки, какой критике они с Роем подверглись за то короткое время, пока она была дома. Вниз спустился Джин, сделал глоток из бокала Гленды и поцеловал ее в макушку.

— Веселитесь, — сказал он и благоразумно оставил их наедине.

Однако не прошло и пяти минут, как в комнату с шумом ввалились Джулия и Дэнни, от которых несло конюшней. Они явно испытывали неловкость, когда их знакомили с Мэгги, но держались вежливо и, освободившись, удалились на кухню взбивать «кул-эйд». Затем пришла Эрика со своим приятелем и еще какой-то парочкой. Шумная компания искала газету, чтобы выяснить, какой фильм идет в ближайшем кинотеатре.

— О, привет! — сказала Эрика, когда ее познакомили с Мэгги. — Мы слышали много историй о ваших с мамой школьных делах. Это мои друзья: Мэтт, Карли и Эдам. Мам, можно мы сделаем немного воздушной кукурузы, чтобы взять с собой в кино?

Пока готовился попкорн, домой вернулся Тодд. Проходя через кухню, он поддразнил сестер и сказал:

— Привет, мама. Это Мэгги? Она выглядит так же, как на фотографии из твоего школьного альбома.

Он пожал Мэгги руку, затем присвоил бокал Гленды и отпил из него.

— Эта штука может остановить твое развитие. Отдай.

— Не заметно, чтобы это остановило ваше, — заявил Тодд и отпрыгнул в сторону, получив от Бруки затрещину.

— Здесь всегда так? — спросила Мэгги, когда Тодд ушел на кухню, чтобы стащить воздушную кукурузу и позлить младших сестер и брата.

— Большую часть времени.

Контраст между тем, как живут Мэгги и Бруки, был настолько разительным, что побуждал к сравнению. Когда все в доме наконец угомонились и подруги остались одни, они разговаривали так, будто не было долгих лет разлуки: спокойно, уютно.

Мэгги описала, что она чувствовала, когда, включив утром телевизор, узнала из выпуска новостей, что ее муж погиб в авиакатастрофе. Бруки поведала, как это бывает, когда в тридцать восемь лет обнаруживаешь, что беременна.

Мэгги поделилась, какой одинокой ощущала себя, когда ее единственная дочь уехала в колледж; Бруки призналась, какие порой случаются срывы, когда под ногами постоянно путаются семь человек.

Мэгги рассказала о своих одиноких ужинах в безмолвном, пустом доме; Бруки живописала, каково это — готовить еду на девятерых, когда стоит жара в девяносто пять градусов [3]*, а в доме нет кондиционеров. Мэгги сообщила, как была разочарована, получив в гольф-клубе гнусное предложение от их с Филлипом женатого друга; Бруки пожаловалась, что скашивает под вишневыми деревьями сорняки на площадке в двадцать акров.

Мэгги поделилась, как одиноко спать в постели, после того как она привыкла в течение стольких лет уютно устраиваться, чувствуя тепло любимого. На что Бруки ответила:

— Мы до сих пор спим втроем, иногда — вчетвером, если бывает гроза.

— Я завидую тебе, Бруки, — призналась Мэгги. — Твой дом наполнен жизнью.

— Теперь я бы не отдала ни одного из них, хотя было время, когда я думала, что моя матка не прочь сделать выкидыш.

Подруги рассмеялись. Разделавшись с бутылкой зинфанделя, они почувствовали легкое головокружение и расслабились. Комната освещалась только напольной лампой. Тишина в доме располагала к доверительности.

— Мы с Филлипом хотели завести много детей, — призналась Мэгги. Она положила ноги на кушетку, пустой бокал покачивался в ее руке. — Дважды у меня был выкидыш, а сейчас уже начались приливы.

— Уже?

— Как-то ночью, спустя почти три месяца после смерти Филлипа, я лежала в постели, было около одиннадцати. Мне стало очень плохо, и я тогда подумала, что это сердечный приступ. Я хочу сказать, Бруки, что ощущения были такими же, как при сердечном приступе. Начался он в грудной клетке, руки и ноги повлажнели. Я испугалась, разбудила Кейти, и она отвезла меня в больницу. Угадай, что это было.

— Не знаю.

— Приливы.

Бруки попыталась сдержать смешок, но не смогла.

— Бруки, если ты смеешься, я тебя сейчас стукну!

— Приливы?

— Я сидела в смотровом кабинете, ожидая врача, и медсестра попросила меня рассказать, как все произошло. И в это время приступ опять повторился. Я сказала ей об этом. Она посмотрела на меня и спросила: «Миссис Стерн, сколько вам лет?» Я решила, что она сошла с ума, задавая такой вопрос во время приступа, но все же ответила, что мне тридцать девять. На что медсестра сказала: «У вас не сердечный приступ, а климактерический прилив. Я вижу, как краснеют ваши грудь и шея».

Гленда не смогла дольше сдерживать сдавленный смех. Она хмыкнула один раз, потом другой. И вскоре уже улюлюкала, откинувшись в кресле-качалке.

Мэгги сняла ногу с кушетки и пнула ее.

— Ты думаешь, это смешно! Подожди, когда-нибудь сама узнаешь!

Бруки успокоилась, вжалась затылком в спинку кресла и скрестила руки на животе.

— Безобразие! И ты можешь поверить, что мы настолько старые?

— Не мы. Только я. Ты до сих пор производишь детей.

— Нет, теперь уже нет! На столе в столовой я держу целое блюдо презервативов.

Они рассмеялись, потом помолчали. Мэгги прикоснулась к руке Бруки.

— Как же здорово, что я здесь, с тобой. Ты лучше доктора Фельдстейна. Лучше лечения в группе. Лучше всех друзей, появившихся у меня в Сиэтле. Огромное тебе спасибо!

— Ай, сейчас мы просто заряжаемся энергией.

— Нет, я не это имею в виду. Меня не было бы сейчас здесь, если бы ты не подняла всех и не начала этот круговорот телефонных звонков. Первой была Тэйни, затем Фиш и Лайза и даже Эрик.

— Он позвонил тебе?!

— Да, я так удивилась.

— И что он сказал?

— Что выяснил у тебя истинную причину моего звонка. Он волновался, что я могу покончить с собой, но я убедила его, что не сделаю этого.

— И?

— И то, что обычно принято говорить. Мы беседовали о бизнесе, которым он занимается, о том, какая была рыбалка, о моей работе и о том, есть ли у нас дети и сколько их, и он сказал, что очень счастлив в браке.

— Слушай, ты, может быть, увидишь его жену. Она просто красотка.

— Не думаю, что смогу увидеть Эрика.

— Да, действительно, ведь ты приехала ненадолго.

— Почему ты решила, что у них нет детей? Это странно, потому что, когда мы с Эриком встречались, он часто говорил, что не против иметь полдюжины.

— Не знаю.

— Ну, как бы то ни было, это не наше дело.

Мэгги зевнула и потянулась. Зевнула и Бруки. Спустив ноги на пол, Мэгги заметила:

— Можно сказать, это сигнал, чтобы гость шел домой... — Взглянув на часы, она воскликнула: — О, Боже, почти час ночи!

Бруки проводила Мэгги до машины. Ночь была наполнена запахами петуний и конюшни. Над головой, на сине-черном небосводе, сияли звезды.

— Как же хорошо в родных местах, — пробормотала Мэгги задумчиво.

— Тебя тянет обратно?

— Да, в самом деле, тянет. Особенно, когда здесь друзья... А завтра мы соберемся все вместе. — Они обнялись. — Спасибо, что побыла со мной, когда я в этом очень нуждалась. И за заботу.

Впервые Гленда осталась серьезной.

— Так хорошо, что ты снова рядом. Я хочу, чтобы ты осталась здесь навсегда.

Навсегда. Мэгги думала об этом по пути домой, вдыхая запахи прохладной августовской ночи, зерна и созревающих яблок. Нигде осень не была так великолепна, как в Дор-Каунти. Последний раз Мэгги любовалась здесь ее красками больше двадцати лет назад. И она вновь с любовью переживала эту чудесную пору. Но остаться навсегда? В одном городе с Верой? Страшно даже подумать.