Сон Бруно

В комнате было тихо. Тускло светила лампа под зеленым абажуром. Найджел перестал массировать Бруно суставы и сидел, подобрав под себя ноги, впившись в него взглядом, с расширенными глазами, с затуманенным взором, оттопырив тонкие губы, покусывая кончик прямых темных волос. Этакая частичка рода человеческого. Он вздохнул – как бы в знак понимания того, о чем говорил Бруно.

– Странно, – сказал Бруно, – с одними людьми можно говорить только о сексе, а с другими – только о Боге. С тобой я частенько беседую о Боге. Другие бы этого не поняли.

Найджел снова вздохнул.

– Найджел, так что же такое Бог?

– А почему бы и не пауки? Это была очень хорошая мысль, о пауках.

– Хорошая-то хорошая, но у меня недостало выдержки и мужества сохранить верность паукам. Возможно, с этого все и началось.

– Неважно, что ОН такое.

– Может быть, Бог – это именно секс. Любая энергия имеет сексуальное начало. Как ты думаешь, Найджел?

– Может, и секс, не важно что.

– А если это так, то как же мы можем быть спасены?

– Да и это неважно.

– Что поделаешь, – сказал Бруно, – я хочу быть спасенным. Ты любишь ЕГО, Найджел?

– Да, я люблю ЕГО.

– За что?

– Он заставляет меня страдать.

– И ты любишь ЕГО за это?

– Я люблю страдания.

Помолчав, Бруно сказал:

– На мой взгляд, каждый походит на то, что любит. Или любит подобное себе. У каждого свой бог. Ты молишься, Найджел?

– Я служу. Лучшая молитва – это служение. Полный отказ от себя.

– Ты считаешь, нужно обязательно чему-нибудь служить?

– Да. Но служение подразумевает еще и терпеливое ожидание. Если ты терпеливо ждешь, ОН придет, ОН найдет тебя.

– Мне не довелось сильно страдать, – сказал Бруно. – Но сейчас я готов был бы страдать, если б полагал, что в этом есть какой-то смысл, что этим можно искупить вину; я бы, не колеблясь, предпочел смерти вечное страдание.

– Мне кажется, смерть должна быть чем-то прекрасным, чем-то таким, что можно любить.

– Ты молод, Найджел. Ты не понимаешь, что такое смерть.

– Когда я думаю о смерти, она представляется мне оргазмом тьмы.

– Ничего общего с этим смерть не имеет, ничего. – Бруно подумал, не рассказать ли Найджелу о халате, но решил, что не стоит. И добавил: – Я собираюсь встретиться с сыном. Нам надобно простить друг друга.

– Это великолепно.

Будет ли это так уж великолепно? Достижимо ли абсолютное прощение? И достижимо ли вообще все, к чему мы стремимся?

– Ты почти все понимаешь, Найджел.

– Я все люблю.

– Но ты не понимаешь, что такое смерть. Знаешь, что мне кажется? – сказал Бруно, пристально глядя на халат, едва различимый в тусклом свете. – Мне кажется, Бог – это смерть. Да. Бог – это смерть.

Глава XII

Денби вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Его сердце стучало, как паровой молот.

Диана напряженно и прямо стояла у окна. Они пристально, серьезно смотрели друг на друга.

Их притягивало друг к другу словно магнитом. Денби стал медленно приближаться к Диане, сшибая по пути круглые, обитые ситцем креслица. Диана не двигалась с места. Приблизительно в метре от нее он остановился.

Потом медленно-медленно подошел ближе, раскрыл объятия; и жест этот был не победный, а скорее молящий или, быть может, благословляющий. Словно огладив Диану на расстоянии, благословляющие руки опустились. Глубоко вздохнув, Денби спрятал их за спину. Еще шаг – и отворот его пиджака слегка коснулся ее груди. Она медленно отклонила голову, и он поцеловал ее в губы, продолжая держать руки за спиной. На какое-то время они застыли с закрытыми глазами, припав к устам друг друга.

– Метафизика поцелуев, – сказал Денби. Он обнял ее, погладил ее красивую шею и медленно-медленно провел руками по спине. Хрупкая, податливая человеческая шея. Он ощущал, как бьется сердце Дианы.

– Прямо целая церемония.

– Еще бы, я ведь целую тебя впервые. Первый поцелуй из тысячи.

– Или первый из немногих. Кто знает?

– Что я говорю? Из миллионов!

Диана стояла, по-прежнему опустив руки.

– Я истинный и изощренный любитель наслаждений, Диана.

– Но мы же не влюблены друг в друга!

– Нет, влюблены. Именно так, как подобает в нашем преклонном возрасте.

– Когда «Разгул в крови утих»? [21]

– Вовсе нет, дорогая. Ну так как насчет романа?

– Я же сказала. Я люблю своего мужа.

– Совсем недурной поцелуй для девочки, которая любит своего мужа. Ну, будь человеком, обними меня! Или если тебе это не под силу, то хоть улыбнись мне!

– Милый, милый, Денби! Господи, как ты прелестен! – Она рассмеялась. Затем порывисто обняла его, спрятав лицо у него на плече.

Денби попытался приподнять ее голову, потянул за волосы и поцеловал ее снова.

– Поцелуй номер два. Может быть, присядем? – У стены стоял небольшой, отороченный бахромой мягкий диванчик. Это была подходящая комната для свидания. Ее освещали косые лучи холодного заходящего солнца. – Поцелуй номер три.

– Я не должна была позволять тебе входить сюда, – сказала Диана. Ей было хорошо в его объятиях, она поправила ему выбившуюся седую прядь.

– Ты позволила мне войти сюда, потому что хотела меня видеть.

– Боюсь, я очень хотела тебя видеть.

– Ну и чудесно!

– Но это же нелепо, Денби! Такие разговоры кончаются постелью…

– Ну и замечательно!

– Но это не то, к чему мы стремимся.

– Посмотрим. Это не к спеху. Я пока что три раза тебя поцеловал. Очередь за четвертым поцелуем.

Денби начал расстегивать ее платье. Ее рука затрепетала, пытаясь остановить его, и затихла. Пробравшись сквозь белые кружева, он прикоснулся к ее груди. Они замерли, пристально глядя друг на друга широко открытыми затуманенными глазами.

В то же мгновение Диана с силой высвободилась из его объятий и выпрямилась. Однако платье она не поправила, и оно так и осталось расстегнутым на груди.

– Попробуем поговорить разумно. Расскажи мне о себе. У тебя была девушка, и она уехала в Австралию, так? Когда она уехала?

– Около четырех лет назад.

– Вы долго были вместе?

– Три года.

– Как ее звали?

– Линда.

– И ты не собирался на ней жениться?

– Нет.

– Почему?

Денби подумал. Между тем рука его, отброшенная резким движением Дианы, подкралась к краешку юбки и тихонько скользнула вверх по ноге. Диана была одета сегодня в другое платье, еще более элегантное, из светло-бежевого плотного шелка, с пуговицами сверху донизу. Удобное.

– Она не хотела. И я считаю, что мне невозможно жениться снова.

– После… Гвен?

– После Гвен.

Диана вздохнула.

– Линда не ревновала тебя к Гвен?

– Ни к кому она не ревновала. Она была веселая девочка.

– Интересно, может, ты и обо мне так же думаешь? И ты с тех пор один?

– С тех пор один.

В сущности, Денби не чувствовал себя лгуном. Ну, кое в чем соврал мимоходом. Когда тот же вопрос Диана задала ему в танцевальном зале, он сбросил со счетов Аделаиду, покамест, конечно. Возможно, его побудила к этому и забота о той же Аделаиде. Диана была прелестным подарком. Там видно будет, как у них все сложится, а пока беспокоиться не о чем. Нет нужды отпугивать Диану с самого начала.

Денби играл свою роль дерзкого обольстителя как во сне. Он и сам точно не знал, чего он добивается от Дианы. То есть добивался он близости с нею, и не какой-то платонической, а самой земной, откровенной близости. Но как осуществить это, он не задумывался и даже не представлял себе. Он просто шел на поводу у своих чувств, поступал как заблагорассудится; нынче утром он почувствовал непреодолимое желание позвонить Диане, и он позвонил и попросил ее встретиться с ним.

Денби не испытывал особенных угрызений совести из-за того, что соблазняет чужую жену, хотя вообще-то предпочитал этим не заниматься. Он считал, что нельзя никому причинять боли, но, если сохранять благоразумие, никто и не пострадает, зато любовники принесут друг другу много счастья, свежего, нежданного, можно сказать, дарового. Была особая прелесть в том, чтобы провести безмозглую старуху жизнь, и Денби очень радовался, когда ему это удавалось, он чувствовал себя поистине благодетелем – благодетелем Линды, благодетелем Аделаиды. А почему бы не облагодетельствовать и Диану, если все в ней выдает скучающую женщину, которой некуда себя деть? Было очевидно, что ей очень хочется встретиться с ним снова. Что же касается Аделаиды, то почему бы не совместить их обеих? Да и рано ломать над этим голову. Вдруг у них с Дианой ничего не получится. А если получится, он может увлечься ею гораздо сильнее, чем теперь. Решать проблемы он будет по мере их возникновения. Кроме того, мысль о том, что он наставит рога Майлзу, не замедлившая прийти ему в голову, была очень заманчива. Так его ничего не связывает с Майлзом. А теперь открывалась прекрасная возможность сопричастности Майлзу, пусть без его ведома, без его на то доброй воли.