Я тебе верю

Как-то давнишняя подруга Галя, врач-реаниматолог, свой парень для Кирилла, единственный человек, с кем он позволял себе откровенничать, когда становилось совсем невмоготу от «семейного счастья», сказала ему:

– Видишь ли, твоя Томка просто очень экономный человек…

– Экономный?! – перебил ее недоумевающий Кирилл. – Все что угодно, но только не экономность…

– Не горячись, я не в том смысле. Понимаешь, она экономит свою вторую сигнальную систему и обходится только первой.

– Ты хочешь сказать, что ею движут одни рефлексы?

– Пожалуй…

– Обидно слышать такое от тебя, – нахмурился Кирилл.

– А кроме меня тебе этого никто и не скажет, – парировала свой парень Галина.

– Я все равно ее люблю, – упрямо боднул он головой.

– Люби, дружок, кто тебе не велит…

Разговор вскоре прервался, потому что вошла мать, а Кирилл старался не огорчать ее, изо всех сил изображая счастливый брак.

Наконец институт был закончен, предстояло решать – поступать в аспирантуру, куда его рекомендовали, или отправляться на завод младшим инженером. Матери и самому Кириллу хотелось бы продолжить учебу – у него была склонность к науке и, как говорил известный профессор, руководитель его дипломного проекта, огромный интеллектуальный потенциал, который нельзя зарывать в землю. Тамара была категорически против, понимая, что аспирантура наверняка поглотит все его время, и он уйдет с головой в свою научную работу.

На этот раз разногласия привели к окончательному разводу, они подали заявление в ЗАГС, и стараниями папы бракоразводный процесс быстрыми шагами пришел к желаемому финалу.

А Кирилл все-таки поступил в аспирантуру.

Юля проснулась от яркого луча солнца, который ухитрился пробиться в промежуток между задернутыми шторами, огляделась, не сообразив в первую минуту, где она, что с ней. Потом вспомнила и заволновалась: хотя интуитивно доверяла этим милым людям, но все-таки не могла понять механизма своего чудесного спасения из неизбежной кабалы, в которую вовлекла ее Сильвия.

Она набросила халатик, вышла из комнаты и направилась в столовую, где накануне ужинала. Там никого не оказалось, и Юля, не зная расположения комнат, решила зайти в уже знакомую ей ванную. Там на полочке лежала зубная щетка в знакомом футляре, висело полотенце с вышитой в уголке мамой монограммой, а на полу стояли ее домашние тапочки – вещи, привезенные с собой из Унген. Все это лежало в чемодане, который она не успела до конца распаковать. Но как они попали сюда, ведь чемодан остался на той квартире? Таких чудес не бывает. Юля стремительно выскочила из ванной комнаты и наткнулась прямо на Антонину Ивановну.

– Доброе утро, – приветствовала она гостью. – Как спалось?

– Доброе утро, – растерянно ответила Юля и хотела спросить о своих вещах, но та опередила ее:

– Алеша вчера забрал твой чемодан, а сегодня утром завез сюда. Прости, что я без спросу разложила некоторые твои вещи, они лежали не в чемодане, а в отдельном пакете. Наверное, их собрала твоя Сильвия.

– Ее отпустили?

– Вот уж что меня меньше всего заботит, – сердито комментировала Антонина. – Главное, что с ней и с той квартирой у тебя все покончено. Надеюсь, это так?

Юля ничего не смогла ответить, а только обняла ее и заплакала. Это были те самые слезы, прилив которых предсказала эта мудрая женщина. Она прижала к себе девушку, похлопала по спине и сказала:

– Думаю, сейчас тебе стоит умыться и позавтракать, а потом мы с тобой поговорим обо всем и вместе поплачем.

– Но почему вы будете плакать? – сквозь слезы спросила Юля.

– Я так давно живу на свете, что всегда найдется повод для слез, тем более за компанию – вдвоем плачется эффективнее, я бы даже сказала, результативнее. Ну-ка, взгляни на меня. – Антонина внимательно осмотрела Юлин глаз, чуть приподняла веко и осталась довольна результатом – вчера она закапала ей лекарство, положила примочку с бодягой, и сегодня результат был в полном смысле этого слова на лице. – Ну вот, жить можно. Пошли завтракать, а то я проголодалась, ожидая, пока ты проснешься.

После завтрака Юля рассказала, как приехала, как тепло встретила ее Сильвия, но когда они разложили в холодильнике фрукты, привезенные из Молдавии, землячка произнесла фразу, озадачившую ее: «Сегодня отдыхай, прими душ, а завтра можешь начинать». «Что начинать?» – спросила Юля. «Как что? Или ты не работать приехала, а по музеям и театрам ходить?»

С огромным трудом – потому что с этим невозможно было смириться – Сильвия втолковала бедной девушке, что работа ее будет заключаться в проституции. Ее удивило, что Юля не знала, какого рода деятельностью занимается в Москве Сильвия. Конечно, бабушка не в курсе – зачем волновать старого человека? – но мать была осведомлена и странно, почему не предупредила ни Ольгу, ни Юлю.

– А ты думала, я тут министром работаю с большим окладом, которого хватает и на московскую квартиру, и на родителей, и на бабушку? Чего ты кочевряжишься, ты ведь уже женщина, опыт есть. Я когда приехала, девушкой была, ничего не знала, мне труднее было. Постепенно научилась, привыкла. Главное, сразу наладить хорошие отношения с сутенером…

Долго еще расписывала Сильвия все плюсы и минусы своей профессии, искренне полагая, что Юле повезло, так как у нее есть доброжелательная наставница, которая на первых порах посоветует, подскажет, что и как.

Юля молча слушала, не в силах ничего возразить, и только одна мысль молоточком стучала в голове: «Я пропала! Я пропала!»

Затем последовал второй удар: из соседней комнаты – а квартира оказалась двухкомнатной – выплыли две особы неопределенного возраста, расхристанные, с мятыми лицами, с пирсингом на всех выступающих частях головы – на носу, на губах, на ушах, их голые руки украшали наколки. Ничего более вульгарного и омерзительного невозможно было представить. Сибика стала знакомить их. Девицы оглядели Юлю с ног до головы, грубо и неостроумно попытались шутить, похватали со стола по яблоку, с хрустом вонзая в них крупные, неестественно белые зубы, и удалились, сообщив, что пойдут досыпать.

– Не обращай внимания, – успокоила Сильвия свою гостью, – они хорошие девки, просто вчера ночь была тяжелая, клиент косяком валил.

Бедная провинциалка чуть не потеряла сознание…

А вечером явился за выручкой сутенер, увидел «новенькую», обрадовался «свежему кадру» и нагло и грубо велел ей сдать ему паспорт. Юля, которая к этому времени пребывала в состоянии ступора от свалившейся на нее новости, каким-то чудом вдруг встрепенулась, взвилась и, оберегаемая чувством самосохранения, жестко заявила, что не обязана предъявлять ему паспорт, пока он сам не покажет свои документы и не убедит ее в своем праве на подобное требование.

– Чего?! – взревел он. – Раз явилась сюда, будешь подчиняться мне без всяких возражений! Поняла?

– Я просто привезла фрукты моей землячке и не собираюсь здесь оставаться, – ответила Юля, хотя понимала, что уйти она может только на улицу.

Но сутенер уже успел оценить хрупкую прелесть девушки и не хотел упускать неожиданную удачу.

– Паспорт, я сказал! – рявкнул он, больно дернув ее за руку.

– Что вы себе позволяете! – возмутилась Юля и оглянулась на Сибику, ища защиты, но та сосредоточенно листала какой-то модный журнал, с таким вниманием вглядываясь в каждую страницу, словно собиралась прямо сейчас, немедленно заказывать себе новый туалет.

– Хватит изображать недотрогу. Давай паспорт, пока я добрый.

Юля отвернулась к окну и решила не вступать с ним в пререкания.

Он набросился на нее сзади, схватил за плечи, развернул лицом к себе и больно ударил кулаком в лицо. Юля вскрикнула, опустилась на пол, закрыла лицо руками. Тогда он ударил ее ногой, схватил за блузку, приподнял, разрывая одежду в клочья, и бросил на диван. Взглянул на быстро распухающий глаз, усмехнулся:

– Да-аа… абсолютно нетоварный вид. Теперь не меньше недели будешь в простое, пока не приведешь себя в порядок, а свой убыток я компенсирую за твой счет, так и знай.