Дневник романтической дурочки

Сашечка, как плохо, что сейчас не можешь быть со мной, мой верный дружок. Страшная жалость и страх захлестнули меня. Мой лучший друг уже никогда ничему меня не научит, не заслонит от неприятностей. Его просто нет. И из этой истории мне придется выбираться самой. Я мужественно попыталась вернуться назад к дням юности.

Объявить маме о твердом решении уйти в искусство я не рискнула.

Параллельно с просветительской миссией Сашка еще пытался охмурить меня. И ему это почти удалось. Все подружки «всерьез» встречались с молодыми людьми и считали меня синим чулком. Такая малопривлекательная характеристика меня не устраивала. Я посчитала, что свою первую романтическую любовь я пережила. Митя далеко и, возможно, никогда не вернется. Это привело к нескольким поцелуям и неуклюжим объятиям в холодных подъездах, которые находились на нашем с Сашкой пути от его дома к моему и обратно, и так несколько часов подряд. С тех пор я терпеть не могу ни зиму, ни стук дверей в подъездах. Всегда втягиваю голову и закрываю глаза. Мои амурные дела могли закончиться чем-то более серьезным, если бы я наконец не добралась до Руфы. Правда, мы встретились не в конце обещанной недели, а только к концу месяца. То она не могла, то я. Меня уже беспокоило, что пусть и не по своей воле я нарушаю обещание выполнить просьбу Данилы, как вдруг раздался звонок и веселый голос Руфины Константиновны объявил:

— Пора бы тебе появиться. Боюсь, что не узнаю тебя, моя милая. Так давно обещаешь прибыть. Но сейчас не сможешь отказать старухе. У меня день рождения. Так что, будь любезна, появись.

— Руфочка, — закудахтала я, — но ведь вы же сами…

— Перестань, ну что мы будем считаться. Я, если ты помнишь, очень люблю цветы. Даже в горшках. Других подарков не надо. Ну, все. Я тебя жду.

Я была рада приглашению, но совершенно не знала, как объяснить маме, к кому я иду. Начинать рассказ с начала не хотелось, а врать — тем более. Решила сказать правду, но не всю.

— Мамочка, — налетела я на усталую родительницу, — я иду на день рождения к замечательной даме. Я познакомилась с ней на даче. Она старая актриса и очень интересный человек.

Мама насторожилась, у нее, видимо, всколыхнулись опасения относительно театрального института.

— Ты не бойся. Если хочешь, я потом тебя с ней познакомлю. Только я не представляю, что дарить. Что-то ведь надо?

— Я уверена, что лучше всего книгу о какой-нибудь знаменитой актрисе.

— Здорово! — обрадовалась я маминой сговорчивости, но не в обиду маме будет сказано, оказалось, что худшего подарка нельзя было придумать.

— Что это? — спросила именинница, принимая у меня из рук горшок с цветами и сверток.

— Воспоминания Ермоловой, — гордясь интеллигентностью подношения, отрапортовала я.

— Зачем они мне? У меня своих воспоминаний не меньше. И пожалуй, они даже ярче. Она все время думала о творчестве, а я о красивой жизни.

— Но она же великая актриса!

— Неужели? Это кто сказал?

— Ну, все знают.

— Просто о ней написали, а обо мне нет. Ну и что? Сейчас это уже ни для нее, ни для меня не имеет значения.

Смутившись, я вошла в комнату, готовая приветствовать спокойно-доброжелательные морщинки Руфиных гостей. Вместо ожидаемого, я увидела раскрасневшиеся молодые лица, обращенные к сидящему в центре стола гитаристу. Руфа подтолкнула меня к столу. Я тихо села и стала оглядываться. Вскоре обнаружила, что всех этих людей я видела на сцене подвальчика. Открытием я спешно решила поделиться с хозяйкой и уже собралась идти на кухню…

— Вы Лера, насколько я понимаю, — мрачновато констатировал неприятный мужчина, оказавшийся моим соседом.

— Да, а откуда вы меня знаете?

— Я вас не знаю. Просто остальные, кажется, пришли, ждали Леру, вы последний гость, поэтому я и решил.

Мой собеседник сильно отличался от всех присутствующих. Вид у него был пожухлый, костюм немодный и пропахший антимольным порошком. Только глаза выделялись в сером облике. Под внимательным взглядом мужчины становилось неуютно, кусок застревал в горле. Интересно, кто он такой?

— Вы тоже из театра? — облекла я свой вопрос в вежливую форму.

— Я просто гость, проездом…

Ответ, естественно, требовал пояснения, но я была уверена, что продолжения не последует, замолчала и стала искать лица старых знакомых. Обнаружила только Эву, которая восседала в самом центре. Она задорно подпевала молодым голосам, притопывая ногами и выстукивая ритм пальцами по столу. Понимая, что мне не добраться со своими приветствиями до разошедшейся старушки, я отправилась на кухню. Ссутулившись, с зажатой в напряженных пальцах сигаретой, у окна за занавеской схоронилась хозяйка. Мне показалось неудобным влезать в ее молчание… Я растерялась.

— Заходи. Ты что-то хотела, Лерочка? — дрожащим голосом поинтересовалась Руфа.

— Как вы услышали, что это я?

— Ты забыла, что у меня абсолютный слух. И несмотря на возраст, я еще не оглохла, — обретя былую сварливость, объяснила старая дама. — Ты ведь что-то хотела узнать?

— Да, но мне неудобно спрашивать.

— Неужели ты хочешь лишить себя радости узнать сплетни, а меня лишить возможности тебе сообщить и прокомментировать их соответствующим образом?

— А где ваши родные? — отважилась я.

— Кого ты имеешь в виду? Митя, как тебе известно, в Италии. Сын мой прячется в складках шопенки у Анны, остальные здесь.

— И как дела у Мити? — решила я продолжить безопасную тему.

— Хорошо, пишет каждую неделю. Ты представляешь, он оказался гораздо лучше, чем я о нем думала.

— Я всегда говорила, что вы его недооцениваете…

— Он оказал мне такую поддержку, так сражался за своего брата, я уже даже надеялась на победу. Но Данила сам почему-то мешал, он не давал возможности себе помочь, — сердито проворчала Руфа. — Ничего до сих пор не понимаю. Не верю, что он был способен совершить такой жуткий, безумный поступок. Но я ничего не могу доказать. У меня не хватает аргументов. Даня полгода вообще не писал, только сейчас мне привезли первое письмо, и оно тоже какое-то странное. Такое впечатление, что он всем доволен. На следствии все время молчал, полгода не писал и вдруг такое «радостное» послание.

— И что вы собираетесь предпринять?

— Пока не знаю. Но ты права. Что-то делать надо. Время уходит. Ну хватит об этом. Ты по-прежнему влюблена в Митьку? Хочешь почитать его весточки?

— А это удобно?

— Они больше всего напоминают записки географа. Не знаю уж, как он учится, но от итальянских красот в полной эйфории. Кстати, он даже передавал тебе привет. Возможно, вдали от родины в нем проснулись человеческие чувства.

— Руфочка, а можно мне написать ему? — неожиданно спросила я.

— Естественно, это не запрещено, — усмехнулась Руфина Константиновна.

Мне показалось, что она хотела еще что-то сказать, но передумала. Я собралась попросить итальянский адрес и тихонечко отвалить, но тут резко открылась входная дверь и, пыхтя, в прихожую ввалились Маша и Ольга, нагруженные сумками.

— В следующий раз пусть сами за добавкой бегут. Неподъемные корзинки-то, — раздраженно заявила бывшая молочница.

— Привет, Лер, хорошо, что ты пришла. Хотела с тобой повидаться. А то в последний раз все как-то скомканно получилось, — начала было говорить Ольга, но Руфа ее перебила:

— Девочки, Маша будет убирать со стола, я подам десерт, а вы мойте посуду.

Мы принялись за дело. Оказавшись наедине в небольшом кухонном пространстве, вяло перекидывались репликами и никак не могли перейти что-то разделявшее нас.

— Лера, я буду, наверное, поступать в театральный, — неожиданно сказала Ольга.

— Да? На театроведческий или постановочный?

Я помнила, что подруга хорошо рисует.

— Нет. В том то и дело, что на актерский, — шепотом раскрыла важный секрет приятельница. — Но, кроме Руфы, этого никто не знает.

— А почему? Твои разве против?