Диагноз: Любовь

— Кто ты? — спросил он.

— Холли Кэмпбелл.

— Откуда ты меня знаешь?

— Мы учились в одном классе.

— В Мисти Крик я проучился всего три месяца, потом мы переехали.

— В Огайо, — добавила я.

— В Айову, — поправил он.

— Правда? Но я могла бы поклясться… впрочем, тебе лучше знать.

— И ты меня запомнила?

— Все дело в твоем имени. Мне никогда больше не попадался Эдвин Клеменс.

— А когда я называл тебе свою фамилию? — спросил он.

— Секунду назад. Я думала, ты сказал… А может, и нет… — начала я, а затем оборвала себя, качая головой. Не собираюсь же я признаваться, что узнала его по улыбке, которую помнила с тех самых пор, как мы расстались. Он тогда стоял на самом краешке бордюра и смотрел, как радуга из воздушных шаров разлетается по всему небу, направляясь в Калифорнию, Новую Шотландию, в другой мир, а два моих шарика запутались в кроне вяза и пытаются догнать остальных. Он протянул руки вслед за шариками, ветер треплет его волосы, а улыбка зачаровывает тебя почти так же, как тающие вдалеке разноцветные воздушные шарики. Глядя на него, я тогда подумала, что ему не важно, как высоко поднялись воздушные шары. Он летит рядом с ними.

— Когда ты уехал, мы послали тебе огромную ламинированную фотографию, — сказала я, отвлекаясь от воспоминаний.

Эд улыбнулся.

— Ты так грустно об этом говоришь.

— Миссис Сэндлер плакала, когда узнала, что твоя семья переезжает. А уж про нее не скажешь, что кто-то может стать ее любимчиком, — продолжила я, улыбаясь в ответ. Я что, флиртую?

— А ты когда-нибудь отвечала на фото без письма? — спросил Эд. Он, скорее всего, шутил, но его вопрос мне понравился.

— Что ж, Эд, я вижу, ты нашел американскую подругу, — раздался за нашими спинами холодный голос. Я почувствовала, что невольно краснею, краснею сильнее, чем секунду назад.

Я обернулась к Марианн, точнее сестре Марианн, которая, скрестив руки на груди, смотрела на нас испытующим взглядом.

— Мы только что выяснили, что уже встречались друг с другом, нам тогда было… Лет восемь? Девять?.. — Эд повернулся ко мне.

Через неделю после моего девятого дня рождения.

— Двадцать один год тому назад, — внезапно осознала я.

— Боже, я что, настолько старый? Я умудрился не встречаться с человеком аж двадцать один год?

— У нас пациент с жалобами на боль в груди. Возобновить знакомство можете после работы, — отрезала Марианн, протягивая мне карточку пациента.

— Спасибо, что согласились осмотреть меня. — Мой первый пациент излил на меня такой поток благодарностей, что я почувствовала себя немного не в своей тарелке. Ангус Бодли был худым мужчиной шестидесяти с хвостиком лет, обладателем шикарных усов и пропотевшего жилета. Его голубые глаза смотрели на меня с надеждой и затаенным страхом.

— Не стоит благодарности, — сказала я, открывая его карточку. — Это моя работа.

— О! Вы из Америки, верно? Что привело вас в Англию?

Вот еще одна проблема с переездом на новое место — все хотят от тебя объяснений твоего поступка. Временное помешательство вряд ли послужит подходящим ответом.

— Я здесь для повышения квалификации, — ответила я.

— Что ж. Разве не великолепно? Я сам когда-то был в Штатах. Ездил туда в отпуск. — Это прозвучало как извинение. Потом он внезапно добавил: — О Боже…

— Что — Боже? — спросила я, поднимая взгляд от карты, в которой почерком Марианн значилось «боли в груди».

— Снова началось, — ответил он, массируя грудину.

Я задала ему семь вопросов о характере боли и выяснила, что боль острая, основной очаг находится в центре грудной клетки, боль отдается в левой части груди, сопровождаясь недостатком воздуха и учащенным сердцебиением. Приступы продолжаются около часа, и снять их не удается ни при помощи Тамс [9], ни принятием аспирина или нитроглицерина.

— Каждый раз, когда это начинается, я чувствую, что умираю, — сказал пациент, продолжая массировать грудь и морщась.

— Не стоит, сэр. Давайте сделаем ЭКГ.

Я выглянула из-за занавески и поманила рукой Эда, который поставил на пол мешок с надписью «биологические отходы» и подошел ко мне.

— Как мне сделать ЭКГ? — прошептала я.

— Сейчас, — ответил Эд, направляясь к стоявшему у стены аппарату на колесиках и толкая его ко мне.

— О! Ты делаешь ЭКГ! — обрадовалась я.

— Нет… ты делаешь.

— П-правильно, — замялась я.

— А что, не делаешь? — удивленно спросил Эд.

— Конечно, делаю! — отрезала я, подталкивая аппарат для ЭКГ в сторону кровати, на которой сидел мистер Бодли.

Раньше мне никогда не приходилось делать электрокардиограмму. В Штатах в отношении всего, что касается медицины, существует строгое разделение труда. Это значит, что я могу сделать интубацию, но не умею программировать аппаратуру жизнеобеспечения, поскольку этим занимаются Эрик и Эллен, терапевты, специализирующиеся на респираторных заболеваниях. Я могу ввести центральный катетер в шею или пах, но я понятия не имею, куда следует ставить тот или иной укол, поскольку на этом специализируются сиделки — Ванда и Ширли. Я могу сделать поясничную пункцию для определения менингита, но я не могу анализировать цереброспинальную жидкость, поскольку этим занимается Сэл, — именно он является специалистом по лабораторным анализам. И хотя я сообразила, как развернуть монитор в противоположную от пациента сторону, мне так и не удалось заставить аппарат искусственного дыхания прекратить назойливый писк, поскольку на этом никто не специализируется. Я могу расшифровать и прочитать ЭКГ, которую дают мне парамедики, но я ни разу не снимала ее показаний сама. До сегодняшнего дня.

— Ну что ж, эти липучки, кажется, должны быть здесь… — сказала я, обращаясь к Ангусу Бодли, который уже расстегнул рубашку и жилет, ожидая моих действий. Он не сводил глаз с моих рук, пока я осторожно прикрепляла клеммы с левой стороны на его волосатой груди, а потом подсоединяла провод.

— А разве вы не смотрите на указания? «П» — это ведь означает правая сторона, не так ли?

— Конечно же, — согласилась я, бесцеремонно отдирая липучки и заставляя мистера Бодли вздрагивать. — Так вам уже делали ЭКГ?

— Электрокардиограммы? Мне несколько раз пришлось проходить данную процедуру, — ответил он.

— Теперь мне нужно присоединить проводки к стикерам, — я говорила больше с собой, чем с ним. — Ну что, вроде бы все как надо? Но почему оно не работает?

— Наверное, стоит включить прибор, — предположил мистер Бодли.

— Благодарю.

Я вздохнула с облегчением только после того, как машина выдала распечатку со знакомыми мне диаграммами.

— Все в порядке? — осведомился мистер Бодли.

Я сосредоточилась на чтении ЭКГ. Согласно распечатке, в состоянии пациента не было никаких признаков, указывающих на приближение инфаркта, однако частота сердечных сокращений была явно выше нормы, и это могло означать…

— И что? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Когда вы сказали, что чувствуете себя так, словно можете умереть… — начала я.

— Что?..

— …вы имели в виду, что чувствуете, как на вас что-то давит, мешая дышать?

— Именно! — воскликнул Бодли. — Я все время это чувствую!

— Хорошо. Я думаю, что необходимо провести компьютерную томографию легких, — сказала я, снимая липучки одну за другой и отсоединяя от них провода. — Я хочу убедиться, что у вас нет кровяных тромбов в сосудах легких.

— Компьютерная томография! Кровяные тромбы! — в ужасе повторил он. — Это смертельно?

— Нет, если вовремя провести диагностику, — ответила я, не солгав ни единым словом. Как было бы хорошо, если бы лечившие маму врачи не забыли об этом правиле, когда еще не стало слишком поздно.

Я выглянула из-за занавески и помахала Эду, который все еще был в «Аквариуме», однако привлечь его внимание оказалось не так-то просто, поскольку он флиртовал с Марианн. Я видела ее со спины, видела, как качается маленькая шапочка на светлых волосах, а он улыбается ей и звенит какими-то ключами. Наконец он заметил меня.