Одиночество вдвоем

Имя этой женщины начиналось то ли с «Д», то ли с «К», это все, что я знала. Она занималась войлочным производством, которое требовало в большом объеме выработанных ниток из старых шерстяных занавесок. Полученные таким образом полотнища она обрабатывала на своей стиральной установке. Ее следующим проектом было большое панно, которым она собиралась украсить стену столовой начальной школы. Бет сказала мне, что она ходит по свалкам, выуживая выброшенные предметы: ручки от комодов, отходы и остатки обивочного материала, чтобы прицепить все это на войлочное панно.

— Как продвигается ваше войлочное панно? — спросила я.

— Мое что? — Она дотянулась до печенья, но, увидев, что там, быстро отдернула руку.

— Ну, та вещица, для школы, — произнесла я беспокойно.

Она прочистила свои мощные легкие и дребезжащим голосом произнесла:

— Это инсталляция.

— Она закончена?

Ее мальчик, весь из себя раздражительный ребенок, по имени то ли Эрни, то ли Альфред неожиданно заплакал. Она подняла его и прижала к своей груди.

— Эта работа никогда не закончится, она в постоянном процессе. Это идея. Дети уже годами продолжают что-то добавлять туда, находят новые предметы. Практически этому не видно конца, панно постоянно эволюционирует.

— Мне бы хотелось взглянуть на готовое панно. То есть на неготовое, — сказала я.

В гостиной ужасно душно и жарко, что вызвано, вероятно, большим числом взрослых, набившихся туда. А что, если этот жар исходит из спальни, от горячего и неподвижного тела Джонатана. Бет и «войлочная мама» между тем обсуждали проводимую ими кампанию под лозунгом: «За чистоту наших тротуаров». Бет пытается оказать давление на Управление парками, чтобы те сделали туалет для собак. Я представила себе переносную кабину с маленькими унитазами внутри, но оказалось, что это просто огороженная забором территория.

«Войлочная мама» предложила издавать брошюры и лично вручать их владельцам, чьи собаки были замечены в испражнении в неположенном месте. Она и Бет набросали черновик и обсуждали формулировку.

— «Ваша собака была замечена в пачкании общественной территории, — начала Бет. — Пожалуйста, соберите отходы и уберите в контейнер для собачьих экскрементов».

— Надо жестче, — вмешалась «войлочная мама». — Вставь: «Уничтожьте испражнения. Владельцы собак должны убирать за своими домашними животными, в противном случае их ждет штраф в размере…».

— Мы не можем штрафовать их. Мы не полиция, — произнесла Бет.

Мод издала пронзительный вопль, словно ее укусили. Бет понесла ее на кухню, показывать наши банки с мучными изделиями.

— Посмотри, «Тальятелле. Макароны. Спагетти», — умиротворенным голосом произнесла она.

На Мод это не подействовало, и она продолжала недовольно скулить. Мальчику Феб было два или три года. Мне только не хватало иметь дело с детьми более старшего возраста. Он с интересом изучал содержание комода, в котором лежало коварное кухонное оборудование.

— Ты обезопасила комод от детей? — спросила Бет.

— В этом нет необходимости. Он еще не скоро начнет лазить.

— Он что, даже не пытается? Я знаю, ему только четыре месяца, но Мод столько же, и она отчаянно пытается двигаться. Патронажная медицинская сестра просто глазам своим не поверила, увидев, как девочка развита и настойчива. С другой стороны, мы много работаем с ней.

Я посмотрела в гостиную, где Бен сосал ухо черного, без лица, медведя, подаренного Элайзой.

— Может быть, ему нужны более стимулирующие игрушки, — предположила Бет.

Ребенок Феб тем временем вынул игрушечное такси из своего хлопчатобумажного кармана и резко ударил им в дверь нашей духовки из нержавеющей стали. Я не знаю, тактично ли ругать чужих детей, поэтому я произношу шепотом: «А ну, не делай этого».

Мод, на которую наши запасы макаронных изделий не произвели особого впечатления, извивалась в очень длинных руках Бет.

— У тебя есть рисовые лепешки? — спросила она. — Хочу дать ей погрызть.

Я выудила открытый пакет не совсем белых лепешек, надеясь, что Бет не заметит, все они искривились. Ребенок Феб открыл дверцу духовки и уложил свое такси на сетчатую полку.

— Это духовка, там горячо, — предупредила я.

Он начал вертеть ручки, стараясь включить все пять конфорок и подвергнуть нас газовой атаке. На часах 10.27 утра. Никто, кроме Бет, которая обходится лишь обыкновенной горячей водой, не отказывается отравить свои внутренности моими «свежевыпеченными» подношениями, запивая их кофе. Отсюда и понятие «утренний кофе». Если бы Элайза вдруг ворвалась ко мне домой в перерыве между двумя свиданиями и переодеванием юбок, я сказала бы, что эти женщины свалились как снег на голову и стали кипятить чайник.

Это было почти правдой. Они не друзья, это точно. Нас объединяет образ жизни: полотенца для задниц, дозатор молока и огромная жажда общаться со взрослыми людьми.

— Могу я кое о чем спросить тебя, Нина? — произнесла Бет. Сегодня она выглядела особенно слащаво. Ее челка и лоб слились в лоснящуюся пленку. Она погладила круглый отложной воротник своей сверкающе-розовой блузки.

— Выкладывай.

— Джонатан — романтик?

— Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Он заботливый, — ответила я. Но, вспомнив предыдущую ночь, добавила: — Большую часть времени.

Бет отломила кусочек мягкой рисовой лепешки.

— А Мэтью — нет. Не как раньше. Обычно он покупал мне подарки без всякого повода, во время обеденного перерыва. Небольшие вещицы, которые ты никогда не покупаешь сама: духи, кружевное нижнее белье с подвязками для чулок. Подумать только, в то время он все еще принимал меня за свою любовницу, ты понимаешь?

— Понимаю, — солгала я. Мы с Джонатаном не заботились об этих пикантных деталях, связанных с подарками. Его единственным подарком, сделанным безо всякого повода, была коварная сперма, под водопад которой попала моя яйцеклетка. По меньшей мере это было спонтанно.

— У тебя было чувство, что им на это наплевать? — спросила Бет.

— Кому «им»?

— Нашим мужчинам. Нашим вторым половинам.

— Сейчас все по-другому, — ответила я, как будто я разбираюсь во взаимоотношениях. — Сейчас меньше времени, чтобы…

— Расскажи мне об этом, — выдохнула она.

— Вам не кажется, что включен газ? — спросила «войлочная мама».

Я выключила конфорки. Ребенок Феб, которому удалось вынуть бутылку из стойки для вина, заработал подзатыльник от своей матери.

— Так можно повредить ему голову, — сделала замечание Бет. — Ты посылаешь сигнал, что бить — это в порядке вещей. Ты выступаешь за физическое насилие.

Прежде чем Феб прибегла к более действенным силовым методам, я отвлекаю Бет установкой для обработки подгузников.

— А я считала, что у вас с Мэтью все хорошо. Вы всегда куда-то ездите, ведь так? И недавно вы где-то были. Мы с Джонатаном никогда никуда не ездим.

— Что? Ты о Сомерсете? — она усмехнулась. — Это было в выходные. Коттедж, который он забронировал, оказался отвратительным, и мы заказали номер в гостинице, экологически чистой для детей, со всеми удобствами. Ну, приезжаем, все чудесно.

— Тогда в чем дело?

— Мы укладываем Мод в кроватку — прекрасная кроватка с лоскутным одеялом — и выходим пообедать, однако устройство приема детского сигнала не работает. Я бегу назад в спальню, твердя «Хелло? Хелло?» в устройство и, естественно, Мэтью не слышит меня.

— Вы обедали в номере? — спросила я.

— Нет, в отвратительном конференц-зале с блестящей доской, на которой можно было писать и стирать, где были только я и он с потрескивающим устройством для контроля за ребенком. И знаешь, что? — Голос ее задрожал. — За все время обеда мы не произнесли ни единого слова.

— Это хорошо, — заметила «войлочная мама». — Я всегда отношусь с подозрением к парам, которые без конца трещат о том, как у них все хорошо. Достаточно спокойно сидеть, быть вместе, и уже одно это прекрасно.

— Мы не были вместе. Нам нечего было сказать. У нас иссякли слова. Ничего не осталось, кроме: «Я тебе говорил, что вытяжной зонт не работает?» и «Не забудь вынести мусорное ведро».