Голос сердца (ЛП)

Мы все молчим, ожидая, пока кто-нибудь что-то скажет, но я не уверен, что слова необходимы.

— Ладно, — я, наконец, прерываю молчание. — Да, я был несчастным человеком, к несчастью для всех вокруг. Я понимаю, что в моей жизни ничего не менялось последние пять лет, и, возможно, я должен был победить свою боль еще четыре года назад, но она была частью моей жизни в течение двадцати лет. Время еще не исцелило меня, так что я должен делать? Вы хотите, чтобы я притворялся, что у меня все хорошо? — я выдавливаю дурацкую ухмылку. — Ну как вам? Так больше нравится?

— Хантер, — огорченно говорит мама.

— А еще лучше, — продолжаю я, — мне, наверно, следовало уйти за ней. Может быть, я должен был сделать то, о чем много раз думал с того момента, как она умерла.

Шарлотта скользит рукой по моим коленям, пока ее пальцы не касаются моих. Она крепко сжимает их, молча прося меня успокоится.

— Ты прав, — говорит мама. — Шарлотта, ты тоже права. Мы все так старались помочь тебе стать снова счастливым, что просто не понимали, через какие трудности ты прошел и что преодолел. Я думаю, скажу за всех, что у нас может быть немного больше понимания на протяжении того времени, которое тебе потребуется, чтобы найти что-то, что заставит тебя улыбаться так, как ты улыбался когда-то.

Я вижу их раз в неделю, и Шарлотта, как правило, тоже не всегда здесь, так что они не видят, что я улыбаюсь как раньше. И это не потому, что я влюблен в женщину, которая сидит рядом со мной, это потому, что кто-то имел достаточно терпения, чтобы выслушать и по-настоящему понять, что я пережил, что до сих пор переживаю то горе и печаль, с которыми я живу. Никто, кроме нее, не предложил мне это терпение, и все же, несмотря на мой эмоциональный багаж, она довольствуется моей компанией так же, как и я ее присутствием.

— Я улыбаюсь, — поправляю я маму. Я смотрю на Шарлотту, а затем беру ее за руку и поднимаю ее вверх над столом для всех, наблюдая ее удивленный взгляд. — Эта женщина заставляет меня улыбаться, и нет, мы не «любовная история», так как я знаю, что ты любишь вешать ярлыки, но она мой лучший друг... даже больше, я думаю.

Более чем друг, я полагаю. Что я имею в виду под этим? Более — это то, чего я постоянно тщательно избегаю? Более — значит, что я, наконец, пересек эту линию, благодаря чему воспоминания об Элли медленно исчезнут? В удивленном взгляде Шарлотты мерцает восторг, я вижу блеск в ее глазах.

— Я знал это! — кричит ЭйДжей через стол. — А ты счастливчик. Такой куш сорвал… уж поверь мне.

Что ж, это был легкий способ, чтобы отвлечь внимание от меня. Мама таращится на ЭйДжея, а Алекса отвешивает ему пощечину.

— ЭйДжей, — ругается мама.

— Эй! Я имел в виду, что ему очень повезло.

Объяснение ЭйДжея не работает так, как он, вероятно, рассчитывал. И я начинаю задаваться вопросом, почему он так побледнел и почему он выглядит так, будто его сейчас стошнит.

— Может, мне следует сказать, что я знала это, — говорит Алекса, вставая из-за стола, извиняясь. — Шарлотта. Я должна была знать.

— Я пропустил что-то? — спрашиваю я.

Алекса уже стоит одной ногой за дверью, когда говорит:

— О, ты не знаешь, не так ли?

Рука Шарлотты выскальзывает из моей руки, и я сразу же делаю вывод, что ничего хорошего мне это не предвещает.

— Девочки, вы все съели? — спрашивает мама Лану и Олив.

— Да, — отвечает Олив, выглядя немного растеряно.

— Почему бы вам двоим не пойти поиграть на втором этаже? Я загляну к вам через несколько минут.

Обе девочки спрыгивают со своих мест и несутся вверх по лестнице, оставляя это место еще более неловким.

— Кто-нибудь собирается рассказать мне, что здесь происходит или как?.. — я не знаю, как закончить этот вопрос, и слова, идущие из моих уст, звучат глухо, словно кто-то просто ударил меня в живот.

— Можем ли мы поговорить минутку? — спрашивает Шарлотта, вставая со своего места. Я слышу, как она говорит, и чувствую, что она смотрит на меня, но я смотрю на лицо ЭйДжея, которое говорит мне, что есть что-то, что мне не понравится.

— Я еще не пробовал свой завтрак, который готовил все утро. Я думаю, что наш разговор может подождать.

Все это время я пялюсь на ЭйДжея, наблюдая, как розовый оттенок на его щеках продолжает очень медленно сползать, становясь бледнее, напоминая призрака.

Я запихиваю кусок за куском в рот, пока в голове крутятся мысли. Может быть, все не так плохо, как я предполагаю? Но сейчас я думаю о том, что губы ЭйДжея касались тех губ, которых я не мог коснуться по той причине, что считал это неправильным. Я думаю, что ЭйДжей уже увидел, что находится под одеждой этой красивой женщины, сидящей рядом со мной. Я думаю, что он знает, настоящая ли у нее грудь или силиконовая... вопрос, который я задаю себе каждый раз, когда она идет ко мне. Независимо от того, что он сделал, я не знаю, был ли он с ней в последнее время или еще до того, как я встретил Шарлотту, и это — единственный вопрос, ответ на который я хочу получить сейчас. Это может привести к конфликту с одной из десяти заповедей уважения к ближнему.

Шарлотта не выходит из комнаты, она сидит, сложа руки на коленях, но я чувствую ее взгляд, впившийся мне в макушку головы. Мама уткнулась лицом в ладони... у нее, наконец, закончились слова, а папа сидит на краю своего стула, ожидая продолжения шоу. Что знает Алекса? Как же она поняла так много из такого короткого замечания? ЭйДжей не попросил ее остановиться и вернуться, не спросил ее, о чем она говорит и в чем обвиняет его.

Проходит несколько минут и все мы находимся все еще в том же положении, в котором были, когда вылетела Алекса. Мама, наконец, делает первый шаг и встает со своего стула, очищая тарелки, до которых может дотянуться.

— Гарольд, помоги мне на кухне, — говорит она папе.

Папа следует за ней, собирая несколько тарелок на своем пути. В комнате остаемся только ЭйДжей, Шарлотта и я.

— Прости, — говорит ЭйДжей.

ГЛАВА 7

«Прости» — это все, что мне нужно было услышать. Одно ничтожное слово иногда обладает такой проклятой мощностью. Прости за твою потерю. Прости, что твоя жизнь отстой. Прости, что живешь, как зомби. Прости за то, что я спал с единственной женщиной, которая, казалось, поняла тебя впервые с того дня, как умерла Элли. К черту все извинения. К черту всех.

Я не даю ему шанса объяснить, потому что насколько хочу знать каждую деталь о том, как он изменил Алексе с Шарлоттой, настолько не желаю слышать об этом ни слова. Откуда он вообще знает ее? Гребаная работа в Олсенсе, в доме ее родителей — вот, должно быть, откуда. Скорее всего, Шарлотта была там утром в один из тех дней, когда не было меня. Подонок. Почему Шарлотта не сказала мне? Их глупая встреча на автобусной остановке в тот первый день — это был всего лишь маскарад. Черт возьми, почему никто из них ничего не сказал мне?

Я выхожу через переднюю дверь, прежде чем у кого-то появится шанс остановить меня. Я знаю, что с мамой и папой Олив находится в надежных руках, поэтому ухожу. Я бегу прочь, как и всегда, потому что, на самом деле, у меня нет другого выхода. Сегодня утром за завтраком я пытался заниматься приукрашиванием действительности, и что в конечном итоге — она плюнула мне в лицо. Если я буду бежать, может быть, жизнь споткнется о свои собственные ноги и прекратит тащить меня глубже в темноту, смыкающуюся надо мной с каждым днем все больше и больше, заставляя выживать в этом аду.

К тому времени, когда я срываюсь с места, Шарлотта одной ногой стоит уже в дверях, а отец с Олив на руках наблюдает за мной из окна. Иисус. Он не может просто отвлечь ее на несколько минут?

Я должен выбросить это все из головы. Я должен дышать. Мне нужно отдышаться далеко от них — подальше от всех. Не имея определенного направления, я прихожу в себя в том месте, где в конечном итоге интуитивно всегда оказываюсь, когда убегаю.