Чары

Но это была недолговечная радость. Хотя Магги приехала к Амадеусу на шесть дней, Александр уехал, пробыв всего двое суток.

– Ну почему ты должен ехать, папочка, почему? Она опять плакала – но теперь уже от безысходнейшего горя.

– У меня нет выбора, Schätzli.

– Но я не понимаю!

Дедушка попытался объяснить ей кое-что – как мог. Он сказал, что ее семья думает, Александра нет в Швейцарии. Могут быть неприятности, если они узнают, что он здесь. И Магги поклялась, что никому ничего не скажет. Но это ничего не изменило. Ее отец уезжает и покидает ее – опять.

– Ты такая несчастная, Магги. Не надо, – умолял он ее. Он выглядел таким подавленным, каким Магги не видела его никогда. – Я не смогу этого вынести.

– Тогда останься здесь.

– Я не могу.

– Еще один денечек, и я обещаю, что не буду мешать тебе уехать, – ее глаза заглядывали в его глаза с отчаянной надеждой. – Никто никогда не узнает, что ты…

– Это невозможно, Schätzli, – он остановил ее. – Но твой дедушка даст мне знать, когда ты опять приедешь к нему, и тогда – клянусь, я приеду к тебе опять.

– Но где ты будешь, папочка? Где? Куда ты едешь? – теперь Магги уже точно знала, что он ничего ей не скажет. Но она должна была спросить, должна сделать все, что в ее силах, чтобы остановить его, не пустить его назад в эту черную дыру, в это страшное, пустое, таинственное место, где он прячется от ее семьи. Но почему? Почему? Неужели она никогда не сможет понять?

Но ей по-прежнему было всего лишь одиннадцать, и ничто не было в ее власти. Она ненавидела это – быть ребенком. Пустая трата времени. Жизни. И она поклялась, что когда вырастет, никогда не выпустит свою судьбу из своих собственных рук.

– Когда я вырасту, – сказала она Александру перед самым его отъездом, – мне не придется ждать, пока они скажут – ты можешь ехать в Давос. И я не буду ждать, пока ты приедешь ко мне. И даже если ты не скажешь, где мне искать тебя, я все равно найду. Хоть на краю света! Я приеду и буду жить вместе с тобой.

Ее отец наклонился и взял ее за подбородок – так, чтобы были видны ее чудесные глаза.

– Когда ты вырастешь, моя маленькая Магги, ты станешь красивой женщиной, и много, много мужчин полюбят тебя, и у тебя не останется времени для твоего глупого, испорченного старого папочки.

– Ты – не испорченный, и у меня всегда, всегда будет время для тебя!

Александр проглотил слезы.

– На всем свете нет такой, как ты, моя Schätzli, – он поцеловал ее золотоволосую головку. – Благослови и храни тебя Бог.

И оба они были как потерянные – в слезах и скорби, прижимались друг к другу тесно-тесно, пока Амадеус не подошел и тихо не тронул сына за плечо, и не сказал ему, что пора ехать.

После этой встречи Магги ездила в Давос почти каждые каникулы, и дважды Руди было позволено поехать вместе с ней. И им было хорошо там всем вместе. Амадеус так радовался, что его внук тоже наконец навестил его, а Руди был все тем же мальчиком с добрым легким нравом. Но у него не было ни отваги, ни решимости сестры; он был послушным и податливым, и всегда делал то, что ему говорили. Когда Магги и дедушка хотели покататься на лыжах, он, естественно, соглашался, но когда Амадеус сажал его рядом с сестрой на стул горного подъемника, Руди становился белым, как снег, окружавший его, и всю дорогу дрожал так сильно, что это было заметно. Магги искренне жалела его, и ободряюще обнимала за плечи, чтобы защитить от страха, но потом она жаловалась Амадеусу:

– Лучше бы он не ходил с нами – он такой слабак.

– Это – не по-доброму, Магги, – Амадеус хмурился и смотрел с упреком из-под бровей, ставших немного лохматее с возрастом. – И непохоже на тебя.

– Но ему не нравится – на самом-то деле. Магги сделала паузу:

– Да и потом, когда Руди здесь, папочка не приезжает.

Амадеус погладил ее руку.

– Я знаю, Herzli, [14] – это тяжело.

– Но почему он не может приехать, когда здесь Руди? Разве папа не доверяет ему?

Ее дедушка колебался, прежде чем ответить. Он испытывал противоречивые чувства. По правде говоря, у Александра не было такой же веры в сына, как в дочь. Симпатии Руди – если б случилось их испытать – были бы безо всякого сомнения на стороне Эмили и Стефана, и это вполне понятно, потому что мальчик едва ли помнил своего отца. Но в то же время Амадеусу казалось, что было бы неправильным дать понять Магги, что ее маленький брат не заслуживает доверия. Неважно, по какой причине.

– Руди не видел твоего папу с тех пор, как ему было четыре, – проговорил он наконец, как всегда сознавая, как это важно – говорить Магги правду. – И если он не испытывает к отцу тех же чувств, какие есть у тебя, Магги, это – не его вина. Он просто не может. Он очень искренний и открытый мальчик – такой же, как ты в его годы.

– Я никогда не была такой, как Руди, – сказала Магги со снисходительным отвращением.

– Ты всегда была открытой и честной – и такой же твой брат. Настолько такой же, что первое, что он сделает, приехав домой – если увидит твоего отца – это расскажет твоей матери и отчиму. Даже если мы попросим его не говорить, он может легко об этом забыть.

Но когда бы ни приезжала Магги в Давос одна, Александр появлялся там буквально через день-два после ее приезда. Он никогда не говорил, откуда приехал, и исчезал всегда так же загадочно, как и в их первую встречу. И Магги чувствовала, что по-настоящему живет только в те дни, когда она бывает вместе с Амадеусом и Александром. Там, внизу, в Цюрихе она просто существовала. И ждала.

Хотя Эмилия Джулиус и верила, что ее бывший муж благополучно исчез из Швейцарии, и не имела ни малейшего понятия о том, что ее дочь видит его регулярно, она была недовольна – Магги совершенно явно все больше попадала под влияние «первой паршивой овцы» семейства Габриэлов. Но Стефан по-прежнему поощрял эти поездки, и Эмили, впервые счастливая в своем замужестве, не собиралась делать что-то, что могло бы подвергнуть риску ее брак.

Если б только Магги могла бы быть такой, как ее дорогой Руди, – он был покладистым, хорошо вел себя дома. И он обожал своего отчима.

Приезд Магги в Давос в начале зимы 1953-го особенно запомнился. В первое же утро приехал Александр, неся в руках маленькую жесткошерстную таксу.

– Папочка, да она просто красавица, – у Магги перехватило дыхание, когда отец протянул ее ей. – Сколько ей?

– Всего шесть месяцев.

Амадеус был просто очарован.

– А у нее уже есть имя?

– Ее звали Хекси [15] – потому что может так очаровать, что ты сделаешь все, что ей хочется.

Александр на мгновенье замолчал.

– Я никогда не забывал Аннушку, папа, и когда я увидел эту малышку и узнал, что она продается, то просто не мог устоять. Я подумал – она будет тебе неплохой компанией.

– Где ты нашел ее? – быстро спросила Магги, надеясь что-нибудь узнать об отце.

Александр улыбнулся.

– Во время одной из поездок, Schätzli.

Хекси была настоящая чаровница. Она была сильнее, смелее, и более открытой и общительной, чем Аннушка когда-то. Она была законченным воришкой, невероятно ловко стягивая кусочки ветчины с тарелок за ужином и тапочки из-под кроватей. Но когда ее начинали ругать, она только внимательно смотрела в их лица своими маленькими карими глазками, и через минуту все трое уже улыбались.

Двумя днями позже они сидели за лэнчем, когда услышали стук во входную дверь. Ни слова не говоря, Александр встал и поспешил наверх, а Амадеус быстро вымыл тарелки сына, бокал и протер стол там, где он только что сидел.

– Опи? – нервы Магги были на пределе. – А что делать мне? – прошептала она.

– Веди себя как обычно – мы с тобой одни, ты и я, ты понимаешь?

Она кивнула, и ее дедушка спокойно пошел открывать дверь.

– Кстати, о времени – я думал, что ты уже умер.