Свободная любовь

— Как ты можешь быть такой самоуверенной! — всплескивала руками мама. А папа, обожавший свою взбалмошную дочку, подмигивал ей и говорил:

— Правильно, правильно, Марго, ты у меня молодец. Не давай мужикам спуску. На то они и сильный пол, чтобы терпеть из-за женщин лишения и невзгоды. Если бы твоя мама в молодости вела себя по-другому, я бы никогда не женился на ней. Вспомни, мамочка, ты тоже задирала нос и проходила мимо, когда я часами дожидался тебя после дополнительных занятий в институте.

— Да, было такое… — смущенно улыбаясь, соглашалась мама. — Но я никогда не была такой капризной и самоуверенной, как Рита. Я была влюблена в тебя, вот и старалась казаться строгой и неприступной, а Рита просто издевается над своими ухажерами, то над одним, то над другим. Меняет их как перчатки и никого не любит. Все то, что она делает сейчас, потом обернется против нее самой. Когда она полюбит по-настоящему, а это все равно случится рано или поздно, ей будет очень тяжело. Ее счастье, если найдется человек, которому захочется ее перевоспитывать.

— Ну конечно! — перебивала Марго. — Что ты понимаешь в этих делах, мама, при твоем полном отсутствии опыта. Я еще молодая, но уже смыслю в этом побольше, чем ты. Когда я полюблю, меня вообще на руках станут носить, вот увидишь.

— Подожди, Рита, не перебивай, — отец внимательно прислушивался к словам жены. — Дашенька, я не совсем тебя понял, объясни поподробнее. Мне бы не хотелось, чтобы у Марго возникли проблемы.

Но разговор, как всегда, не получался. Под окнами раздавался гудок автомобиля. Отец огорченно разводил руками и вставал из-за стола.

— Хорошо с вами, но мне пора на работу, — извинялся он. — Поговорим вечером.

— Вечером тоже не получится, — улыбалась мама. — Ты опять вернешься за полночь.

— Такая уж у меня работа, — отвечал отец. — Давай, Дашенька, я отвезу тебя в школу. Сегодня сильный мороз, мы тебя забросим по дороге.

— Нет, Слава, — тихо, но твердо возражала Дарья Дмитриевна. — Я не хочу вызывать зависть тех, кого не могут подвезти на машине. Да и мои ученики еще подумают, не дай Бог, что подобная роскошь важнее всего в жизни.

— Папочка, отвези меня в институт, — вскакивала с мягкого, обитого белой кожей кухонного диванчика Марго.

— А как же твой поклонник? — поинтересовался Вячеслав Всеволодович.

— Да ну его! Он мне уже одним своим замерзшим видом надоел, — отмахивалась дочь.

— Нет, Слава, ты слышишь, что она говорит! — ужасалась мама, появляясь в дверях, чтобы проводить мужа. — Марго, ты тоже поедешь на городском транспорте. Разве твои друзья приезжают в институт на машинах?

— Нет, они приезжают на троллейбусах, автобусах, трамваях и еще на электричках, — подняв глаза к потолку, как на школьном уроке, перечисляла Марго. — Но пускай о них думают их отцы. Я же не виновата, что мой папка — самый замечательный папка в городе. И мама тоже замечательная, потому что нашла такого мужа. — Она целовала маму в щеку, быстро натягивала на себя сапожки и песцовую шубку, набрасывала на плечо ремень подрамника и выскакивала на лестничную клетку.

— Да ладно, Дашенька, — извиняющимся голосом произносил Ремезов. — Я отвезу девочку сегодня. Но обещаю тебе, что это в последний раз.

— Ты мне каждый раз обещаешь, что именно этот раз будет последним, — махала рукой мама и кричала вслед дочери: — Рита, надень платок!

— Мама, я ведь на машине, — доносился до нее с первого этажа голос дочери.

Марго видела в окно, что на улице идет снег, и знала, что снежинки на ее великолепных локонах, которым не нужна укладка, будут красиво искриться в лучах зимнего солнца. Они лишний раз ослепят ее незадачливого кавалера и будут долго преследовать его в тоскливых беспокойных снах. По крайней мере, так ей говорили ее воздыхатели, и у нее не было причин им не верить. Она сбегала по лестнице, опережая отца, останавливалась в дверях подъезда и, принимая гордый, неприступный вид, превращалась из резвого бесенка в чинную девицу. Затем медленно выходила на улицу, небрежно кивала ожидающему ее парню, с удовольствием замечала в его глазах растерянность, проходила к передней дверце стоящей во дворе черной «волги», открывала ее и садилась на сиденье рядом с водителем.

— Здравствуйте, дядя Петя, — приветствовала она шофера, коренастого, плотного мужчину лет сорока.

— Здравствуй, здравствуй, егоза! — отвечал ей шофер, с улыбкой глядя на нее. — Расскажи-ка, сколько сердец разбила за последний квартал.

— Пальцев не хватит, — задорно отвечала Марго, поглядывая тайком в зеркальце заднего вида на то, как однокурсник ошарашенно топчется на месте, чувствуя, по-видимому, себя полным идиотом, и не решается подойти к машине, потому что к ней уже приближается сам мэр города.

— Доброе утро, Петр, — мэру приходилось довольствоваться задним сиденьем.

— Доброе утро, Вячеслав Всеволодович, — отвечал шофер и поворачивался к Марго. — Эй, егоза, брысь назад! Уступи место отцу.

— Пускай сидит, — говорил отец. — Отвезем ее, я потом пересяду. Все равно ведь не уступит. — Он оглядывался на парня, который, казалось, готов был разрыдаться от неловкости положения, и обращался к дочери: — Марго, может, все-таки захватим твоего воздыхателя? Неудобно как-то, парень ждал.

— Поехали, дядя Петя, — картинно закатывала глаза Марго. — А то папа начнет из жалости собирать в машину всех претендентов на мою руку и сердце.

— Ну что ж, поехали, жестокое создание! — шофер нажимал на газ, и «волга» трогалась с места, а девушка весело хохотала.

Марго не была жестоким созданием. Просто она привыкла с некоторым презрением относиться к своим кавалерам, может быть, потому, что они доставались ей слишком легко. Она не дорожила ни одним из них, зная, что всегда может найти замену. Она пылко влюблялась и моментально разочаровывалась, едва объект ее любви становился докучливым и подобострастным и начинал втолковывать ей, что не может без нее жить и боится ее потерять. В этот момент он ее и терял, так как нет ничего более скучного, как казалось Марго, чем мужчина, который, как преданный пес, ловит каждый твой взгляд, бросается выполнять любое твое желание и навязывает постоянно свое общество, словно у нее других интересов и быть не может.

Поклонники клялись, что не смогут жить без нее, но она знала, что бросит их, а они будут жить по-прежнему, как жили раньше, и через какое-то время начнут встречаться с другими девушками, более покладистыми, нарочно оказывая им знаки внимания у нее на глазах. Марго складывала в особый ящик стола письма и записки с любовными признаниями. Там были даже стихи, посвященные ей, но ящик уже был заполнен до отказа, а исписанные листки бумаги, льстя ее самолюбию, оставляли спокойным ее сердце. Так Марго и жила до своей восемнадцатой весны, влюбляясь, добиваясь ответной любви, расставаясь и влюбляясь опять. Но однажды все изменилось. Сразу и бесповоротно.

…Была весна. Старичок художник, который преподавал у них рисунок и живопись, заболел, а потом вышел на пенсию. Первая группа первокурсников-архитекторов осталась без преподавателя. Две недели они с радостью гуляли по улицам, вместо того, чтобы сидеть в пахнущей краской аудитории, вдыхая в себя уже теплеющий, но еще прохладный воздух ранней весны. А в понедельник на уроке черчения к ним заглянул декан факультета и предупредил, чтобы завтра они пришли на занятия по рисунку в полной готовности: в институт приглашен новый художник, и было бы неплохо, если бы группа сразу показала ему себя с лучшей стороны, не демонстрируя до времени своего обычного, присущего всем архитекторам разгильдяйства. Студенты не рассердились на слова декана. Они знали, что он сам всю жизнь отдал архитектуре, а значит, говорил и о себе. И они наперебой, шумя и крича, пообещали ему, что преподаватель останется ими доволен. Громче всех обещала Марго. Но что поделать, если ее голос был самый звонкий в их группе.

— А я знаю, кто будет вести у нас рисунок и живопись, — тихонько шепнула на ухо Марго ее подруга Надя, сидящая рядом с ней на черчении.