Вся ночь впереди

Остин схватил листок бумаги и развернул его.

Дорогой Остин.

Прости меня за трусость, но я была вынуждена поступить так, как поступила. Ты такой сильный, такой самоуверенный. Дело в том, что я тебя боюсь. Ну вот. Сказала все-таки. Да, не скрою, ты меня пугаешь. А я устала бояться, устала быть слабой, устала от твоих грозных взглядов. Прошу, не пытайся меня разыскивать. Я сама свяжусь с тобой – когда стану сильнее и найду в себе мужество, чтобы отстаивать свои интересы во время бракоразводного процесса.

Так что готовить тебе ужины и забирать твою одежду из чистки я больше не буду. Все это тебе придется отныне делать самому. Продукты находятся в холодильнике и морозильной камере. Не забудь, что мусор вывозят по четвергам. Ставь пакеты на обочину дороги, в противном случае мусорщики проедут мимо. И еще: не пей слишком много вина. От этого у тебя бывают сильные головные боли.

Молли.

Остин замер.

Молли от него ушла. Она его бросила!

Прощальное письмо выпало из его пальцев и плавно спланировало на пол.

Вот так-так! Мало того, что она, как выяснилось, его боится, она еще и надумала с ним развестись.

Невероятно!

Он бросился к гардеробу и распахнул створку. Из шкафа вывалился пустой саквояж, ударил Остина по колену и упал на пол. Остин принялся рыться в оставшихся вещах и скоро обнаружил, что исчез старый чемодан Молли.

Сколько раз он ей говорил, чтобы она выбросила эту дрянь, но Молли не захотела. Она любила этот чемодан ничуть не меньше, чем свои воспоминания об умершем любовнике. Приверженность к старому барахлу и старым воспоминаниям сделались ее культом, которому она поклонялась с истовостью настоящей фанатички.

Молли…

О господи! Она от него ушла. Взаправду.

Остин попятился и плюхнулся на стоявшую у него за спиной кровать.

«И что же мне, спрашивается, теперь делать? – задал он себе вопрос. – Как жить? Сегодня, завтра… на следующей неделе?»

Он подумал о том, что без Молли дом опустел. Потом попытался представить себе, как изо дня в день будет здесь жить, переходить из комнаты в комнату, готовить себе завтрак, уходить на работу, возвращаться, – и не смог. Уж больно все это показалось ему странным. Нереальным.

Остин сидел на кровати и смотрел прямо перед собой. Время шло, и тени в комнате удлинялись все больше.

А может, все, что случилось, к лучшему? Что ему, в самом деле, дал этот брак? Да ничего, кроме боли. Но если бы она причиняла ему боль сознательно, жить ему, несомненно, было бы много проще. По крайней мере, он знал бы, что Молли о нем помнит и думает. А это, в свою очередь, являлось бы свидетельством того, что он существует. Шли годы, а она почти не реагировала ни на его присутствие, ни на то, что он говорил. И тогда он начал ее бранить. То есть делать то, что у него всегда неплохо получалось. Он ругал и оскорблял ее в надежде, что жена воспротивится, станет с ним спорить, даст, наконец, ему отпор. Другими словами, хоть как-то на его присутствие отреагирует, продемонстрирует хоть какие-нибудь чувства.

Но ее ничего не трогало. Даже его ежедневные упреки. Даже их занятия любовью. Или, правильнее было сказать, что они занимались сексом.

Сидя на кровати и раздумывая над всем этим, он, не отдавая себе в том отчета, стал вести себя как человек, переживший сильнейший психологический шок. Старался изгнать из памяти все дурное, деструктивное и сосредоточиться на позитиве. Чтобы не сойти с ума, ему ничего другого не оставалось.

Он сможет без нее жить. Это точно. Жизнь холостяка имеет массу преимуществ. Теперь он будет пить пиво и есть чипсы в гостиной, а если ему почему-то не захочется принимать душ, то он не станет себя этим утруждать и ляжет спать грязный.

«А женщины? Ты подумал о других женщинах? – спрашивал он себя. – Ты ведь еще ничего себе: во всяком случае, облысеть не успел и не располнел так, как некоторые из твоих сослуживцев. В твоем офисе полно женщин, которые не прочь с тобой пофлиртовать. Теперь ты можешь себе позволить с ними заигрывать. Более того, ты можешь чуть ли не каждую ночь проводить с новой женщиной – если, конечно, захочешь».

Зря он так торопился домой. Надо было остаться в Чикаго и пойти на вечеринку, которую устраивали по случаю окончания конференции. Тем более он там познакомился с весьма симпатичной коллегой, которая дала ему понять, что не станет возражать в случае, если он попытается затащить ее в постель.

Господи! О чем он только думает? Ведь это ему – ему, и никому другому! – не нравилось, когда у него в гостиной пили и закусывали. А женщины… Ни одна из них не нравилась ему так, как нравилась Молли. Она не знала – да и не могла знать, поскольку он никогда бы ей в этом не признался, – что, когда они поженились, он был девственником. Подумать только! Она уже носила в своем чреве ребенка какого-то парня, а он еще не спал ни с одной женщиной.

В присутствии Молли он робел.

Она была такой красивой, такой печальной, такой одинокой. Он хотел стать ее героем: защищать ее от обидчиков и помогать ей в трудных ситуациях. Но у него ничего не получилось. Она так его и не полюбила.

Остин закрыл лицо ладонями.

Почему, интересно знать, люди так носятся со своими неосуществившимися мечтами и стремлениями, придают им едва ли не сакральный смысл? Взять хотя бы Молли. Она тоже обожествляет призраки прошлого, чуть ли не молится на них. А вот к их браку относится наплевательски, хуже того: сожалеет, что он вообще имел место. Ужасно, когда человек сожалеет о проведенных с тобой годах.

Ничего, он и без нее проживет, сказал себе Остин. Разве он не жил без нее все эти годы, пусть даже Молли и считалась формально его женой? В любом случае, ему придется жить без нее: ведь она собирается подавать на развод.

А может быть, она вернется?

Правда? Ты в это веришь?

Остин слазил в задний карман брюк, вытащил бумажник и стал перебирать его содержимое. Выудив черно-белую фотографию, на которой были запечатлены они с Молли, Остин стал рассматривать ее так внимательно, будто видел впервые. Фотография была сделана в день их свадьбы. Они с Молли стояли, обнявшись, на ступенях муниципалитета, улыбались, и солнце отражалось у них в глазах.

Интересно, думала ли она в тот день о своем умершем любовнике? А ее улыбка? Не несла ли она на себе трагический отпечаток?

Зря он не послушал тогда свою сестру, сестру и всех тех, кто выступал против их с Молли брака и называл его психом за то, что он хотел на ней жениться.

Неужели бывает, что двое людей, встретившись, влюбившись и поженившись, живут потом душа в душу всю жизнь? Лично он, Остин, таких людей не встречал. Что вообще происходит с людьми? Они что – стали сплошь испорченными и аморальными? Или жизнь такая пошла – слишком легкая и ни к чему не обязывающая? Или, быть может, все несчастливые пары несчастливы из-за пресловутого несходства характеров?

Остин вздохнул: это все философия, а он философствовать не мастер. Философия – это для плакс, для слабаков. Он лично всегда думал, что неразрешимые вопросы, которые задавали себе любители пофилософствовать, ни к чему хорошему не вели и делали слабых людей еще слабее. В самом деле, если ты врезал себе по пальцу молотком, тебе достаточно того, что палец болит. Какого черта умствовать и задаваться вопросом, отчего и как это происходит? Болит – и все тут!

Он провел пальцами по гладкой поверхности старой, затершейся по краям фотографии.

Сейчас он испытывал самую настоящую боль: острую и мучительную. От того, что в душе у него стало пусто, а вся его жизнь пошла прахом.

Ах, Молли, Молли… Зачем ты от меня ушла?

Как, однако, тихо в доме…

Интересно, потребует ли она при разводе машину? Или, к примеру, дом?

Нет, не потребует, решил он. Молли никогда ничего от него не хотела и не требовала. И в этом-то все и дело.

Как все-таки тихо в доме.

Слишком тихо.

Так тихо, что он слышит собственное дыхание.