Гонцы весны

Здесь разговор был прерван. Невдалеке послышалось фырканье лошадей, и сквозь туман и завесу падающего снега можно было различить вторую карету. Сильные животные сравнительно легко преодолевали трудности пути, но и они вынуждены были здесь остановиться. Кучер потянул вожжи, посмотрел, покачав головой, на препятствие и нагнулся к окну кареты. Его сообщение, по-видимому, было немногим более утешительно, чем сообщение почтальона, и принято так же нетерпеливо, потому что звонкий молодой голос, отвечавший ему, звучал сердито:

— Как бы то ни было, Антон, мы должны проехать.

— Но что же делать, барышня, если проехать нельзя!

— Глупости! Это необходимо. Я сейчас посмотрю сама.

Дверца кареты открылась, и из нее выскочила очень молоденькая барышня. Очевидно, она была прекрасно знакома с мартовской погодой в горах, так как ее костюм был совсем зимний. Опушенный мехом жакет облегал стройную фигуру в темном дорожном платье, и густая вуаль, прикрепленная к шляпе, почти совсем закутывала голову. Казалось, ее очень мало трогало, что она почти по щиколотки утопала в мягком снегу; она храбро сделала несколько шагов вперед, но остановилась, заметив впереди себя другую карету.

Оба мужчины также обратили на нее свое внимание. Правда, Освальд бросил лишь беглый взгляд на вновь прибывших и все свое внимание снова обратил на свое критическое положение, зато Эдмунд сразу потерял к нему всякий интерес. Предоставив все своему спутнику, он в следующее мгновение очутился возле незнакомки и среди снежных сугробов поклонился столь безупречно, словно находился в салоне.

— Простите, сударыня, но, как я вижу, не только нас настигла эта несравненная весенняя погода. Все-таки, знаете, утешительно иметь товарищей по несчастью, а так как нам угрожает, очевидно, одинаковая опасность быть засыпанными здесь снегом, то вы, надеюсь, разрешите предложить вам наши услуги.

Граф Эттерсберг при этом совсем забыл, что он и Освальд сами были совершенно беспомощны. На беду его поймали на слове, так как барышня, нисколько не смущаясь, тотчас же заявила своим прежним уверенным тоном:

— В таком случае, будьте добры, проложите нам дорогу в снегу!

— Я? — спросил изумленный Эдмунд, — я должен?..

— Проложить нам дорогу в снегу!

— С величайшим удовольствием, сударыня, если бы вы объяснили, с чего мне начать.

Маленькая ножка с нетерпением топнула по земле и не менее нетерпеливо прозвучал ответ:

— Я думала, что, предлагая мне свою помощь, вы уже знали, как это сделать. Во всяком случае нам во что бы то ни стало необходимо проехать.

С этими словами говорившая откинула вуаль, чтобы осмотреть местность. Но то, что скрывалось под темно-синей тканью, было так необыкновенно прекрасно, что Эдмунд забыл свой ответ. И действительно, едва ли можно было увидеть более очаровательное зрелище, чем разрумяненное морозом личико этой молодой девушки. Ее темно-каштановые волосы шаловливыми кудрями упрямо выбивались из-под шелковой сетки, тщетно старавшейся удержать их. В темно-синих глубоких глазах совершенно не было того спокойствия и кротости, каких обычно от них ожидают; они сверкали скорее смелым задором, обычно присущим только счастливой юности. Когда она смеялась, на ее щечках образовывались очаровательные ямочки, но вокруг маленького ротика ложилась морщинка, несомненно, указывавшая на упрямство, а немного запрокинутая назад головка ясно давала понять, сколько в ней скрывалось всяких причуд и капризов. Но, может быть, это и было как раз то, что придавало этому личику своеобразное очарование и приковывало к нему восхищенные взоры.

От молодой девушки, конечно, не ускользнуло восхищение, произведенное ею, и на ее устах мелькнула легкая улыбка. Впрочем, изумление Эдмунда продолжалось недолго. Смущение и застенчивость никогда не были его пороками, и он уже хотел рассыпаться в комплиментах, как Освальд перебил его.

— Все затруднения мы сможем преодолеть, — с легким поклоном промолвил он. — Если вы, сударыня, разрешите припрячь ваших лошадей впереди наших, то можно будет переправить сперва нашу карету, а затем таким же способом ваш экипаж.

— Необыкновенно практично! — с досадой воскликнул Эдмунд, чрезвычайно рассердившись на то, что ему не дали договорить комплименты.

Но и молодая девушка была, по-видимому, поражена тем сухим тоном, каким было сделано предложение. В высшей степени непрактичное изумление графа Эттерсберга ей было, очевидно, гораздо приятнее, чем практичное равнодушие его спутника.

— Распоряжайтесь, пожалуйста, как вам угодно, — так же сухо ответила она и приказала кучеру исполнять все распоряжения Освальда, а сама направилась к карете, чтобы спрятаться от непрекращавшейся метели.

Эдмунд поспешно последовал за ней. Он нашел необходимым помочь ей сесть, а также остаться на подножке, чтобы уведомлять обо всем, что так энергично проделывал Освальд.

— Вот они тронулись, — докладывал он ей в опущенное окно. — Они еле-еле продвигаются при помощи четырех лошадей; на подъеме дело обстоит серьезнее, несчастная почтовая карета трещит по всем швам. Оба кучера ничего не умеют. Счастье, что всем командует мой спутник. Да, вот они уже перевалили через самый большой сугроб! Освальд уже стоит наверху и указывает им направление.

— А вы тем временем стоите на подножке и ничего не делаете, — усмехнулась молодая девушка.

— Но не можете же вы требовать, — стал защищаться Эдмунд, — чтобы я бросил вас одну среди дороги. Кто-нибудь же должен был остаться для вашей защиты.

— Не думаю, чтобы здесь можно было бояться разбойничьего нападения; насколько я знаю, наши дороги вполне безопасны. По-видимому, вы очень довольны своим местом.

— Конечно, потому что отсюда мне очень удобно любоваться такой непревзойденной красотой!

Этот смелый комплимент, очевидно, вовсе не понравился девушке, так как темно-синяя вуаль мгновенно закрыла хорошенькое личико. Увидев свою оплошность, граф Эттерсберг немного смутился и стал сдержаннее.

Прошло почти четверть часа, пока почтовую карету переправили через опасное место. Освальд вернулся, за ним следовали кучера с лошадьми. Эдмунд все еще стоял на подножке и, должно быть, уже получил прощение за свою дерзость, потому что между ним и молодой девушкой происходил очень оживленный разговор.

— Я должен попросить вас, сударыня, выйти из кареты, — сказал Освальд, подходя к ним. — Подъем очень крутой, а снег очень глубокий. Наша почтовая карета несколько раз могла опрокинуться, а ваш экипаж значительно тяжелее; ехать было бы очень рискованно.

— Но, Освальд, подумай, что ты говоришь! — воскликнул Эдмунд. — Не может же наша спутница идти здесь пешком… Это невозможно!

— Не невозможно, а только не особенно приятно, — последовал равнодушный ответ. — Колеса проложили довольно глубокую колею, и если ее придерживаться, то идти уже будет не так трудно. Но если вы не решаетесь…

— Я не решаюсь? — возмущенно перебила его девушка. — О, прошу вас не приписывать мне такой боязливости. Я решусь при любых обстоятельствах.

С этими словами она вышла из кареты и в следующий миг уже стояла на дороге. Тотчас же ветер подхватил и поднял ее вуаль; крошечные ручки девушки ухватились за нее, пытаясь поправить; но вуаль крепко зацепилась за шляпу, и, к величайшему удовольствию Эдмунда, она ничего не могла с ней поделать.

Между тем лошадей запрягли во вторую карету. Так как дорога была уже проложена, то дело шло быстрее; тем не менее Освальду все время приходилось направлять кучеров. Метель все еще не прекращалась, а ветер гнал и крутил снежные хлопья. Неясно, словно сквозь белую пелену, по обе стороны дороги вырисовывались ели, а вся даль была скрыта туманом. Надо было иметь много юношеского задора и юмора, чтобы находить эту дорогу сносной или даже приятной. К счастью, этими качествами молодые путники обладали в полной мере. На все они смотрели как на увеселительную прогулку. Тяжелая дорога, где на каждом шагу они по колени погружались в снег, непрестанная борьба с ветром, все малые и большие препятствия, которые приходилось преодолевать, служили для них неисчерпаемым источником веселья. Разговор не прерывался ни на одну минуту, это была настоящая перепалка; каждое слово подхватывалось на лету и возвращалось обратно. Ни в насмешке, ни в поддразнивании никто не оставался в долгу, и все это было так непринужденно, так естественно, словно они были знакомы друг с другом очень давно.